– Пора нам оставить леди Арабеллу. – сказал я своему другу. – Ты проводишь меня немного, Сесиль, не правда ли? Мы давно уже не виделись, и мы оба расскажем друг другу много интересного. Вам же леди Арабелла я хотел сообщить, что завтра отправляюсь в долгое путешествие так что, то, что было назначено на послезавтра, не может состояться. Вы извините меня, не правда ли?

И при этом он поцеловал ее руку, как будто между ними в этот час ничего не произошло.

– Ричард, умоляю вас, останьтесь у меня, – дрожащим голосом произнесла она. – Ричард простите меня.

– Ах, извините Арабелла, – возвысив голос, возразил я, – Мне некогда, ибо лорд Денвер спешит домой, и нам пора отправиться!

Две минуты спустя, я с Сесилем уже очутились на улице. Снег падал крупными хлопьями, устилая землю белым ковром.

– Ричард, – сказал мне мой друг едва мы отошли несколько шагов от дома Арабеллы, – я в долгу у тебя. Ты вел себя до сих пор как благородный кавалер, и я обязан дать тебе удовлетворение.

– С какой стати? – тоном сильного изумления спросил я.

– Признаюсь, что я обманул тебя с Арабеллой… Я должен также сознаться, что между мной и Арабеллой возобновилась прежняя связь… Теперь поступай, как знаешь!

Но я расхохотался ему в лицо.

– Мой дорогой Сесиль. – сказал я, – Право ты добрый товарищ, но подчас говоришь смешные вещи. Я отнял у тебя твою любовницу, с которой я жил больше года, а теперь ты опять заманил ее на свою сторону и вот мы квиты! Дай же руку на прощанье, я спешу домой, мне хочется отдохнуть. И, крепко пожав ему руку, я поспешно ушел, чтобы скрыть навернувшиеся на мои глаза слезы.

Сколько неимоверных усилий стоило мне то, что я только что сделал. Увы, я чувствовал, что я все еще сильно любил Арабеллу. Мой путь лежал мимо берега Темзы, и скоро я невольно остановился на самом берегу, устремив свои глаза на темную мутную поверхность реки.

Мне пришла в голову роковая мысль. Какой-то голос говорил мне, что на дне этой реки я найду душевный покой и забуду свою сильную любовь к Арабелле и ее постыдную измену. Может быть, я сделал бы этот роковой шаг.

Я был уже готов принять это безумное решение, как вдруг я услышал дрожащий детский голос:

– Дайте, барин, милостыню… на хлеб… я голоден…

Обернувшись, я увидел оборванного мальчугана лет семи. Бедняжка был весь в лохмотьях и дырявых башмаках, он весь окоченел от холода.

Вдруг меня осенила светлая мысль. Не послало ли мне Провидение этого мальчугана, как напоминание о моем долге, о моей клятве над гробом отца.

И мне показалось, будто этот мальчик не просил милости, не умолял о хлебе, а напоминал мне слова покойного отца: «Вернись к жизни! Посмотри, сколько есть на земле горя и нищеты. Продолжай свою прежнюю благотворительную деятельность!».

Да, таков был для меня в этот миг смысл этого лепета голодного и продрогшего ребенка. Я сунул руку в свой карман и вынул горсть серебряных монет, отдал их мальчугану. Но сейчас же в моей голове зародилась новая идея.

– Скажи-ка бедный мальчик, разве у тебя нет родных?

– У меня одна только мать, – ответил мальчик, – но она больна, и я оставил ее голодною на чердаке, в котором мы живем.

Мне вдруг захотелось посетить эту несчастную больную, видеть своими глазами нужду и горе бедного люда. Я позвал стоявший невдалеке кэб, в который я сел вместе с мальчиком.

В эту ночь великого праздника я увидел лицом к лицу страшное бедствие и горе, нужду и страдания во всем их ужасном величии. Я очутился в комнате, в которой лежала изнуренная болезнью и горем женщина, потухшие глаза которой ясно говорили, что смерть уже простерла свою костлявую руку над новой жертвой…

О, в этот вечер я вспомнил слова моего умирающего отца, и какой-то голос с укором говорил мне о нарушенной мною клятве. С этого дня, я с удвоенным усердием посвятил себя благотворительной деятельности.

