– Палыч, я когда-нибудь тебя все-таки пришибу! – незамедлительно ответила одна из них.

Ирина Фердинандовна, когда хотела, была милейшим человеком и приятным собеседником. Она даже считала себя «демократичным» руководителем, готовым к диалогу и компромиссам.

На работе, конечно, она могла вводить коллег в заблуждение по этому поводу, но только не дома.

Муж Фердинандовны, услышав что-нибудь подобное за чтением вечерних газет, поглубже вжимался в кресло и пошире закрывался печатным изданием. Он, как ни кто другой, знал, что ни о какой демократии не может идти речи. Ярко выраженный холерический темперамент совершенно этому не способствовал. Ирина Фердинандовна могла вспыхнуть как спичка сама, а потом сжечь прилегающие территории со всеми обитателями.

Успокаивалась она также быстро, как воспламенялась. Чего нельзя было сказать о попавших в зону бедствия. Не один литр валерианки был выпит коллегами после встречи в маленьком кабинете.

В этом было их несомненное сходство с Профессором. Но только отчасти. Да, он тоже был способен моментально выйти из себя, а после «профессорских планерок» в ход, бывало, шла не одна валерианка. На этом сходство заканчивалось. Профессор сам был раним и переживал после не меньше тех, на кого орал пять минут назад.

Фердинандовна не переживала никогда. И это помогало ей быть эффективным руководителем. Вопросы семьи она решала с этих же позиций.

«Самая большая моя ответственность – это работа. Дома – всё просто. Организовать процесс – главное там и там».

Если на работе у коллег выбора никакого не было, попадать ли под темперамент Фердинандовны, то у домашних он был. И муж был сознательно согласен попадать. Он любил жену, а в опасный момент просто закрывался газетой.

Разного рода шуры-муры на рабочем месте Фердинандовна ни в шутку, ни в серьез не одобряла. К институту брака она относилась уважительно, как и к собственному мужу. Она не замечала его трюк с газетой, но не замечать самого «Фердинандыща» не могла. Она любила своего мужа.

Рассказ Фитеры на бис об анонимном любовном звонке Ирина Фердинандовна восприняла настороженно. Всё, что могло хоть как-то отрицательно сказаться на рабочем процессе, подлежало тщательной инспекции.

Рита Игоревна, хоть была и деятельным акушером, натуру имела более романтичную и поверхностную. Ничего опасного в назревающей интрижке она не усмотрела ни для общества, ни для себя лично. Претензии она высказала только к Палычу, да и то ровно до того момента, пока он не преподнёс ей чай с конфеткой.

Итак, все сидячие места в ординаторской отделения патологии были заняты.

– А я считаю, что дыма без огня не бывает! Если был звонок, значит, дала для него повод, – заявила Ирина Фердиндовна.

– Ну, так и хорошо, что дала! – вступила Марият. – Дать всегда лучше, чем не дать!

– Вот именно! Гы-гы! – поддержала Рита Игоревна.

В одной ординаторской оказались одновременно три заведующих, и две из них, как выяснилось, не разделяли мнения самой Ирины Фердинандовны. Это в медицинских вопросах она была непререкаемым авторитетом, а в вопросах сердечных, оказывается, у неё случались оппоненты. Во всяком случае, в лице равных по статусу.

– Три гетеры с подачи Фитеры вышли на тропу войны! – скаламбурил Палыч.

– А ты-то сам за кого? – вздернула носик Рита Игоревна.

– А я всегда подальше от начальства и поближе к кухне!

– Давай, Палыч, колись: ты поддерживаешь флирт на работе? – не унималась заведующая родовым блоком.

– А я, по-вашему, чем тут с утра до вечера занимаюсь, девоньки? Но моё кредо: не заплывать за ватерлинию! Для вашего же блага, между прочим!

– Ты, Палыч, всегда сухим из воды. Это мы в курсе!

– Блюду девичью честь, Ритатигровна!

В сторону Палыча полетел акушерский стетоскоп. И если бы он вовремя не увернулся, вполне мог попасть ему в район «промежглаз».

– Кончайте портить имущество отделения! Идите в своё, там ломайте что хотите! – возмутилась Ирина Фердинандовна.

