Мы заказали номера в неботеле «Шератон», полностью восстановленном после погрома во время восстания беспризорников. Если Джареду Тенеру и было неловко здесь обосноваться, он не подал виду. Фити казался обеспокоенным и подкатил меня к лестнице, по которой мы когда-то поднимались с ним, чтобы спастись от пламени и дыма.
Мне захотелось перебить его тревожные мысли, и я спросил:
– Ты ничего не слышал о Пууке? – Этого молодого беспризорника послали учиться в школу, расположенную в одной из башен.
– Ничего с тех пор, как умер мистер Чанг. Папа, ты правильно все делаешь.
– Знаю. – День ото дня я обретал все больше уверенности, что правильно меняю политику.
– Они могут за это распять тебя на кресте.
– Я надеюсь, не в буквальном смысле слова.
Но мой юмор остался неоцененным. Филип тяжело опустился на бетонную ступеньку.
– Нам жизненно необходимо очистить планету. Но я вовсе не хочу для этого приносить тебя в жертву. – Его пальцы теребили рубашку.
– Филип… Нет, посмотри на меня. В глаза мне. Помнишь тот день в космической шлюпке? Мы едва не попали под огонь лазеров орбитальной станции, чтобы остановить войну с беспризорниками.
– Да, сэр, – ответил он дрожащим голосом.
– В тот день мы были готовы принести большую жертву. Сейчас если меня и вынудят уйти в отставку, со мной останешься ты. Мы на какое-то время потеряли друг друга. Теперь я вновь тебя обрел, и у нас есть кое-какие дела.
Казалось, его глаза немного потеплели. Вскоре пальцы понемногу замерли.
В лучшем своем костюме я сидел у входа в зал заседаний в Ротонде. Я приказал креслу закатиться внутрь, а потом – перед объективами голографокамер и на глазах всей Ассамблеи – Филип с Майклом пересадили меня в обычное кресло. Я не хотел, чтобы непременное в таком случае любопытство отвлекло кого-то от моего главного дела. Бедный Майкл, в своем новеньком, стального цвета, шуршащем костюме и при галстуке, так разнервничался, что чуть не уронил меня. Хотя этого, скорее всего, никто не заметил. Важно было, что он понял, насколько я ему доверяю.
Я посмотрел на застывшую в ожидании Ассамблею. Арлина и Филип в переднем ряду сияли от гордости. Зрители расположились по преимуществу наверху, на галереях. Места внизу были недоступными. Бранстэд слышал, что их продавали по умопомрачительным ценам. Слишком многие хотели стать свидетелями падения бессмертной администрации Сифорта. Несколько рядов были заполнены преуспевающими политиками с тщательно уложенными волосами и в костюмах по последней моде.
Повсюду работали голографокамеры. Ни одно выступление со времени моего жаркого обращения ко всему миру во время восстания беспризорников двенадцатью годами раньше не имело такой огромной аудитории. Мои слова будут синхронно переводиться на более чем пятьдесят языков.
Зал постепенно успокаивался. Я откашлялся и посмотрел вниз, на ждущие лица.
– Я пришел сюда, чтобы признать свою ошибку. Ошибку, вину за которую разделяете и вы. – Мои руки спокойно лежали у меня на коленях. – В течение многих лет – и даже десятилетий – наши взгляды были устремлены на внешние миры. На производство в наших колониях, на подвиги нашего великого космического Флота, на отражение атак рыб, а потом на ликвидацию последствий их опустошительных набегов.
Мой голос зазвучал суровее:
– А теперь нам предстоит заплатить за это. Кое-кому придется умерить свои аппетиты, как только мы начнем действовать. А кое-кто попытается переложить свою ношу на плечи других, хотя может и должен платить сам.
По залу прошелестело легкое беспокойство.
После этого я изложил свои глобальные планы: широкая программа восстановления сельского хозяйства вкупе с сокращением промышленного производства; заслон загрязнениям, отравляющим наш воздух, и выбросам твердых частиц, разрушающих озоновый слой. Иначе говоря, все чрезвычайные меры, из-за которых я в течение многих лет так боролся с Советом по защите окружающей среды.
