Донья Хертрудис. Да, мама. А еще я помню твою жженую пробку, чтобы подводить брови, и как ты ела лимоны, чтобы разжижать кровь, и те вечера, когда ты вместе с папой отправлялась в театр. Какая же ты была красивая с веером и серьгами в ушах!
Матушка Хесусита. Да, дочка, видишь, промелькнула жизнь как один миг. Всякий раз, когда я входила в ложу...
Клементе (прерывая). Умоляю, помогите, теперь я никак не могу найти свою бедренную кость.
Хесусита. Какая неучтивость! Как можно перебивать даму! (Катита тем временем помогает Хесусите поправить чепец на голове.)
Висенте. Я видел, Катита играла с ней, будто с трубой.
Донья Хертрудис. Тетя Каталина, куда вы задевали бедренную кость Клементе?
Каталина. Хесусита! Хесусита! У меня хотят отнять мою трубу!
Матушка Хесусита. Хертрудис, оставь девочку в покое. А тебе я вот что скажу:
Не то плохо, что моя девочка заболела, как то, что ее не излечить от дурных привычек...
Донья Хертрудис. Но, мама, ты неправа, это же бедренная кость Клементе!
Каталина. Ты плохая, плохая! Я побью тебя! Никакая это не кость, это мой сахарный рожок!
Клементе (обращается к Хертрудис). Она случайно не съела ее? Твоя тетка просто невыносима.
Донья Хертрудис. Не знаю, Клементе. Она потеряла мою сломанную ключицу. Ей так нравились известковые наросты, оставшиеся на месте перелома. А то была моя любимая косточка. Она напоминала мне об ограде моего дома, увитой гелиотропом. Я, кажется, тебе рассказывала, как упала? Накануне мы ходили в цирк. Весь Чиуауа собрался там, чтобы увидеть Рикардо Белла. И вот появился канатоходец, который был похож на бабочку, я этого никогда не забуду...
Сверху доносится удар, и Хертрудис умолкает.
Донья Хертрудис (продолжая). Утром я залезла на изгородь, я хотела танцевать, как он, ведь всю ночь мне снилось, что я была словно та бабочка...
Сверху раздается более сильный удар.
Донья Хертрудис. Конечно же, я не знала, что у меня есть кости. Ребенок ведь многого еще не знает. Вот я и сломала ключицу и всегда говорила о том, как о первом своем открытии. А потом было много других.
Удары звучат все чаще.
Висенте (приглаживая усы). Сомневаться не приходится. К нам гости. (Поет):
Когда в ночи
блестит луна
И в лагуне
поет зимородок...
Матушка Хесусита. Замолчи, Висенте! Сейчас не до песен. И что за неучтивость такая! В мое время было принято прежде чем заявиться к кому-нибудь с визитом, предварительно ставить в известность. Люди тогда были гораздо почтительней. Ну что ж, посмотрим, кого нам доставили, наверное, какого-нибудь чужака, из тех, кто женился на девочках. Порази, Господи, смиренных, как говаривал бедняга Рамон, упокой, Господи, его душу...
Висенте. Ты не меняешься к лучшему, Хесусита. Во всем-то ты находишь плохую сторону. А ведь какая веселая ты была прежде и больше всего на свете любила танцевать польку. (Напевает «Хесусита в Чиуауа» и делает несколько танцевальных па.) Помнишь, как мы отплясывали на том карнавале? (Продолжает танцевать.) Твое розовое платье кружилось, кружилось, а твоя шея была совсем близко от моих губ...
Матушка Хесусита. Ради Бога, кузен, не напоминай мне об этих глупостях!
Висенте (смеясь). Что бы теперь сказал Рамон? Он ведь такой ревнивец... а ты и я здесь, вместе, в то время как он гниет там далеко один...
Донья Хертрудис. Дядя Висенте! Замолчи же наконец, мне не нравятся эти разговоры.
Клементе (взволнованно). Я уже объяснял, донья Хесус, в то время у нас не было денег, чтобы похоронить его здесь.
Матушка Хесусита. А что мешает девочкам перенести его сюда? Не нужно мне объяснений, вам всегда не хватало чуткости. (Слышится еще более громкий удар.)
