Чтобы показать, почему это было так, мы должны мысленно вернуться в более ранний период — к первоначальному выделению великой четвёртой корневой расы. Станет очевидно, что когда Ману и его сподвижники — великие адепты из намного более высокой эволюции — воплотились среди молодой расы, над развитием которой они работали, для этого народа они были совершенными богами как в знаниях, так и в силе, настолько они опережали его во всех мыслимых отношениях. В таких обстоятельствах не могло быть иной формы правления, кроме автократии, поскольку правитель был единственным человеком, который действительно что-то знал, и поэтому ему приходилось принимать управление над всем. Поэтому эти великие стали естественными правителями и водителями человечества-ребёнка, и им всегда выказывалось охотное повиновение, потому что благодаря их мудрости авторитет их был общепризнан, равно как и то, что самая большая помощь, которую только можно оказать невежественным — это вести и обучать их. Отсюда и произошёл тот общественный порядок, как и должен приходить всякий истинный порядок — сверху, а не снизу, и по мере распространения новой расы этот принцип сохранялся. На его основании были созданы могущественные монархии отдалённой древности, в большинстве случаев начинаясь с правления царей-посвящённых, мудрость и власть которых вела их младенческие государства через все начальные трудности.
Таким образом, получилось, что даже когда первоначальные божественные правители передали свои посты в руки своих учеников, истинный принцип правления сохранялся, и поэтому, когда основывалось новое царство, всегда предпринимались усилия как можно более точно имитировать в новых условиях великолепные институты власти, которые божественная мудрость уже дала миру. Только лишь когда и у народа, и у правителей возрос эгоизм, прежний порядок постепенно стал меняться, уступив место немудрым экспериментам и правительствам, движимым жадностью и честолюбием, а не вдохновляемым исполнением долга.
В рассматриваемый нами период — примерно в 12000 г. до н. э. — ранние города Златых Врат уже не существовали, так как многие тысячи лет назад они скрылись под волнами океана, и хотя главный из царей острова Посейдонис всё ещё высокомерно короновался прекрасным титулом, некогда принадлежавшим царям Атлантиды, он уже не претендовал на то, чтобы следовать методам правления, которые обеспечивали им стабильность, намного превосходящую ту, что даёт обычное человеческое устройство правления. Однако, за несколько столетий до этого царями страны, позже названной Перу, была предпринята хорошо задуманная попытка возродить — хотя, конечно же, в значительно меньшем масштабе — жизнь этой древней системы, и в эпоху, о которой мы говорим, это возрождение вполне состоялось и было, вероятно, в зените своей славы, хотя система эта сохраняла свою эффективность и впоследствии, на протяжении многих веков. Именно это перуанское возрождение мы сейчас и рассматриваем.
Несколько труднее дать представление о физической внешности расы, населявшей страну, поскольку ни одна ныне существующая на Земле раса не напоминает её достаточно, чтобы послужить сравнением, не сбивая с верной мысли в том или ином направлении. Представители великой третьей подрасы атлантской корневой расы, ещё сохранившиеся на Земле, значительно выродились и измельчали в сравнении с тем, какой была эта раса во времена её славы. У наших перуанцев были высокие скулы, и общий их облик ассоциировался у нас с высшим типом индейцев, хотя контур лица имел отличия, делавшие его, скорее, более арийским, чем атлантским, и выражение его фундаментально отличалось от выражения лица современных краснокожих, будучи открытым, радостным и мягким, а у высших классов на лицах были явные признаки проницательного интеллекта и благосклонности. Цвет кожи был красновато-бронзовым, в целом, более светлый у высших классов, и более тёмный у низших, хотя классы были так перемешаны, что вряд ли можно было выделить даже такое различие.
В целом, расположение духа народа было счастливым, довольным и мирным. Законы были немногочисленны, удобны и хорошо исполнялись, так что население было естественно законопослушным; климат был по большей части приятным, позволяя людям не утомляться чрезмерно на земледельческих работах, поскольку при умеренных усилиях давал богатый урожай. Это делало людей довольными и позволяло получать от жизни максимум. Очевидно, что такое настроение народа давало правителям страны огромные начальные преимущества.
