В это время послышались шаги, и Анна поспешно спрятала меня в большой шкаф. Сквозь маленькую щель я скоро увидел лицо человека, к которому я горел беспредельной ненавистью.

Жан Катильон нисколько не изменился за эти три года. Может быть, его волосы сильнее побелели, но его жестокое зверское лицо имело прежнее дьявольское выражение, и его вид внушал мне теперь еще больше отвращения и ненависти.

Я видел, как Анна подала на стол, и они сели вместе ужинать. Да, несчастная жертва всегда была удостоена чести обедать вместе с палачом ее родителей.

Я заметил, как Анна с трудом скрывала свое волнение, как она почти не дотронулась до пищи. Но негодяй, по-видимому, не обращал на нее ни малейшего внимания и ел с большим аппетитом.

– Послушай Аннушка, – заговорил он, утолив свой голод, – тебе пора образумиться… Пойми же, что есть и другие девушки, которым хочется жить немного в удовольствие и сидеть, сложа руки… Берта, дочка дровосека, займет с завтрашнего дня твое место. Она молода и свежа… Твоя же песенка уже спета, и тебе пора на скотный двор…

Я весь побагровел от ярости. Я не вытерпел и в следующий миг я выскочил из своей засады. Испуганный шумом, Жан Катильон обернулся и побледнел, как мертвец.

Странное дело, меня не узнали ни знакомые, ни старый друг Вендрон, моя родная сестра не узнала меня… Но негодяй, мигом узнал своего смертельного врага.

Да, с такой бешеной яростью и страшной ненавистью на него мог глядеть только один человек в мире, тот, чью сестру он опозорил, чьих родителей он свел в могилу…

И негодяй понял это. Он кинулся к двери, предчувствуя грозившую ему беду, но я предупредил его. Я схватил его обеими руками, и между нами завязалась ужасная борьба.

Однако этот неравный бой не мог продолжаться долго… Гигантского роста закаленный в бою солдат скоро победил старого негодяя и подлого труса!

Через несколько минут Жан Катильон уже лежал на полу, связанный по рукам и ногам, я позаботился также заткнуть ему рот платком, чтобы он не мог звать на помощь.

– Я мог бы пронзить кинжалом твое черствое сердце, негодяй. – сказал я, – Но я не хочу убить тебя, а выполнить над тобой приговор, который был бы тобой вполне заслужен. Ты совершил в своей преступной жизни столько зла, что смерть была бы для тебя более чем снисходительным наказанием. Слушай же, негодяй, ты стоишь перед грозным судьей, который спрашивает тебя. Что заслуживает изверг, забивший плетью до смерти несчастного, ни в чем неповинного старика, свел в могилу и его старуху, а в довершении своих преступлений обесчестил их единственную дочь? Ты молчишь, чудовище? Ах, у тебя заткнутый рот! Но ты все разно ничего не мог бы сказать в свое оправдание, а поэтому я сейчас же приступлю к выполнению приговора, справедливость которого ты сам не стал бы отрицать.

Я заметил, как лицо негодного управляющего исказилось смертельным страхом, и ужасом, когда он заметил мои приготовления. Я снял со стены толстую кожаную плеть, может быть, то самое страшное орудие, которым этот изверг избил моего отца.

Анна отвернула голову к окну, ее страшил вид ужасного истязания.

Я не медлил. Глухие удары посыпались на спину связанного негодяя, который выражал свою страшную боль отвратительнейшими звуками, так как платок во рту не позволял ему кричать. Я спустил уже десятый удар, когда его отчаянным усилиям удалось вырвать затычку изо рта. Ужасный вопль огласил комнату. Если бы я поспешил снова заткнуть ему рот, то мне, может быть, удалось бы избежать наказания за свою расправу и спастись бегством.

Но странное дело, вопли и ужасные крики истязаемого негодяя ласкали мой слух и восхищали меня, словно райская музыка.

Может быть, в этих отчаянных криках мне слышались отзвуки тех мучительных воплей, которыми эта же комната огласилась три года тому назад… Да, я увлекался своей жаждой мести, я с наслаждением слышал эти мучительные вопли и продолжал опускать удар за ударом.