Каталина. Я вижу свет! (Проникает луч света.) Я вижу саблю. Это архангел Михаил снова явился проведать нас! Видите его копье.
Висенте. У нас все в сборе? Тогда порядок и мы в полной готовности.
Клементе. Нет Муни и моей невестки.
Матушка Хесусита. Вы, чужаки, вечно держитесь в стороне.
Донья Хертрудис. Муни, Муни! К нам кто-то прибудет, возможно, это одна из твоих кузин. Тебя это не радует, мальчик? Вы сможете, как прежде, играть вместе и смеяться. Может, тогда твоя печаль тебя покинет.
Появляется Ева, иностранка, белокурая, высокая, печальная, очень молодая, в дорожном костюме 20-х годов этого века.
Ева. Совсем недавно Муни был здесь. Муни, сынок! Ты слышишь эти удары? Так ударяет море о скалы, на которых мой дом... Никто из вас не видел его... Он стоял на скале и был высок, как волна. Ветры бились в его стены и убаюкивали нас по ночам. Соленые вихри покрывали его окна морскими звездами. Побелка кухни золотилась от солнечных рук моего отца... Ночами таинственные существа — порождения ветра, воды, огня и соли — проникали через дымоход, съеживались в языках пламени, пели в струйках умывальников... Дзинь, дон! Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дон... И запах йода распространялся по дому, навевая сны... Резвящийся сверкающий дельфин возвещал нам наступление утра. Вот так, блеском чешуи и кораллов! (При этих словах Ева поднимает руку и указывает на яркий поток света, врывающийся в склеп. Наверху снимают первую плиту. Помещение освещается солнцем. Нарядные одежды выглядят пыльными, а лица — бледными. Каталина прыгает от радости.)
Каталина. Хесусита, взгляни! Кто-то идет! Кто его, Хесусита, отправил сюда, донья Дифтерия или архангел Михаил?
Матушка Хесусита. Обожди, девочка, сейчас увидим.
Каталина. Меня сюда послала донья Дифтерия. Ты помнишь ее? У нее были ватные пальцы, и она не давала мне дышать. Ты ее испугалась, Хесусита?
Матушка Хесусита. Да, сестричка. Я помню, как тебя унесли, а двор остался усыпанным темно-лиловыми лепестками. Мама очень плакала и мы, девочки, тоже.
Каталина. Глупышка! А ты что, не знала, что будешь играть здесь со мной? В тот день архангел Михаил присел со мной рядом и начертал это своим огненным копьем на небе... Я не умела читать... однако же прочла. А хорошо было в школе сеньориты Симеон?
Матушка Хесусита. Очень хорошо, Катита. Мама отправила нас в школу с черными бантами... а ты уже не смогла быть с нами.
Каталина. И ты выучила азбуку? Мама тоже должна была послать меня в школу. Но поскольку...
Муни (входит в пижаме, лицо у него синее, волосы белокурые). Кто это к нам? (Вверху в открытом отверстии показываются ноги женщины.)
Донья Хертрудис. Клементе, Клементе, да это же ноги Лидии! Какая радость, дочка, какая радость, что ты умерла так скоро! (Все молчат. Лидию спускают вниз на веревках. Негнущаяся фигура в белом платье, руки скрещены на груди, пальцы сложены крестом, голова склонилась на грудь, глаза закрыты.)
Каталина. А кто она — Лидия?
Муни. Лидия — дочка дяди Клементе и тети Хертрудис, Катита. (Гладит девочку по голове.)
Матушка Хесусита. Мало нас было, так бабушка народила! Здесь уже целый выводок внуков. Сколько же слизи! А что, разве печь крематория не более современный способ? Мне кажется, это гораздо гигиеничней.
Каталина. Правда, Хесусита, здесь и без Лидии тесновато?
Матушка Хесусита. Даже очень, моя девочка! Тут находится место для всех, кроме бедняги Рамона.
Ева. Как она выросла! Когда я приехала, она была такой же маленькой, как Муни. (Лидия стоит на ногах, остальные вокруг разглядывают ее. Затем она открывает глаза.)