Мне казалось, что все это спокойствие было только наружное, что под этой холодной корой таился вулканический огонь, который в одно пасмурное утро обрушится на нашу голову уничтожающей все лавой.

Я замечал, что управляющий часто бродил в окрестностях нашего домика, очевидно ища случая встретить мою сестру и поговорить с ней. Но мы с тех пор тщательно берегли Анну, и без особой нужды она не отлучалась из дому.

Прошло еще несколько времени.

Между тем наступил день, в который я должен был отправиться в ближайший город, чтобы отбывать воинскую повинность.

Я был, конечно, принят на службу, и несколько дней спустя, я должен был расстаться с родителями и Анной, ибо полк, в который я был назначен, находился далеко от моего родного дома».

Пухлер замолк, как бы желая немного отдохнуть и собраться с мыслями.

Его лицо приняло теперь еще более мрачное и суровое выражение.

Старый князь и лорд Вардмур с живым интересом глядели на этого гиганта, на мужественном лице которого ясно отражались роковые следы долгой мучительной, душевной скорби.

Елизавета устремила полный участия взор на этого простодушного человека, который в этот вечер спас ее от великой беды.

Но вот Пухлер откинул назад голову и, проведя рукой по лбу, взглянул на своих слушателей, прежде чем продолжить свой рассказ.

Могильная тишина царила в камере трех каторжников. Только тихий и равномерный голос Пухлера печально звучал среди этой тишины:

«И для меня наступила новая жизнь, о которой я раньше не имел понятия. Однако я скоро привык к военной службе и примирился со своей судьбой.

Странное дело, я, столь сильно привязанный к родному дому, столь беспредельно любивший своих родителей и сестру, так скоро позабыл их в той новой сфере, в которую злая судьба забросила меня. Однако, я слишком несправедлив к себе, ибо в глубине своей души я ни на миг не забыл единственных дорогих для меня во всем мире существ.

В первое время своей службы я почти еженедельно писал домой самые горячие послания и умолял отца известить меня, как они поживают без меня. Может быть, меня тревожило тайное предчувствие, и меня беспокоила мысль о том, что негодяй Жан Катильон воспользуется моим отсутствием для достижения своих гнусных целей и намерений на счет моей бедной сестры.

Но я не получал из дому никакой весточки, ни одного ответа на все мои письма, и неудивительно, если я после нескольких месяцев упорного молчания со стороны моего отца прекратил свои послания.

Напрасно ломал я себе голову над причиной изумительного молчания моих родных, я ничем не мог объяснить загадку. Тяжелая солдатская жизнь, также способствовала притуплению моих горячих чувств, к родным мне людям. Мало-помалу я примирился с горем и тоской по родителям и сестре, о судьбе которых я ничего не знал.

На службе я быстро шел в гору. Моя аккуратность и усердие обратили на себя внимания начальства, и я скоро был произведен в унтер-офицеры.

В начале второго года моей службы наш полк был отправлен в Алжир, где в то время несколько туземных племен восстали против французов. Постоянная Алжирская армия не была в состоянии покорить мятежные племена, и французское правительство должно было отправить туда значительные подкрепления. Меня не страшила война, я презирал опасность, и товарищи удивлялись моей храбрости и неустрашимости.

Я был всегда в первых рядах дерущихся, пули летели над моей головой, а я смело рвался вперед. Разумеется, что моя храбрость была замечена начальством, а офицера полюбили меня. Кроме того, всем нравилась моя необыкновенная сила и почти гигантская фигура, так что товарищи сильно завидовали мне.

Около двух лет наш полк пробыл в Алжире, а когда мы вернулись на родину, у меня был почетный крест за храбрость и чин капрала. Меня с неопределимой силой начала терзать неизвестность участи своих родных, и я стал проситься в отпуск на родину.

Но прошло несколько недель, а желанного отпуска я не получил. Письмо же, которое я отправил домой по прибытию нашего полка во Францию, осталось без ответа.

