— Поздоровайся, Артем.

Я развернулся вместе с вращающимся креслом и увидел Рюсэя Симоду.

— Здравствуйте, господин Соколов, — своим негромким голосом произнес Симода.

— Он был с нами с самого начала, — торопливо подсказал Темный.

Здороваться я не стал, вместо этого поднялся со своего места, подошел к Симоде и сгреб его за грудки.

— Конечно, это была самая лучшая маскировка — кто же может заподозрить такого верного человека! А два миллиона человек — спишем в производственные расходы?

Симода яростно сверкнул глазами.

— Вам ответить честно или вежливо?

Я оскалился.

— Я в состоянии предсказать и вежливый, и честный ответы. Я уже наслушался громких фраз о хирургах, вырезающих гангрену.

— Да! — выкрикнул Симода. — И их смерть была не напрасной. Восемь часов назад Совет дал мне все полномочия по подавлению восстания. И не обольщайтесь на их счет: они прекрасно знали, какими способами я буду подавлять восстание. Но теперь в наших руках склады с оружием. И это не бесполезные автоматы, а лазеры и энергетическое оружие. Теперь мы можем штурмовать Цитадели.

На разбирательства не было времени.

— Места расположения складов?

Симода протянул мне компьютер, точно такой же как у меня. Вся прежняя работа теперь оказалась пустяками. Времени на детальные расчеты не было, приходилось максимально упрощать, а риски прикидывать в уме. Все это заняло полчаса. Я молча вернул компьютер Симоде, а сам откинулся в кресле.

— Я сию минуту распоряжусь, — тихо сказал Симода и вышел.

— Рюсэю пришлось очень тяжело… — начал Темный.

Я коротко бросил ему:

— Отстань!

Он замолчал, а я закрыл глаза. Симода передвигался совершено бесшумно, и я вздрогнул, когда его голос раздался у меня над ухом.

— Оружие уже направляется к боевым группам. Со мной прилетел небольшой отряд. В каждом из бойцов я совершенно уверен. Вам, господин Соколов, приказывать я не могу, но могу посоветовать: возьмите их и направляйтесь на штурм Цитадели один. Вы сможете уничтожить ее гораздо эффективнее, чем кто-либо из нас. Уничтожение Безымянного нанесет существенный урон Слугам.

— Нейтрализация, — сухо поправил его я.

— Дело в том, что он смертельно опасен…

— Как и я, — перебил его я. — О характере ваших взаимоотношений мне прекрасно известно, но его гибели я не допущу. Он нужен мне живым и неповрежденным.

Симода молча отвернулся.

— Тед, — обратился я к одному из тактиков, — реплейс ми.

— Йес, — исполнительно откликнулся тот.

— Я думаю, Рюсэй справился бы не хуже, — вмешался Темный.

— Я не доверяю ему. Для того, чтобы стать «своим», он положил два миллиона человек. Сколько он положит теперь, когда нужно побеждать? Сёвэнтс маст би элив, — кинул я Тэду и вышел из искусственной пещеры — в первый раз за все время.

Прямо у самой скалы на песке стояли шесть больших катеров. Таких я никогда раньше не видел. Молоденький японец подскочил ко мне и старательно произнес:

— Господин Соколов?

Я кивнул.

— Пройдемте со мной, пожалуйста.

Вслед за ним я зашел в катер.

— Господин Симода предупредил нас, что Вы — один из руководителей восстания. Мы с радостью выполним любые Ваши приказания.

— Симода? — сзади раздался знакомый голос.

Я обернулся и увидел Макса и Даниила. На приветствия не было времени, я ограничился кивком и обратился к тому японцу.

— Мы летим штурмовать Цитадель один. Вы знаете об этом?

— Да. Мы ждали только Ваших распоряжений.

Дверь катера закрылась, он мягко стартовал. Я обнял Макса, потом Даниила. Откуда-то сзади вынырнул Сережа.

— А где Леша? — спросил я.

— Погиб при штурме базы, — ответил Макс.

Я стиснул зубы.

— Было тяжело. Сережу зацепила пуля на излете, но он в строю. А Леха… Он плавил стену огнеметом. Было страшно жарко, он отогнал нас подальше. И тут они начали стрелять через стену. Он упал и опрокинул огнемет на себя…

Это был уже второй погибший друг — и второй раз меня не было рядом.

— Скажи, Симода — это кто? — спросил Макс.

