С треском переломился шест, и бесстрашная девушка ухнула вниз, едва не сломав ноги… Хорошо еще, жива осталась. Сиди теперь, кукуй! Или пой песни, авось да услышит кто. Только вот кому в это чертово Васильково нынче надо? Да и от дороги вдалеке… Кто же все-таки здесь прошел-то, а?

Осматривать место происшествия Ермил отправился сразу после полудня. Пока сменился со стражи, пока получил приказ… После всех недобрых известий на душе как-то мерзко стало, тревожно. Златомир, Вячко… Старые друзья-соратники… и вот так, погибли. Невзначай, по-глупому… Можно сказать – у себя дома. Эх, жизнь! Как сказал Тимофей Кузнечик – «жиза»!

Поначалу отрок хотел взять на конюшне лошадь, но пока шел, раздумал – на лыжах-то выходило куда быстрее, напрямки. Сначала по васильковской дороге, потом к реке свернуть – там, по пути, и будут Вячкины охотничьи угодья, там же рядом и пост.

Взяв с собой котомку с нехитрой снедью, отрок встал на лыжи и живенько заскользил по санному тракту. Туда – час, да столько же обратно, да час-полтора – там. До темноты вполне можно успеть. Если не оставаться в казарме на обед. Вот Ермил и не остался, прихватил, что было, с собой.

Хорошо продвигался парень, быстро – лыжи скользили ходко, несли с ветерком. Вот уже и ольховник показался, повертка у трех высоких лип. Еще версты две и… Где вот только повернуть лучше? Сразу за липами? Или дальше к Василькову проехать?

Прикидывая, отрок остановился невдалеке от лип, поглядывая на чью-то недавнюю, уже припорошенную снегом лыжню, что пересекала опушку… Наверное, лучше все же ближе к Василькову повернуть.

Подумал так и тут вдруг услышал песню. Где-то за ольховником, что ли, пели… Девка! И голос такой… грубоватый. Но девичий, да…

Ишь, как поет. Коряво, но старается! Этак с надрывом, будто от песни той жизнь и смерть зависит…

Песню эту Войша напевать любила. Когда не слышит никто. Вернее, это она думала, что не слышат. Кому надо – слышали. Тот же Ермил. Вот и сейчас насторожился парень! И песня знакомая… и голос… кажись… знаком!

Господи! Так не «кажись», а знаком – точно! Это ж Добровоя, Войша! Ну да – она и поет. Интересно, что тут и делает-то? А пойти да глянуть! Вдруг и впрямь – Воя! Парой бы слов перекинулись, уговорились бы о встрече…

Навострив лыжи с дороги, Ермил погнал быстро, как мог… И едва не угодил в разверзшуюся прямо на пути яму!

Что такое? Да, похоже, в этой вот яме и пели! Чудны дела твои, Господи!

– Со овсом кучерявым, с ячменем усатым! – подобравшись к самому краю, подпел Ермил.

Внизу резко умолкли.

– Эй! – отрок свесился над самым провалом, позвал.

– Есть там кто?

– Ну ясен-пень, есть, – глухо донеслось в ответ. – Давай уже, помогай. Хватит орать-то!

Нерадостный, отправился Михайла проверять караулы. Так-то и полусотники проверяли, и наставники иногда, но вот захотел сам. Просто проехаться, развеяться, да, по возможности, отвлечься от мрачных своих мыслей.

Набросив поверх полушубка подбитый куницей плащ, сотник вскочил в седло, да, выехав со двора, поворотил на реку, на зимний тракт. Реки в то время – дороги: и зимой, пока лед не подтает, и летом – до самого ледостава почти. Зимушка-зима – время для поездок хорошее, можно и по делам торговым, и просто так, в город – на ярмарку либо на праздник какой скататься, знакомых навестить, родню.

В город… Обозы со свечками да стрелами арбалетными посланы еще третьего дня, скоро уж и вернуться должны с прибытком. Еще рыбу мороженую посылали – осетра да сома. Рыбу в Турове брали хорошо, осетры-то там повывелись – больно народу загребущего много!

