Имена... Имена... Имена... Русские, украинские, белорусские, грузинские, азербайджанские, — в них видишь весь наш народ-герой. И на одном из знамен среди других фамилий — Шамаев Марк...

И вдруг, как бы из небытия, приходит в редакцию письмо. Подпись — Марк Шамаев. Да, то самое имя. Тот самый человек. Тот самый воин. Он жив! Он заканчивает свое письмо так:

«...Мы теперь часто пишем и рассказываем молодому поколению и бойцам, приходящим в армию, о героической гибели отдельных героев. Это, конечно, очень важно. Но не внушаем ли мы молодежи неверную мысль, что героическое на войне ведет к неизбежной смерти? Ведь это совсем не так!»

Да, это не так!..

И вот я на пороге комнаты Марка Шамаева в центре Баку. Он не стар, моложе меня — ему пятьдесят восемь лет. Худощавый, стройный, подвижный, с улыбающимися глазами. Марк — сын одной из народностей, населяющих Азербайджан, татов, уроженец города Кубы.

В первый день войны, 22 июня 1941 года, Марк был уже в 48‑м инженерном полку НКВД. В апреле сорок второго года Марк подал заявление — он просил направить его на фронт. Вскоре же оказался в Сталинграде. Четыре месяца спустя его перевели в 19‑й полк 13‑й гвардейской дивизии А. Родимцева — ныне генерал-полковника, дважды Героя Советского Союза.

Родимцев! Передо мной тут же всплыли картины боев под Киевом, под Харьковом, — тогда впервые я услышал это имя, увидел человека, о котором уже тогда шла молва в окопах, молва, распространившаяся на всю нашу страну в дни Сталинградского сражения.

В августе дивизия, нуждавшаяся в переформировании после трехмесячных тяжелых боев, перебрасывается в Камышин. В ночь на 16 сентября, в разгар Сталинградского сражения, гвардейцы на катерах были доставлены на правый берег Волги — в Сталинград.

Был ли это город? То, что увидел Марк, было за десятки километров видимое зарево, потом по мере приближения — нечто изрыгающее пламя, перечерченное трассирующими пулями, вспыхивающее новыми и новыми взрывами. Немцы обнаружили ночную переправу дивизии, открыли артиллерийский огонь, один из катеров был подбит; спутники Марка спасли тонущих, и прямо с переправы полк, в котором служил Шамаев, бросился в наступление на Мамаев курган.

Да, на тот самый легендарный Мамаев курган!

Тот самый курган, где на тринадцатом по счету мраморном знамени в траурном зале в перечне погибших значится Марк Шамаев.

В ту далекую пору Марк был старшиной 6‑й роты младшего лейтенанта Чупринина. В момент штурма Мамаева курагана Марк был недалеко от своего командира. В те же часы, огненные, вихревые, Марк впервые увидел Родимцева: он был душой внезапного штурма. Наступление велось рассредоточенно. Надрывались минометы, с каждой минутой нарастал пулеметный огонь. Вспыхивало наше вездесущее, бессмертное «ура». Наземную свою оборону гитлеровцы подкрепили авиацией.

Вражеская пуля свалила командира. Марк отнес его в лощину. Командир умер на руках у Марка — казак, добрый, справедливый, бесстрашный человек! Осатанев от горя и злобы, Марк Шамаев бросился вперед. Он и его товарищи по полку оказались в самом горячем, «вредном» месте. Потери росли с каждой минутой. На помощь пришел 416‑й полк той же родимцевской дивизии. На рассвете наши солдаты ворвались в первую неприятельскую траншею. Бой шел и ночью — все перемешалось тут, наступление и оборона.

Ночь не спали, не отдыхали ни минуты — ночь боя, ночь штурма! В своей книге, посвященной Сталинградской битве, генерал А. Родимцев вспоминает: «...только к вечеру удалось попасть в расположение полка Долгова, который выбил гитлеровцев с Мамаева кургана».

Полк Долгова. Тот самый полк, где служил тогда Марк Шамаев!

Был еще страшный день — пять человек осталось на том участке Мамаева кургана, где держались Марк и его товарищи. Пять человек! В Сталинграде это было немало. Нет, совсем немало. Если учесть, что это были за люди — люди Сталинградской обороны!

...17 сентября Шамаева и его друзей перебросили с Мамаева кургана к пивному заводу против Дома специалистов, у здания Госбанка.