Как я уже сказал, голос мой был невозмутимым, но я видел, что постепенно теряю аудиторию. Многие на Ассамблее явно руководствовались своими расчетами, прикидывая, какие предприятия в их районе могут понести урон, сколько богатых спонсоров уменьшат свои пожертвования. Прежде чем мое красноречие иссякнет, мне требовалось убедить полторы тысячи собравшихся в зале мужчин и женщин. Сидевшие в элегантных кожаных креслах люди передо мной были единственной надеждой человечества.
Мое выступление подходило к концу.
Нет. Не получается.
Между тем у меня имелись и другие слушатели, моя истинная аудитория. Они принадлежали миру, который всегда будет моим, и мало общего имели с рассевшимися передо мной в мягких креслах самодовольными политиканами.
Мне надо было во что бы то ни стало убедить мир в правильности моих идей. Или, если меня постигнет неудача, принести себя в жертву. Помимо всего прочего, народ мне верил. В течение многих лет я презирал его за это. И сейчас мне следовало снова завоевывать его доверие.
Но как этого достичь?
Перед моим мысленным взором возникло честное лицо Дэнила Бевина. «Надо вам рассказать им о нашем путешествии».
Я отложил в сторону выученный мною наизусть текст.
– Возможно, некоторые из вас в своих городах, своих поселках видели, как я добирался сюда вчера вечером, чтобы выступить перед Ассамблеей. Вертолет от моей резиденции, реактивный самолет из шаттлпорта «Потомак» до Нью-Йорка, короткий бросок на вертолетах, чтобы вместе со штабом оказаться в Ротонде.
Увидев, что я отклоняюсь от текста речи, который распространял Бранстэд, репортеры поспешно подняли минидиктофоны. Теперь им действительно будет над чем призадуматься.
– Я не всегда путешествую таким способом. Иногда я передвигаюсь в компьютеризованном кресле – тяжелой штуковине с очень большим понятием о себе. – Как я и ожидал, в зале раздались смешки, и напряжение немного спало.
– И было еще одно путешествие, о котором мне не хотелось ставить в известность своих секьюрити. Несколько дней назад я заскочил в вертолет… Хотя, слово «заскочил» не совсем точное, – усмехнулся я.
Хихиканье в зале скоро переросло во всеобщий хохот.
– Это был старый истрепанный вертолет, взятый в аренду. Не буду говорить, какая компания снабдила нас им. – Снова прокатился смех. – И как только мы оказались на борту, я выключил автоответчик. Секьюрити аж на стены полезли.
В этот момент аудитория была моей, все навострили уши.
– И мы провели нечто вроде отпуска – я с сыном и Двое наших друзей. Люди, которые нас видели, были сбиты с толку моим удивительным сходством с Генсеком ООН. Ясное дело: даже Сифорт не может быть таким болваном, чтобы путешествовать в одиночку.
Слушатели радостно взревели.
Я рассказал о женщине, которая поздоровалась со мной в ресторане Каролины, и моя уловка развеселила всех. Рассказал о граде в Канзасе, о наводнениях в Баварии, о фарфоровой кукле в руках захлебнувшейся в собственном доме молодой фрау. О разбитом шоссе во Флориде, которая некогда символизировала американскую мечту.
Попутно я упоминал все города, над которыми мы пролетали, все мотели, в которых мы останавливались на ночлег, все рестораны, в которых мы обедали. Изо всех сил я старался убедить этих людей в том, что я не некая удаленная абстрактная власть, а человек, живущий с ними в одном мире. Я рассказал им, как Филип хорошенько пнул кресло за то, что оно имело наглость уронить меня в грязь.
Голос мой был спокойным, доброжелательным – примерно в такой манере я ежедневно говорил об Алексе с Майклом после физических упражнений. Словно непринужденно болтали старые друзья.
Поведал я и о том, что увидел в этом путешествии, – и об ужасе, который я испытал, оказавшись на земле моего детства, и о моей решимости не дать этому продолжаться, пока я остаюсь в должности Генсека.
Я изложил наши планы, по которым в течение нескольких лет хищническому истреблению природы должен быть положен конец.
– Такие экстренные меры могут вызвать немало сумятицы, – заметил я, – но это несопоставимо с ощутимыми результатами, которые быстро убедят людей, что их потери не напрасны.