Как было уже замечено, монархия была абсолютной, но всё же она настолько отличалась от всего существующего сейчас, что простое упоминание монархии не даст никакого представления о фактах. Тон во всей системе задавала ответственность. У царя, конечно же, была абсолютная власть, но он также нёс и абсолютную ответственность за всё происходящее. С ранних лет его учили понимать, что где бы в его обширной империи ни существовало какое-нибудь зло, которого можно было избежать — например, человек, желающий работать, не мог найти себе подходящий вид работы, или больной ребёнок не получал должного внимания — это было упущением в его руководстве, пятном на его правлении и на его личной чести.
У него имелся большой правящий класс, помогавший ему в работе, и будучи на попечении этого класса, вся нация подразделялась самым тщательным и систематическим образом. Прежде всего, империя разделялась на провинции, над каждой из которых был поставлен вице-король, за ними шли те, кого мы могли бы назвать генерал-губернаторами округов, а за теми — губернаторы городов и небольших областей. Каждый из них прямо отвечал перед вышестоящим начальником за благосостояние каждого человека в его ведении. Это подразделение ответственности продолжалось, пока мы не доходили до своеобразного сотника — чиновника, на попечении которого была сотня семей, за которые он был полностью ответствен. Это был самый низший представитель правящего класса, но ему, в свою очередь, обычно помогали добровольные помощники, взятые им из каждого десятого семейства, доставлявшие ему самые последние новости обо всём, что требовалось знать или что шло не так.[45]
Если кто-либо из чиновников, входивших в эту тщательно разработанную систему, пренебрегал своей работой, сообщение вышестоящему начальнику вызывало немедленное расследование, поскольку честь последнего зависела от полного довольства и благосостояния каждого, кто находился в его юрисдикции. Такая неусыпная бдительность при исполнении общественного долга не столько вменялась законом (хотя, несомненно, закон такой был), сколько вызывалась общим для всего правящего класса чувством, схожим с чувством чести джентльмена, что было силой, превосходящей силу любого внешнего закона, поскольку в действительности тут действовал высший закон изнутри — указание пробуждающегося эго личности, касающееся того, что оно знает.
Таким образом, видно, что мы познакомились с системой, во всех отношениях основывавшейся на том, что было полной противоположностью всем тем идеям, которые провозглашаются сейчас как прогрессивные. Фактор, делавший такой вид правления возможным и действенным — существование среди всех классов просвещённой части общества глубоко укоренившегося мнения — столь сильного и определённого, что делало практически невозможным для любого человека неисполнение своего долга перед государством. Всякий, кто не исполнял его, считался бы нецивилизованным существом, недостойным высокой привилегии гражданства в этой великой империи «детей Солнца», как называли свою страну эти ранние перуанцы. На него смотрели бы примерно с таким же ужасом и жалостью, как в средневековой Европе — на отлучённого от церкви.
Из этого положения дел — столь отличного от чего-либо существующего сейчас, что нам очень трудно его представить — возникал другой факт, почти столь же трудный для нашего осознания. В древнем Перу почти не было законов, а следовательно — и тюрем, и наша система исполнения наказаний показалась бы тому народу, о котором мы сейчас говорим, совершенно бессмысленной. В их глазах жизнь гражданина империи казалась единственной стоящей жизнью, и все хорошо понимали, что каждый человек занимал своё место в обществе только на условиях исполнения своего долга перед ним. Если кто-нибудь каким-либо образом не исполнял его (а это был почти неслыханный случай из-за уже упомянутой силы общественного мнения), от чиновника, управляющего областью, где он жил, требовали объяснений, и если расследование показывало, что он достоин осуждения, то он получал от этого чиновника выговор. Что-либо подобное систематическому пренебрежению своим долгом расценивалось как одно из самых ужасных преступлений, подобное убийству или воровству, и за все подобные преступления наказание было только одно — изгнание.