Здесь нет места для рассказа о том, что такое уличный бой в Сталинграде 1942 года. Фашистские военные обозреватели писали: это страшнее самого ада.

Линия фронта проходила здесь через этажи полуразрушенных зданий, подвалы, пепелища, заводские цехи. Проходила эта линия и по вертикали: на первых этажах — наши, на верхних — фашисты. Шамаев помнит: это был яростный ближний бой, в котором доходило до того, что противники хватали друг друга за горло и душили.

Ярость наших бойцов достигла наивысшего предела. Марк Шамаев, попавший в пополнение 19‑го гвардейского полка, в минуты затишья с некоторым солдатским удивлением вспоминал свое прежнее житье-бытье. Мирную жизнь, отца — сезонного рабочего, работу на рыбных промыслах, комсомольскую жизнь, райком, где он заведовал агитмассовым отделом, переезд из Кубы в Баку, труд переводчика на татский язык в Азербайджанском государственном издательстве.

Как странно все это выглядит, когда смотришь вот отсюда, из пекла сталинградского боя!

И вот однажды жена Марка получила похоронную.

Геройски погиб...

Но странно — с фронта от Марка приходили жене деньги. Она написала командиру полка. Тот вызвал писаря. Оказалось, что при переводе из части в часть, когда пятерых защитников Мамаева кургана направили в другой полк, писарь ошибся и счел Марка погибшим. И вышло так, что ошибка оказалась двойной: писарь забыл вычеркнуть Шамаева из списка погибших!

Ясность во все это внесло последнее письмо Марка в редакцию.

...В ноябре сорок второго года в затишье Марк вызвался добыть для кухни соли из брошенного железнодорожного эшелона. Полз до будки стрелочника, а там оказался фашист, выжидавший темноты, чтобы пробраться к своим. Он кинулся на Марка, стал душить, оба свалились, катались по земле, — Марк изловчился, ударил фашиста ногой, тот грохнулся наземь. Шамаев схватил брошенный в будке автомат нациста и прикончил его. Вернулся без соли, но с трофейным автоматом.

1 февраля 1943 года, в пору последних уличных боев в районе Красноармейска, Марк получил два тяжелых ранения. Было ранение и до этого — осколок мины во время схватки у Дома специалистов попал в правый бок. В санбате Марк дал себя перевязать и тут же вернулся в строй.

Но два новых ранения вынудили Шамаева провести в саратовском госпитале около четырех месяцев. Тогда же он узнал, что его и младшего политрука Мирошниченко, с которым вместе дрался на Мамаевом кургане, наградили медалями «За отвагу».

...Да, бой за Мамаев курган не забыт. Даже в той небывалой войне, не знающей равной в истории по ожесточенности сражений, едва ли найдешь еще пример, когда бы пять солдат обороняли большую часть высоты, да еще такой ключевой, как Мамаев курган. Может быть, за сутки тысячи раз смерть готова была поглотить Марка Шамаева, но отступала бессильно: человек оказывался посильнее смерти!

После госпиталя — Владикавказское военно-пехотное училище, затем Суздальское, но кончить курс не пришлось: Марка перебросили на Брянский фронт. То была пора нашего наступления на многих направлениях, был взят Орел, прозвучал в Москве первый артиллерийский салют. Пришел и на нашу улицу праздник, воевать стало веселее!

Но война оставалась войной. Однажды Марку поручили как командиру разведки достать «языка». Вышли ночью. Моросил дождь. Ползком через топь с двух сторон наши подкрались к вражеской пулеметной точке, рванулись в бункер, скрутили фашиста, заткнули рот платком — и назад. Гитлеровцы опомнились, накрыли нашу группу смертоносным светом ракет и шквальным огнем. Все же Марк и его подчиненные избежали гибели и доставили «языка» целым и невредимым.

Белорусский фронт... Первый Украинский фронт... Встречи с польскими и чехословацкими воинами, дружба с ними, а потом — Карпаты, война в горах, непривычная, тяжелая, полная неожиданностей, и — четвертое ранение!

Сутки лежал он на поле боя. Снова смерть склонилась над Марком. Несколько часов бойцы искали своего старшину. Нашли. Смерть попятилась, но не сдавалась, шла по пятам в то время, как товарищи Шамаева на самодельных носилках, скользя на мокрой, раскисшей от дождей земле, то опускаясь, чуть не ползком, то поднимаясь, несли его через шесть гор.