Что реально, а что нет, чудесный феномен, я окончательно заплутал в темном лесу, и так и не смог выбрать каков же мой крест. Лишь одно желание, покинуть мир достойно, увидеть своих близких в последний раз, разве это плохо, заслуживаю ли я жестокого порицания? Отчасти да. Цепляясь как тогда за хрупкие уступы, изредка посматривал наверх, чем выше поднимался, тем светлее становилось вокруг, показался видимый предел подъема, он не был принудительным, скорее наслаждением преодоления, ради несущественной цели. Стало вдруг легче, из скалы начали вырастать характерные ступени, именно они способствовали скорому подъему на самую вершину, что и было проделано. Там свет озарил меня, рассвет охватил путников и потряс потрясающей красотой и гаммой живости красок, там легкая туманность обволакивала, мягко переплеталась с глубиной бледного неба, и солнце разгоралось.
Все сущее проснулось окончательно. Вершина оказалась пологой, некая природная смотровая площадка, с которой отворяется великолепный вид на бескрайние пустоши, покрытые алмазной росой инея.
Я прожил жизнь ребенка, короткую, познавал и учился, но в конце узнал, что существуют иные правила, другой выбор. Никто из рядом стоящих джентльменов завороженных зрелищем, и помыслить не могли, где я был, и что со мной стряслось. Для них всё по-прежнему неизменно, я же ныне никогда не стану таким как прежде.
В умиротворении и томном молчании мы стояли еще несколько минут, затем отец обратился ко мне, он возжелал поделиться своими ощущениями и мыслями на счет увиденного. И вправду, рассвет был чудесен, неописуем, но в душе моей горел закат, и солнце уныло уходило за горизонт. Он спросил меня – “Разве не прекрасно здесь? Ради этого стоило проделать столь дальний путь”. Я попытался ответить, но не смог, рот мой более не издавал звуков, даже мычание или отдельные невнятные звуки не послышались, ничего. Уста в краткий миг стали подобны стуку сердца, стали немыми. Схватившись за горло, пораженный, я попытался нащупать сломанный механизм в речевом аппарате, все оказалось на месте, язык, гортань, зубы, однако обреченным на молчание я пал на камни. Сразу подумал о проклятии, разве могла она, способна ли на такое, вот чего боялись проводники, нет, я сам решил свою судьбу. Затихло вечное пение нимфы, поляна отныне бела и замерзшая покоится в пучине гор, я также как она не произнесу ни слова, ставши нераздельной частью того мира, я отрекся, и предательство то отразилось на мне, молчит она, значит и мне предстоит слушать тишину. Недолго я бился в истерике в попытке вернуть утраченный голос, безрезультатно, мы так страдаем из-за потери чего-то родного, и, потеряв, не можем поверить в утрату, особенно при таких странных обстоятельствах.
Я безмолвствовал.
Perpetuum silentium (вечное молчание), именно таким образом я бы назвал последующую главу своей жизни. “Кто хранит уста свои и язык свой, тот хранит от бед душу свою” – так сказано в писании о премудрости молчания. Мне помнится икона Иоанна Богослова в молчании, безмолвен тот, кто поведал всем людям чрез Святого Духа о грядущем, изрек больше чем могут осознать. Я поверженный сей карой, как думал по началу, стал больше думать и находить покой в размышлениях. Часто спрашиваем – за что, почему я, но я знаю ответ, и от того знания мне делается больно. Я испытал дикий ужас поняв – ушел для того чтобы закончить незавершенное, без цели, разве возможно, как смогу объясниться, открыть сердце, с помощью чего посмею изъяснить последнюю свою волю. Иногда мне кажется, что я ничего не видел в жизни, не было чувств и эмоций, не было побед и поражений, на самом же деле у меня было всё, живя эгоистично и лишь телесными потребностями бывало, не замечал важных событий, не различал дарованное свыше. Я больше не мог говорить.
Отец, ошеломленный этой вестью, не беспокоил меня, уповая на мое потрясение, не мог он выразить свои впечатления, и не мог видеть муки своего единственного сына, потому были призваны именитые доктора в излечение больного от немоты. Случился маленький переполох: меня спустили с гор, затем меня отнесли в гостиницу, помню только, как били часы, должно быть однообразность боя врезалась в мою память, оттуда повезли прямиком в город, врачи лишь разводили руками, говорили, что это нервное состояние, симуляция, но мне было все равно на их увещевания, они были заядлые материалисты, потому грубыми выражениями пытались объяснить необъяснимое. Обо мне заботились, благодарность моя не знала предела, любящие меня, они лишь сидели возле моей постели. Но ничем не могли помочь.