Во мне проснулся прирожденный буйный характер, и я решил дезертировать. Дезертирство было в то время далеко не редким явлением в нашей армии, да и эта задача была для меня не трудная, ибо я пользовался полной свободой, как храбрый солдат и капрал.

Два дня после того, как я покинул свою казарму, я уже шагал по большой дороге, которая вела в маленький лесной домик моего отца. Я уже начал спускаться в долину, простиравшуюся пред нашим большим лесом, на меня повеяло дорогими воспоминаниями о золотом детстве, когда я бродил по черному лесу и бегал по этой широкой долине. Низко опустив голову, я все более и более погрузился в эти сладкие воспоминания прошлого, да в печальные думы о настоящем, о суровой действительности…

Что ждало меня на родине? Найду ли я в живых родителей и сестру? Как поживают они?

Вдруг я был пробужден от своих мыслей ржанием лошадей и стуком копыт. Невольно я скрылся в ближайшие кусты, из-за которых я мог видеть всю дорогу, как на ладони. И вот из-за поворота дороги показалась нагруженная товаром повозка, которую везла пара худых кляч.

На большой кипе товаров восседал, словно на троне седой старик. Когда повозка подъехала к моей засаде, я узнал старого Вендрона, которого я знал с детства, с которым я всегда дружил. Вендрон уже много лет разъезжал со своим товаром по деревням и замкам, и почти каждый месяц он приезжал в наш замок и расположенные за долиной деревни. Эта неожиданная встреча сильно обрадовала меня, ибо от этого старика я надеялся узнать про своих родных.

Я выскочил из своей засады прямо на дорогу. Мое неожиданное появление испугало сонных кляч, и они зафыркали и заржали, вдруг остановились. Но и сидевший на повозке старик, должно быть, также сладко дремал, ибо он теперь только поднял голову и стал озираться кругом, как бы желая знать причину испуга своих кляч.

Увидев высокого незнакомца, в солдатской шинели, он с явной досадой заворчал:

– Черт побери, сколько их шляются по дорогам после войны, этих дезертиров!

Я подошел ближе к старику и пристально посмотрел на него, но старый Вендрон не узнал меня.

– Старый Вендрон, – с громким смехом воскликнул я, – вы забыли своих старых знакомых?

Торговец привскочил на своем месте и с ловкостью юноши спрыгнул на землю.

– Во имя всех святых! – воскликнул он, схватив меня за обе руки. – Какими судьбами… ты… Пухлер!

– Да, старый друг, это я! А вы так и не узнали меня?

– Что за диво! – быстро заговорил старик. – Я и теперь не верю своим старым глазам, на тебя глядя. Как ты вырос и окреп, чуть ли не великаном стал. – и сильно потрепав меня по плечу, он прибавил, – Давай-ка отметим нашу встречу, старый Вендрон всегда везет с собой бутылку хорошего вина.

Мы расположились на траве, а после первого стакана старый торговец спросил меня:

– Куда же ты направляешься, мой молодой друг?

Я изумленно посмотрел на старика.

– Что за вопрос? – воскликнул я. – Конечно домой.

Лицо торговца вдруг омрачилось.

– Домой? – переспросил он меня каким-то протяжным голосом, низко опустив глаза.

У меня сердце невольно сжалось, но я боялся расспрашивать его. Вдруг он положил свою руку на мое плечо и каким-то странным глухим голосом спросил меня:

– Да разве ты ничего не знаешь, мой бедный друг?

Ледяная дрожь пробежала по моему телу, и я вскочил со своего места.

– Вендрон… старый друг! – задыхающимся голосом заревел я. – Ради Бога… говори же… мой отец… мать…

– Умерли… оба умерли! – убитым голосом проговорил старик. – Ах, мой бедный Пухлер, ты и не подозревал, какое горе тебя ждет на родине!

И посадив меня рядом с собой, старик продолжал:

– Это было недели три после того, как ты ушел на военную службу. Негодяй Катильон пришел однажды к твоему отцу и просил его отдать твою сестру Анну ему в экономки.