– Кондратий Епифаньевич! Яхонт-то ведь красный! – Гостье подобное внимание нравилось, вон, раскраснелась вся, смеялась. Аж ямочки на щечках… Ну до чего же краса!

– Он хотел сказать – смарагды, – хохотнул староста Аристарх, здоровенный, очень крепкий с виду дед с придавливающим взглядом. Нынче, правда, взгляд его никого не давил, наоборот даже!

– Ну да – смарагды, – воевода Корней Агевич одобрительно закивал и подозвал челядь. – А, налейте-ка… А то сидим, как дурни – трезвые.

Ну, трезвыми… это – как сказать. Хмельного на столе было в избытке. Брага, медовуха, вареный (еще иногда называли – твореный) квас, больше похожий на крепкое темное пиво, какое Михаил Андреевич Ратников как-то пивал в бытность свою в Риге, в одном из старинных тамошних кабачков.

Как было принято, за обедом решали дела, потому и не спешили. Правда, многие уже потихоньку ушли, и одним из первых – Кузнечик. Выспросил у вдовы про старых своих знакомцев, покивал, да тихонько – бочком, бочком – только его и видели. Ну и правильно – чего себя насиловать, коли по жизни непьющий?

С помощью Костомаровой «шайки», к слову сказать, можно было при большой нужде надавить на «журавлей», вне зависимости от того, кто там у них староста. Тем более что тамошние «лешаки», воины-невидимки, по-прежнему делились на группировки и друг с другом не ладили.

– Я там, во дворе, сани видела… – Между тем гостья все улыбалась Мише. – Красивые! Потом ты на них – обратно, а я бы к себе… У меня паренек младой на заимке оставлен, он все возы наши чинит, хомуты мастерит, полозья… Вот бы и посмотрел сани-то. Может, чего и перенял бы.

А губа у вдовицы не дура! Сани-то специально для боярыни Анны Павловны деланы, легкие, быстрые, словно птица, да и кузов удобный, с теплой накидкой и мягким сиденьем. Пару вороных запрячь, да… «Ламборджини»! «Феррари»!

– Ну, коли матушка разрешит… Я спрошу.

– Ты всегда у матушки отпрашиваешься?

– Сани-то ее…

– А… Тогда понятно. Книжицы не забудь прихватить, да.

«Ну так, уже прихватил. Ишь ты, сани ей приглянулись… Еще и проводить попросила. До заимки ее. На ночь-то глядя, да… Ну, на таких-то санях туда – с полчаса да столько же обратно. До темноты вполне можно успеть, если не задерживаться. Вообще же, с этой Костомарой следовало держать ухо востро! Ей бы не только хлеба, ей бы людишек побольше – запросто бы на реке караваны торговые грабила! Ну, ладно, не караваны – лодьи… Бодливой корове Бог рогов не дал!»

Однако же в данный момент Костомара и Михаил Лисовин, скорей, союзники и уж точно – не враги. По-прежнему нет порядка у соседей, вот вдовица и осторожничает, покровителей ищет. С ратнинцами задружилась – милое дело. Интересно, знает ли о ее поездочке староста Глеб? Вообще-то, он там сейчас за главного, в земле Журавля! Костомара же как тот барон де Куси: вроде бы и мешает, и сильно, да вот жалко прибить – вдруг да с воинской силой еще пригодится?

Наконец, все обговорили, простились…

Сотник поднялся из-за стола, наклонился к деду, шепнул:

– Я провожу…

– Смотри-и-и, – хитровато щурясь, протянул Корней Агеич. – Вдовушка-то красна-а-а! Такую б я и сам… Эх, и где ж мои молодые годы?

Матушка, Анна Павловна, сани взять разрешила, даже самолично велела слугам запрягать лошадей. Запрягли двух каурых, быстрых, в гривах синие ленточки вплетены – красиво!

Гостья тоже оценила – усаживаясь в возок, одобрительно поцокала языком.

Бояриня Анна Павловна вышла на крыльцо, улыбнулась:

– Возницу дать?

– Да я уж сам за возницу…

Взяв вожжи, сотник лихо подогнал лошадей:

– Н-но, каурые! Н-но!

Лошадушки взялись знатно – как форсированный движок – сразу рысью, едва челядь в воротах не сшибли!

Там же, в воротах, дожидались верные гриди – Ермил с Велимудром. Этим двоим Михайла безоговорочно доверял – ну хоть кому-то верить надо было!

Увидев отроков, сотник придержал коней:

– Тпру-у-у! Я к седьмому посту, на заимку…

– Ясно, господин сотник!

Седьмой пост у Младшей стражи – самый дальний и… скучный. Со всех сторон болотина да чахлый лесок, да и вышка не от врагов больше – от пожаров! Тоже опасность еще та, не хуже врагов будет. Никаких особо важных путей-зимников в той стороне нет, разве что вот, в болотную сторону – к вдовушке.

– Не засыпало дорожку-то?