Мало-помалу я начал забывать легкомысленную Арабеллу, которая как я узнал, уехала с лордом Сесилем в далекие края.

Несчастная мать встреченного мною в ночь Рождества мальчика скоро скончалась, и я взял под свое покровительство бедного сироту. Как я узнал от бедной женщины, рассказавшей мне перед смертью, всю печальную повесть своей жизни, она была француженка и прибыла в Лондон вместе с мужем и единственным ребенком. Но ее муж скоро умер, и несчастная около года бедствовала, еле прокармливая себя и мальчугана. Она просила меня отправить ее сынишку в Париж, снабдив меня адресом ее родных, которые, по ее словам, охотно приняли бы бедного сиротку.

После смерти бедной женщины я решил сам отвести мальчика на его родину. Но приехав в Париж, я скоро узнал, что родственники бедного сироты уже покинули Париж, уехав неизвестно куда.

Везти мальчика обратно в Лондон я не хотел, тем более, что он плохо говорил по-английски. Я был того мнения, что на его французской родине легче будет обеспечить его будущее. Я отдал его в один из лучших пансионов, попросив содержателя заботливо смотреть за бедным сиротой. Больше месяца прожил я в Париже, и за это время я имел много случаев ближе приглядеться к свирепствующей в этой мировой столице нужде.

Я забыл вам сказать, г-н князь, что я прибыл в Париж инкогнито, так как я был намерен пожертвовать громадную сумму на оказание помощи сиротам и детям неимущих родителей. Часто посещал я самые бедные кварталы Парижа, чтобы собственными глазами видеть горе и нужду, с которыми я хотел бороться.

Однажды, возвратившись поздним вечером на свою квартиру, я был поражен страшной неожиданностью. Не успел я коснуться звонка наружной двери, как ко мне подошли два полицейских агента, и старший из них сказал мне:

– Идите за мной, вы арестованы именем закона.

Не зная за собой никакой вины, я со спокойной душой последовал за полицейскими. Я не стану описывать вам все мытарства, которые я пережил в французской столице, но скажу вам вкратце, жертвой какого рокового недоумения я стал.

Увы, это была роковая ошибка, которая должна была разъясниться в обыкновенное спокойное время. Но тогда во Франции, а особенно в Париже, царила страшная смута, во время которой республиканцы подвергались страшным гонениям и жестоким преследованиям.

За одно неосторожное слово человек мог бы поплатиться головой. И вот злому року угодно было, чтобы вымышленное имя, под которым я проживал тогда в Париже, было тождественно с именем одного американца, ревностно помогавшего французским республиканцам.

Напрасно я оправдывался и заклинал своих судей, напрасно я называл свое настоящее имя и клялся, что я английский лорд Вардмур. Моим словам не поверили? И я должен был еще благодарить своих палачей за их снисходительность, когда они взамен смертной казни сослали меня в эту каторжную тюрьму».

Лорд закончил свой рассказ, и его слушатели с участием посмотрели на неопасную жертву слепого случая и людской ошибки.

Князь Фельс крепко пожал ему руку. В своем волнении он не был в силах сказать и слово.

Никто не заметил, с каким живым интересом Пухлер слушал рассказ лорда. И все оглянулись на него с изумлением, когда вдруг раздался его голос:

– Господа, и я жертва несправедливости! Я не ехал на эту каторгу по своей вине, жестокость и произвол дурных людей толкнули меня на тот путь, который привел меня в эту обитель людского горя!

«Мое имя Николай Пухлер, – начал француз свой рассказ, когда его трое слушателей снова уселись на своих местах, – и я родился в замке одного графа, у которого мой отец служил кучером.

С самого детства я выполнял разную черную работу.

Сначала я исполнял должность поваренка на кухне, помогая всем слугам и служанкам замка. Взрослым мальчиком я служил на конюшне чем-то вроде помощника своего отца. Словом, меня готовили в кучера, и, может быть, я когда-нибудь занял бы место своего отца.

Но судьба решила иначе.

Меня еще в детстве называли буйным мальчиком, и я часто подвергался более или менее строгим наказаниям за ту или другую наглость. Еще мальчиком я обладал необыкновенной силой, я был рослым, широкоплечим, не по летам. Я не давал спуску никому, и старшие слуги часто жаловались на меня отцу, наказания нисколько не страшили меня.