Еще ножи в городе продавали, сговорились с купцом Никифором, Мишиным дядькой, родным братцем Анны Павловны, матушки. Братец-то, конечно, братец, да держи ухо востро, потому как купец, а у торгового люда во первую голову завсегда одно – прибыль. Правда, тут договорились взаимовыгодно, в выборе товара Никифору уступив. Тимка Кузнечик хотел было на продажу хорошие ножи ковать, с наваренным лезвием – на сталь еще железные «щечки». Железо со временем стачивалось, нож от того вострел сам собою. Удобно, да дорого! Не понравилась Никифору цена – две куны, не многие за такую цену ножик возьмут. Давайте-ка что попроще шлите – проще, побольше, подешевле. Обычные – дешевые – ножики хорошо пошли. Да и делать их недолго, тем более – в мастерских, устроенных по типу мануфактуры – с «конвейером» и разделением труда. Кто железо тянул, кто клинок ковал, кто вострил, совсем иные рукоятки вырезали, а все вместе собирали – опять же другие. Так куда быстрей выходило. А чем больше товара – тем выше прибыль. Кроме ножей, еще браслетики стеклянные хорошо шли, сырье для них закупили по осени на ярмарке в Турове, у булгарских купцов с великой Итиль-реки. Тоже вот, казалось бы, дешевка, а как берут! Ну так каждая девушка хочет быть красивой, но не каждой достанется злато да серебро. Богатых людей мало, бедных – много, на этом и бизнес, так сказать – массового спроса товар.

Спустившись на ледовый тракт, сотник оглянулся, невольно залюбовавшись Ратным. В те времена селенья так ставили, чтоб с реки глянулись, ибо реки – дороги. Несмотря на все трудности, похорошело в последнее время Ратное, во многом – Мишиными стараниями, тут уж что и говорить.

Раньше-то почти все избы в Ратном топились по-черному. Многие – несмотря на сырую болотистую местность – еще строили по старинке, закапывались в землю этакими полуземлянками, даже и доски на пол не стелили, оставляли так. Входя в такое жилище, приходилось не подниматься на крыльцо, а спускаться на три-четыре ступеньки вниз, словно в погреб. Окошки в домах служили скорее для вентиляции, чем для освещения, вытягивая с очага дым, и либо затягивались бычьим пузырем, либо просто задвигались дощечкой. Так и назывались – волоковые.

А вот в последнее время в Ратном много чего появилось, в том числе и роскошные, по здешним меркам, дома – с резными крылечками, с сенями, на высоком подклете, в коих хранились нужные для хозяйства вещи.

Выстроили в Ратном и шикарную пристань с гостевым домом, торговыми рядками и прочей инфраструктурой. От села к главному – грузовому – причалу шла вымощенная булыжниками дорога, вдоль которой как раз и располагались рядки вместе с амбарами. Гостиницу же – постоялый двор – на самом бережку поставили в складчину местные богатеи. Роскошный двухэтажный домина, корчма, где варили пиво, медовуху и бражку не только по праздникам, но и во все иные дни, периодически – чтоб было. Тем более что разлитый по запечатанным глиняным кувшинчикам (местное производство) хмельной товар в сезон расходился быстро, как горячие пирожки. Так же влет уходили «пивные» плетеные баклажки – из лыка и липы. Собственно говоря, сезонов было два – зимний и летний, в иное время, когда только становился лед или, наоборот, в ледоход – никаких проезжих путей не имелось практически повсеместно. В свое время римляне до этих мест не дошли и дорог не построили.

Когда-то Михайла задумал было своими силами вымостить-починить зимник (чтоб был и летником) в сторону Нинеиной веси и дальше, на выселки, да воевода дед Корней на пару со старостой Аристархом вовремя отговорили юного сотника от этой дорогостоящей и пропащей затеи. И правильно отговорили: при почти полном господстве натурального хозяйства дороги как-то не очень-то и нужны были. Строго говоря, и в летний-то сезон прибыль от продажи алкоголя, пирогов, свечек и прочего исходила лишь от торговых караванов, ладей, идущих по пути «из варяг в греки» и обратно. Караваны, конечно, в сезон появлялись периодически, но не слишком-то и часто. Соседям же здесь, в Погорынье, ни пиво-бражка, ни пирожки были как-то не очень нужны – сами пекливарили. Правда, в голодное время меняли пирожки на свежую рыбу, кою ратнинцы нынче брали из милости: мол, рыбы-то мы можем и сами наловить, а вот вы где до конца лета-осени муку возьмете?