– Не-ет! – вдовица рассмеялась, раскраснелась уже – сани-то несли влет, да и выпила изрядно. Ах, какая она все же красавица! И личико, и фигурка – все при всем… Опять же, красавица – это смотря на чей счет. Князь, бояре, богатые заморские гости-купцы – да, оценили бы! А вот смерды-крестьяне – нет. Худа больно! И что тут красивого-то? Злая тощая кошка. Ножки-ручки тоненькие, вот-вот переломятся, и грудь едва видна. Фитюлька какая-то, да…

Искоса поглядывая на свою спутницу, Михайла неизвестно к чему вдруг припомнил, что поговаривали, будто княжий дознаватель Артемий Ставрогин, посланный вести дознание по прошлогодним кровавым делам, посещал вдовицу почти каждый день… Ну, посещал – и что? Ставрогин – рядович, а Костомара – вполне себе свободная женщина, хозяйка. Почти что боярыня.

Весело мчались, так, что захватывало дух! Скрипели по санному тракту полозья, и свежий ветер бросал в лицо искрящуюся снежную пыль.

И все же полной радости не было. Да какая тут, к чертям собачьим, радость, когда столько нелепых смертей! И все погибшие – самые верные и преданные люди. Что ж так не повезло-то? Или все же невезение тут ни при чем и смерти эти – вовсе не нелепые, а тщательно кем-то подстроенные?

«Ах, Миша, Миша, мнительный ты в последнее время стал – вот что! Этак можно всех кругом подозревать. И ту же Костомару, и слуг ее, и… и вот тех купцов или приказчиков, что ехали сзади на санях, запряженных парой каурых лошадок. Почему не обгоняли… и не отставали – почему? Да и лошади – почему одинаковы? Да и сани чем-то похожи…

Эй, эй, сэр Майкл! А ну, уймись-ка! С такой подозрительностью и до паранойи недалеко. Ну, едут себе люди по каким-то своим делам. Не обгоняют – потому что не торопятся, а не отстают – потому что страшно одним. С этакой-то кавалькадой-то – куда спокойнее».

– Эх, Миша, как славно-то, а? – Глянув на сотника, Костомара вытащила из-за пазухи серебряную фляжку… Сделав глоток, протянула парню. Ожгла изумрудно-зеленым взглядом:

– Пей!

– Твое здоровье!

Медовушечка – хмельной мед. Но выдержанный, стоялый, не какой-нибудь там перевар. Хороший напиток, качественный… От такого и захмелеть…

Вдовушка и захмелела, усмехнулась, взглянула глазами шалыми, притянула к себе… и с жаром поцеловала в губы!

Ратное и окрестности. Февраль 1129 года

Свернув на повертку, взнеслись сани на кручу, взметнулась снежная серебристая пыль. Щурясь, Костомара взглянула на реку, на санный тракт – на излучине показался обоз из десятка саней, наверное – торговый, на Туров. Навстречу обозу неслись чьи-то быстрые сани, запряженные парой лошадей. Лошадиной масти было не разобрать из-за дальности расстояния и бьющего в глаза солнца, тысячами искр отражавшегося от снега.

– Ой… зайчик поймала! – фыркнув, совершенно по-детски рассмеялась красотка. Каштаново-золотистые локоны ее выбились из-под шапки, щечки раскраснелись, изумрудно-зеленые глаза сияли, словно драгоценные камни. – Теперь не вижу ничего…

– Так глаза закрой… ненадолго, – сотник покачал головой и задумался. Он примерно представлял себе, что будет там, на заимке. Недаром же вдовушка отпустила свиту, точнее, приказала своим воинам ехать вперед и дожидаться уже в землях Журавля, в первой же на пути деревне. Так себе деревенька на пограничье, в три избы, но все же – владение, и принадлежало оно – Костомаре.

Юлька… Вспомнив возлюбленную, Миша все же ощутил нечто вроде укола совести, вернее – ощутил это Михаил Андреевич Ратников, а вовсе не молодой сотник Михайла Фролыч Лисовин! Это в двадцатом веке как-то неловко, когда с одной гуляешь, а с другой – даже невзначай – переспишь. Здесь же такими условностями не заморачивались. Есть возможность – люби, только головы не теряй. Тем более что молодой парень был еще не женат, да и красотка-вдовица тоже замуж не собиралась, меняя любовников как перчатки без всяких угрызений совести. Конечно, христианская традиция такое поведение осуждала, но… не в такую еще силу вошла Христова вера на Руси, чтоб всерьез из-за подобных пустяков беспокоиться. Да и так-то – можно было замолить грехи, или – лучше! – завезти в ближайшую обитель пару бочонков меда. Вера – она в больших городах, при князе, здесь же, в лесах да болотах, еще обитали старые могущественные боги, вполне себе уживающиеся с Иисусом Христом и ничего против плотской любви не имеющие. Наоборот даже – плотская любовь есть культ плодородия. Наше все! До сих пор еще по урочищам приносили дары старым богам: Велесу, Макоши, Перуну, Яриле… Еще не перевелись кудесники-волхвы да лекарки-ведьмы-ведуньи…