— Минуточку, — спокойно перебил его Лубенцов и, обращаясь к Демиду, сказал: — Рисуйте.
Для Демида, который совсем недавно разработал вместе с Павловым сложнейшую схему, это задание было просто детской игрушкой. Нарисовал, показал профессору, тот взглянул, внимательно проверил и сказал:
— Схема производит хорошее впечатление. Будет работать.
— Нет, не будет, — сам пугаясь своей смелости, сказал Демид.
— Почему не будет?
— Вот здесь и здесь недостает двух резисторов.
Лубенцов посмотрел на юношу и вдруг покраснел, а Демид в страхе подался назад. Но профессор неожиданно рассмеялся, весело, от души.
— Александр Николаевич, — снова попробовал вмешаться ассистент, — мне кажется; наш экзамен…
— Проходит в несерьезной обстановке? — закончил его мысль Лубенцов. — Ничего, зато результаты хорошие. Все, молодой человек, можете идти.
— А экзамен?
— Уже сдали. И отлично сдали. Не сердитесь на меня, просто мне хотелось узнать, какие рабочие сейчас работают на ВУМе. Всего вам хорошего, товарищ Хорол.
Демид растерянно посмотрел на экзаменатора, в груди которого все еще клокотал раскатистый смех, пожал плечами и вышел.
— Александр Николаевич, — сказал ассистент, — вы же не знаете человека. А если этот Хорол захочет пожаловаться?..
— Не думаю. — Смех замер в груди Лубенцова. — Он не производит впечатление неграмотного человека, и вообще, получив пятерку, не жалуются.
— Вы думаете поставить ему пятерку?
— Обязательно. Если бы в нашей системе оценок существовали плюсы, я бы прибавил ему еще и плюс. А теперь пригласим следующего, и будем спрашивать его про бином Ньютона и квадратуру круга. Не бойтесь, никаких неприятностей не будет. Лет через десять этот Демид Хорол таких, как я, за пояс заткнет…
Демид вышел из университета взвинченный до крайности. Ничего не скажешь, гениальный профессор, открыл новую систему экзаменов! А если бы он не смог нарисовать схему, тогда что было бы? Двойка? Нет, тогда профессор, наверное, пошел бы по программе десятилетки, успокоил сам себя Демид и неожиданно подумал: «Он меня так экзаменовал, потому что я работаю на ВУМе, а звание рабочего этого завода, хочешь ты того или не хочешь, накладывает дополнительную ответственность… Надо быть образованным… Подумаешь, Булевы функции, великая тайна… Удивил!»
— Демид! — послышалось рядом, и сразу все обиды и беспокойство юноши как рукой сняло: навстречу шла Софья Павловна, не торопясь, будто прогуливаясь. — Ну как твой экзамен?
— Не знаю, что и сказать… Попал к одному гению… К Лубенцову. То ли он действительно чудак, то ли чудит, как и положено гениальному человеку. Удивительные вещи о нем рассказывают…
— Что рассказывают? — Софья насторожилась.
— Да сплетни скорее всего. Просто он очень нестандартный человек. У него в прошлом были большие неприятности, но можно с уверенностью сказать, что они и в будущем у него будут. Спокойно счастливыми бывают только посредственности.
— Вот уж что правда, то правда, — грустно согласилась женщина, крепко пожала ему руку и пошла к университету. Только теперь походка ее стала энергичной, стремительной, похоже было, что Софья Павловна хотела наверстать упущенное в разговоре с ним время.
Юноша поспешил к троллейбусной остановке, раздумывая о Софье Павловне. Очень она изменилась за последнее время. В спортивном зале — решительная, самоуверенная, веселая, сейчас — какая-то грустная и счастливая одновременно, как влюбленная девчонка.
Скоро вечер опустится на Киев, какие еще он принесет неожиданности? В почтовом ящике газеты и записка, уже привычная: «Помоги моим друзьям», дальше — адреса и внизу приписка: «Вечером приду. Л.».
Сердце радостно забилось, когда прочитал эту приписку; как это славно, что на свете существуют такие хорошие, открытые, простые девчата, как Лиля. И женой она будет хорошей, вот только нужно немного стать на ноги, обзавестись хозяйством, а то что за жених, у которого даже брюк приличных нет?
Пришел домой, сразу же взялся за трубочку телефона.
— Ольга Степановна, как вы там? Какой-то был странный экзамен… Помните Лубенцова?
— Рассказывай.