Много говорящих, но мало слушающих.
В ветреной молодости мы живем в большей степени в развернутом будущем, прогнозируем, планируем, распределяем условности или просто мечтаем. В общем, так и должно быть, ведь у нас пока что ничего нет, думаем о работе, семье, о старости, но если у нас останется всего один день, то боюсь, у таких людей двадцать четыре часа окажутся пустыми. Прибывая в ужасе, ведь столько всего рухнуло в один миг, потому стоит жить настоящим сегодняшним днем, особенно в раннем возрасте. Скажите вы, что есть дела, требующие обширный промежуток времени, жизни, на то приведу пример, который заставит вас задуматься. Он таков: вам предстоит написать роман, по времени требуется несколько лет, так как вы не обладаете талантом, то пишите по абзацу в день, в этом и заключается основная идея, кусочки эти необходимо всегда заканчивать так, словно они последние произнесенные вами слова, роман кажется только начался, но его уже можно окончить, так дословно передана душа писателя, что дополнения не требуются. В любом деле должен быть именно такой подход, и каждый день должен быть именно таким. Каждый поступок, каждое слово, мысль, всё имеет колоссальное значение, нужно всюду следить за собой. Занести ногу для шага, поскользнуться – это еще не значит упасть, много ли нужно времени, дабы сделать верное решение, сделать правильный выбор. Часто ли мы испытываем страх, перед тем как сотворить малейший на первый взгляд проступок, а может он перечеркнет всю жизнь, замрите и прислушайтесь. Все мы в предзнаменование страсти слышим одинокий глас совести, или шепот ангела хранителя, лишь слово, именно в тот роковой момент, когда мы уже бездумно занесли ногу над пропастью. Я слышу, но противлюсь, стараюсь не замечать, потому и глух, вдобавок еще и нем.
Более уважаемый столичный врач, тщательно осмотрев мое горло, в итоге осмотра произнес неутешительный вывод, потрясший всех, он предполагал, что я самолично отказываюсь говорить по собственному желанию, так как видимых и косвенных повреждений речевого аппарата не обнаружилось. Отныне на меня взирали не только как на больного, диагноз сумасшествия читали в моем поведении, меня начали вдруг, то ли пуще жалеть, либо льстиво презирать.
Детей, которые поздно начинают говорить считают глупыми, недоразвитыми, отсталыми, к сожалению, всю последующую жизнь будут ставить аналогичное клеймо, если человек малообщителен, то он, по мнению общества, есть никто. Казалось бы, мелочь, всего лишь речь, ведь для изъяснения существует великое множество способов, жесты, эмоции, чувства, поступки, творчество, но как ни странно и чересчур завышено во главе стоит общение. Как так вышло, трудно понять, одно ясно, стоит его исключить, и люди сразу отвернутся, начнут давить, порою унижать и, в конце концов, скажут, что его будто нет, он выпал из жизни, ты вообще не живешь, раз не желаешь разговаривать с нами. Так становятся изгоями, из-за одной нелепой мелочи, они всего лишь мало говорят, при этом спешат помочь ближнему делом, но вопреки добродетелям остаются в замкнутой тени.
Карета неспешно двигалась по твердому грунту, из окна открывался чудесный вид на заснеженные долы. Я пытался смотреть в одну точку, дабы скрыться от проницательного взора Агнетты. Вот-вот она задаст мне каверзный вопрос по поводу предстоящей свадьбы, или снова попытается приласкать меня как кота, и мне вновь придется отбиваться от нее четкими местами резкими фразами, наполненными моралью, словно актер повторять один и тот же текст. Путешествие затянулось, сам смысл похода отчетливо не вырисовывался, свежий воздух все же имеет целебные свойства, развеяться нужно было определенно, соприкоснуться с чужеземной природой, познакомиться поближе с будущей супругой. Почему я так холоден, могу безоглядно обрести с ней счастье, больше не буду чувствовать себя одиноким, буду согрет теплом прикосновений и познаю таинство поцелуя, но, нет, что-то в этом есть порочное, отталкивающее. Я человек, который живет одним днем, много ли совершаю значимых поступков, оставлю ли после себя хотя бы что-нибудь, ничего, вся эта канитель по поводу помолвки полностью выбила меня из привычной колеи, приходится задумываться о будущем, кажется, я начинаю все глубже утопать в суете. Агнетта сидела напротив, я же не удостаивал ее и поворота головы, вполне умышленно строил франта, в ее девичьих глазках должно быть казался, дерзок, как излияние силы, непривычно общество леди столь близкое, тут ничего не поделаешь, в скором времени свыкнусь, с будущими обязательствами и укоренившейся ответственностью.