Разумеется, на шум сбежались со всех сторон замка. Но дверь была тщательно заперта, и слугам пришлось выломать ее топорами. Все это требовало времени, которого для меня было достаточно, чтобы окончить свою экзекуцию. Когда люди ворвались в комнату, я уже опустил тридцатый удар, а Жан Катильон уже молчал.

Да, негодяй замолк на веки!».

Каторжник печально опустил голову, слезы душили его, и он должен был прервать свой рассказ, приближавшийся уже к концу. Старый князь, и лорд Вардмур глядели на Пухлера с глубоким участием, у Елизаветы Бах даже слезы навернулись на глаза.

– Что было дальше, можно рассказать в двух словах, – прибавил Пухлер, после долгой паузы. – Я даже не пытался бежать, а мой процесс кончился весьма скоро. Меня приговорили к смертной казни, но в виду моих заслуг на войне, я был помилован, и смерть заменили мне пожизненным заключением в этой крепости. Какая злая ирония! Хорошее помилование! Вместо мгновенной смерти и избавления от всех физических и нравственных мук, меня обрекли на жизнь полную человеческих страданий на этой каторге. Но судьба послала мне одно маленькое утешение прежде, чем меня отправили сюда. Я узнал, что моя бедная сестра не пережила своего позора, что она предпочла смерть той жизни, которая ждала ее после ее падения. Она нашла вечный мир и покой, бросившись в маленькую речку, протекавшую за замком. Теперь вам известна печальная повесть моей короткой, но полной страданий жизни.

Пухлер кончил свой рассказ и в изнеможении опустился на свои норы.

Ясно было, что эти тяжелые вспоминания теперь еще давили несчастного страшным кошмаром.

Князь Фельс и лорд Вардмур, некоторое время были погружены в глубокие размышления, но старик первый прервал молчание.

– Уже весьма поздно, – сказал он, – Нам пора отдохнуть, ибо завтра нас ждет тяжелая работа, но каждый из нас должен хорошенько помышлять о способе и плане бегства из этого проклятого места. Нас всех связывает общее горе и общая участь невинно пострадавших людей.

При последних словах князя Пухлер соскочил со своих нар и крепко пожал руку старого князя. Он не был в силах вымолвить ни слова, но его взгляд говорил весьма красноречиво. Он был от всей души благодарен старику, своими словами доказавшему, что он верил рассказу несчастного страдальца, и вполне понял его душевное состояние, толкнувшее его на этот страшный акт мести.

Елизавета Бах распростилась со своими друзьями и крепко пожала руку Пухлера, устремив на него полный участия и благодарности взгляд.

Старый князь и Пухлер, проводили девушку до конца коридора, а десять минут спустя трое каторжников крепко спали на своих жестких нарах.

На следующее утро трое каторжников, по обыкновению, уже работали вместе с остальными несчастными.

День был прекрасный, но солнце с самого утра палило над головами тружеников, с которых пот лил градом. А надсмотрщики безжалостно торопили их, наказывая кнутом отсталых и лениво исполняющих свою работу.

Наши трое друзей еле держались на ногах после проведенной без сна ночи. Хотя они легли спать поздно, но уже проснулись до рассвета, да и их короткий сон был тревожен и беспокоен. Каждого, из этих случаем заброшенных вместе людей преследовали прошлые образы и вспоминания. Но больше всего в их голове кружились и теснились мысли о плане бегства. Свое решение бежать они хотели, во что бы то ни стало, привести в исполнение, и чем раньше, тем лучше.

Бриссон в особенности злился сегодня на Пухлера. Хотя никаких улик у надсмотрщика не было, но инстинктивно он чувствовал, что напавший на него в темном проходе человек был ни кто иной, как Пухлер. Между всеми каторжниками не было другого, который обладал бы, подобно Пухлеру, гигантской силой и железными руками.

Старый князь и лорд Вардмур, работавшие вместе, время от времени обменивались некоторыми замечаниями, но лишь только кто-нибудь из надсмотрщиков приближался к ним, они снова усердно принимались за молот, которыми они дробили огромные камни.