Вдаваться сейчас в долгие объяснения мне совершенно не хотелось, и я ответил полуправдой, совершенно в духе Безымянного:

— Один из руководителей восстания. Полет будет долгим, я расскажу все, что знаю. Но сначала, Макс, я хочу с тобой поговорить. Очень серьезно и наедине.

Макс пожал плечами и повел меня с собой в самую глубину катера. Там сидели солдаты в каких-то странных комбинезонах, наглухо закрытых шлемах и с оружием, которое я раньше видел только в «Думе».

— По-русски не понимают, — пояснил Макс.

Двое встали, освобождая нам места.

— Макс, это правда, что ты был наемным убийцей?

Макс смертельно побледнел. Даже губы у него посерели.

— Да, — с внезапной хрипотой сказал он.

— Но почему?

— Мы отказались перейти в СП, мы отказались сложить оружие. Мы решили драться, но все было бесполезно, Жуки окружили нас со всех сторон. Ракеты не брали боевые катера, броня защищала и солдат. Я убил двоих, кинув гранату. Думал, что сейчас погибну сам, но они опрокинули меня, обрызгали пеной, сковавшей движения. Затем появились сотрудники СП. Они освобождали нас, затем отпускали. Откуда они были — я не знаю, они не говорили ни по-русски, ни по-английски. Я остался совершенно один. Командование предало нас, предало страну, а жуки нас выпустили. Тогда мне казалось, что было бы лучше, если бы они убили всех нас. Но они не сделали этого. Почему? Я не знаю.

— Я знаю. Нелюбовь Слуг к убийствам известна всем, кто учился в Цитаделях. Но они не стали убивать вас не только поэтому. Вас надо было обезвредить — самым унизительным для спецназовцев способом. Вам надо было внушить мысль о том, что любая борьба бессмысленна. Вас надо было оскорбить, продемонстрировав то, что вы для них ничего не значите.

Макс, вздохнув, продолжил:

— И что мне оставалось делать? Возможностей что-нибудь сделать у меня не было, а злость на весь мир — была. На меня вышли бандиты, предложили убивать за деньги. Я согласился — может быть потому, что стремился что-то доказать самому себе. Но доказать так ничего и не смог. Я убивал других бандитов, убивал бизнесменов. Но добраться до тех, кто громче всех кричал о патриотизме, а потом бросил все и сбежал с наворованным, я не смог. Только тогда, посмотрев на изнанку жизни, я понял выражение «патриотизм — последнее прибежище негодяев». Да, я раньше ненавидел тех, кто так говорит, но тогда — понял. Когда мерзавцу уже нечего сказать людям, он хватается за патриотизм, как за последнюю соломинку. Он очерняет и клевещет на настоящих патриотов, и сорвать эту маску с него трудно, почти невозможно. Когда жизнь сама делает это, становится уже поздно. Только тогда я понял, кто командовал нами и кто нами правил. И мою вину уже не искупить. Я сам виноват во всем, что случилось со мной. Всю свою жизнь я выполнял чужие приказы, выполнял не задумываясь, как жук-солдат. Жук! Вот идеал наших правителей! Полное отсутствие совести, собственного мнения и достоинства, зато какая исполнительность! Я и был таким солдатом. В Чечне я еще мог успокоить себя. Там шла война, настоящая война. И нам противостояли не «мирные жители» а бандитская армия. Все то время, когда мы совершали наши вылазки против СП, меня не оставляло чувство нереальности, неправильности. Я знал, как нужно бороться с партизанами — и не понимал, почему с нами не борются. Я убивал бандитов в бою. Я видел и мертвых наемников, воевавших за деньги, и мертвых фанатиков, приехавших откуда-то ради «священной войны». Но те, кто днем был «мирным», а ночью брался за оружие… Там было очень трудно. Верить было нельзя никому, но против нас все равно выступал враг и мы знали, что нужно убивать или тебя убьют. Но потом…

Макс замотал головой, а потом обхватил ее руками.

— Мерзость! Да, я лично не разгонял протестующих, не избивал их. Это было делом других. Но я стоял в оцеплении и старательно отводил взгляд. Я ведь мог встать по ту сторону. Мог бы тут же уйти, сбросив шлем и отбросив щит. Я не сделал ничего — просто стоял и молчал. Как жук. Но жук не может не подчиняться, я же сам довел себя до такого состояния.