И он рассказал все подробно, ничего не забыв, даже коридорные слухи. Некогда старая учительница поздравила, его с успешно сданным экзаменом по математике и пригласила вечером заняться диктантом, он отказался:
— Сегодня не могу, много работы.
— Какой работы?
— Слесарной. Людям помочь надо.
— Понимаю, надо… Да, пожалуй, еще один диктант или сочинение ничего не изменят и не решат. Что знаешь, то знаешь. Все будет хорошо, не забывай меня.
И снова краны, замки… Ох, и здорово научился ремонтировать их Демид! И что приятно: благодарят, а о деньгах — ни слова. Видно, твердую репутацию он себе заработал. Что ж, тем лучше.
Лиля прибежала где-то около девяти, веселая, красивая, желанная.
— Как твой экзамен?
— Нормально.
— Я так и знала. Завтра воскресенье, у меня к тебе просьба…
— Опять краны, батареи?
— А разве плохо — людям делать добро? Вечером мы с тобой сходим в кино, погуляем. Одеть бы тебя попригляднее, но ничего: волосы твои все спасают. До чего же красивый цвет, вот бы мне такой! Все-таки нет правды на земле. Мне нужно — бог не дал, тебя наградил, а ты и внимания не обращаешь. Ну ничего, парик себе куплю. Говорят, когда-то во Франции сама королева парики носила.
Поцеловала Демида, прижалась к нему всем телом и исчезла, словно ее и не было, остался только запах духов да отзвук звонкого милого голоса. Что она нашла в нем, Демиде? Волосы? Смешно…
Утром, как всегда в семь, позвонил Ольге Степановне.
— Доброе утро!
— Доброе! Ну как поживает наша литература?
— Все будет отлично, моя дорогая учительница!
Вечером они с Лилей, перед кино, прошлись по бульвару. На лице Лили — гордое презрение ко всем, кто осмелится подумать о них худо. «Он, конечно, одет еще простовато, но зато красив и мне нравится», — казалось, говорили ее глаза.
Величав и прекрасен бульвар Ромена Роллана ранним вечером. Где-то далеко, за многочисленными домами Борщаговки, садится солнце, и все пространство между ними, и широкая лента бульвара залиты ласковым золотистым светом.
Если вот так гулять по бульвару, то обязательно встретишь людей, которых вовсе не ожидал встретить. Например, Ларису Вовгуру. Идет легко и грациозно, как балерина, весело и задорно поглядывая на встречных. В руке сетка с пакетами молока и консервными банками, видно, была в гастрономе. Взглянула мельком на Демида и Лилю и не узнала, взгляд равнодушно скользнул мимо, лишь чуть-чуть дрогнули ресницы, и, наверное, не остановилась бы, если бы Демид не окликнул:
— Лариска, ты что, зазналась?
— Ах, это ты? — удивилась она. — Извини, я спешила.
— Познакомься, это Лиля, работает на нашем заводе.
Девушки поздоровались.
— Ну, как вы поживаете? — спросил Демид.
— Можно подумать, что ты не знаешь, как мы живем, — не глядя на Лилю, ответила Лариса. — Все по-старому. Что было на Фабричной улице, то и здесь — одинаково. Экзамены сдаешь?
— Сдаю.
Она будто совсем не замечала присутствия Лили, обращалась только к Демиду, и игра эта была такой детской, что Лиля рассмеялась и спросила:
— Ты в какой класс перешла? В седьмой?
— В шестой, — ответила Лариса и добавила: — Простите, мне некогда, мама ждет. До свидания.
Кивнула головой и ушла.
— Хорошая девушка, — заметила Лиля.
— Мы соседями были на Фабричной.
— Ты с ней там, на Фабричной, целовался?
— Ты что, в своем уме? Она же совсем ребенок!
Они пошли в кинотеатр «Лейпциг», на площадь, где пересекается проспект Космонавта Комарова с улицей Гната Юры. Там недавно закончили строить подземно-надземный трехэтажный переход, где никто друг другу не мешает: ни машины трамваю, ни трамвай пешеходам. Демид всегда любовался этим чудесным сооружением, характерным для нового Киева, столь не похожим на тесный центр столицы, любовался с восхищением. Для него это был будто наглядный пример, как может воплотиться в сталь и бетон богатая фантазия архитектора. Но на этот раз такое чувство не возникло, а даже наоборот — почему-то вспомнилось, как однажды зимней ночью к нему пришла озябшая Лариса и он оттирал ей пальцы на ноге, прихваченные лютым морозом…