Рита Игоревна уже дружелюбно продолжила:

– А ты, Палыч, между прочим, паразит! Сколько девушек сваталось к тебе? Всех отшил!

Утверждение Риты Игоревны было небезосновательно. Палыч промышлял терапевтом по родильным домам с молодых ногтей, и недостатка в женском внимании у него не было никогда. Попытки «сватовства» действительно случались. Особенно когда Палыч был помоложе. Из последних громких историй – с отсутствующей на собрании заведующей обсервационного отделения Амандой Карловной. Она была почти ровесницей Палыча и регулярно пыталась его «охмурить». Кратность заходов последнее время уменьшилась, но не сошла на нет.

Девушки от мала до велика старались зря. Палыч был в этом смысле крепким орешком. Он считал, что все они, а особенно Аманда Карловна, претендуют только на его жилплощадь. А веселья в жизни, по его опять же словам, ему хватает и в холостом состоянии.

Аманда Карловна, кстати, интерес к жилплощади Палыча не скрывала и даже культивировала:

– У нас с Палычем квартиры в соседних подъездах. Никак не могу его уговорить съехаться. А как было бы хорошо!

Палыч точку зрения Аманды Карловны не разделял категорически. Не говоря уже о том, что совсем не одобрял ее коренастую фигуру, очки в роговой оправе и усики над верхней губой.

– Свят-свят! – причитал он на очередное приглашение воссоединиться.

Как будто услышав, что прямо или косвенно речь зашла о ней, в ординаторской появилась заведующая обсервационным отделением.

– О, теперь все ведьмы на шабаше в полном составе! – тут же резюмировал Палыч и снова увернулся от летящего стетоскопа.

– На ловца и зверь бежит! – Аманда Карловна поприветствовала Палыча индивидуально. – Ты когда у меня в отделении появишься? Кипа историй доживается со вчерашнего дня!

– Ну прям уж так и кипа?

– Пиелонефрит во второй, сифилис с пороком сердца в третьей, вич в боксе, – начала загибать пальцы Аманда Карловна.

– Ну ладно, ладно! Приду! Никакой жизни от вас, Амада Карловна!

Палыч мог легко придумать прозвище и для неё, но словосочетание Аманда Карловна нравилось ему само по себе.

– Профессорскую перевели сегодня из реанимации, – заметила, наконец, остальных Аманда Карловна.

– А почему не ко мне? – удивилась Марият.

– Ну, чтобы не расстраивалась одна в послеродовом отделении, – за всех ответила Ирина Фердинандовна. – Как, кстати, она?

– То улыбается, то плачет. В свободный бокс положила, – отчиталась Аманда Карловна.

– Родственники не приходили?

– Как же. Были вечером. Целая делегация. Профессор лично их сопровождал.

– Что-нибудь спрашивали? – продолжала Ирина Фердинандовна.

– Спрашивали. Сказала про пуповину. Думаете, в детской больнице не найдутся добрые люди?

– Найдутся, конечно. В конце концов, пусть Профессор сам с ними разбирается, – вступила Марият.

– Показатели-то наши! – Рита Игоревна знала это точно, потому что составляла ежемесячный отчет по родовому отделению.

– Должен выкарабкаться! – резюмировала Ирина Фердинандовна.

Несмотря на общий разговор, Аманда Карловна периодически подмигивала Палычу.

– У вас что, невренный тик сегодня? – отразил знак внимания он.

– Никакой у меня не тик! Пациенты ждут! Ки-па! – повторила она.

Аманда Карловна отличалась он остальных заведующих более сдержанным темпераментом. Она никогда не кричала, как Ирина Фердинандовна, не находилась в ежесекундном движении, как Рита Игоревна. Коренастая Аманда Карловна передвигалась грациозно-спокойно. Такими же мягкими и плавными были её действия у операционного и родового стола. Она перманентно пребывала в какой-то своей личной нирване.

На работу она приходила с коричневой полухозяйственной сумкой, которую неизменно замыкала в ящике стола. А на дежурстве храпела так, что «напарник» был вынужден искать отдельную ординаторскую для ночлега. Но молодые ординаторы называли её «классной», а при плановой ротации отделение Аманды Карловны было для многих любимым. Конечно же она поучала, как и все взрослые, но попусту никогда не придиралась.