Когда он вернулся на такси на Маунт-стрит, Бернерс сидел в кресле со стаканом в руке. Рейкс налил себе полстопки чистого виски и сел напротив. Он кивнул Бернерсу и выпил. Они молчали, все во власти крепкого союза их интересов, прочной нити той общности, о которой они никогда не говорили. Они просто сидели рядом, довольствуясь сознанием того, что они вместе, пока, наконец, Бернерс не сказал:

— Интересно, сколько он заплатил за стол в Меоне? По фотографиям я думал, у него стоит Чиппендейл. Однако это подделка, хорошая, но подделка.

А в постели на Парк-стрит Белль всматривалась в темноту широко раскрытыми глазами и понимала, что снотворное ей не поможет.

Суббота, восемь утра. Бернерс сидит в удобном кресле, положив ноги на табуретку. Спать не хочется, хотя всю ночь он не смыкал глаз. Он доволен собой, ему надо лишь дождаться утреннего поезда в Брайтон. За окном шумит выходной Лондон, гудит корабль, пробираясь к тесной пристани, стучат каблуки по мостовой — люди возвращаются с заутрени. Кто-то насвистывает песенку, женщина зовет собаку, стучит тележка молочника, в проволочной корзине позванивают бутылки, звенит звонок велосипеда… Всю неделю эти звуки таились по углам, и вот настало их время.

Еще Бернерс слышал, как в ванной возится Рейкс. Наконец тот вошел в комнату, чисто выбритый, подтянутый, сильный, воплощенная уверенность в себе, но без восторженной гордости или тщеславия. Четырехчасовой сон освежил его, голубые глаза лучились здоровьем, светлые волосы потемнели от душа. И Рейкс, и Бернерс знали, что, несмотря на разную внешность, разную кровь, они — братья, знали, что живут в Согласии более сильном, чем любовь в любом ее проявлении.

— Кофе? — предложил Рейкс. — Как у вас со временем?

— Мой поезд не раньше чем через час. Да ведь и другой следом сыщется.

Рейкс пошел на кухню. До Бернерса донесся его голос:

— Старик сказал, что оставляет ей пятьдесят тысяч фунтов. Как вы думаете, это правда?

— Не думаю. Что будем с ней делать?

— Пока ничего. Должно же пройти какое-то время. Шеф и его секретарша друг за другом — это уже подозрительно. И еще: она мне нужна, чтобы кое-что кое-где подчистить.

— Ну что ж, дайте мне знать, когда пробьет ее час.

— Я и сам справлюсь.

— Нет. Мы всегда все делали вместе.

— Но то, чего от нас хотел Сарлинг, вам бы не понравилось.

— Лет пять назад, может быть, и понравилось бы.

Рейкс удивленно выглянул из кухни. Бернерс указал на стол: перед ним лежали обе половинки кунардского проспекта.

— Я нашел его ночью в мусорной корзине. Кое-что меня очень заинтересовало.

— А я и не читал. Он хотел стибрить с корабля золото в слитках. На миллион фунтов. Говорил, что почти без всякой мороки это можно сделать даже вдвоем. Неужели вы и впрямь бы пошли на такое дело?

— Лет пять назад. Я думал об этом, пока вы спали. Кстати, у меня поместье совсем как у Сарлинга — только во Франции. Знаете ли, замок с черепичной крышей, хорошая мебель, стены в кабинете покрыты бархатно-коричневой кожей с золотым тиснением, а вокруг сада — высокая стена. Когда-то я видел такой дворец, и с тех пор желание владеть подобным уже не покидало меня. — Бернерс рассмеялся. — Кажется, мои желания высятся передо мной, как стена.

Рейкс улыбнулся и пошел на кухню, бросив на ходу:

— Вы многим хотите обзавестись, верно?

— Да, хорошими вещами.

— Вот и разберись в людях!

— Каждый сходит с ума по-своему. Блажет тот, кто может позволить себе жить в роскошном убежище.

— Выпейте-ка лучше кофе.

Рейкс вошел в комнату с подносом, на котором аккуратно расположились сливки, сахар, серебряные ложечки, кофейник, чашки и блюдца.

— Вы бы на такое дело тоже пошли, — заметил Бернерс.

— Никогда, ни пять, ни десять лет назад. Это не моя стихия.

— А я думаю, пошли бы. Беда в том, что это придумали не вы. Вам нужны собственные идеи, свой вызов. Вы не любите получать что-то из вторых рук. Фрэмптону все самому должно прийти в голову.

— Я Рейкс, а не Фрэмптон.

— Фрэмптон и Бернерс. Это же реальные люди. Сегодня вы в первый раз сварили для меня кофе.

— Надеюсь, он удался?

— Не так хорошо, как у Энджерс. А все-таки… — Он взял со стола разорванный проспект. — Вы этого не хотите?

— Нет.

Бернерс бросил половинки в корзину для бумаг.

Через полчаса он ушел, сказав на прощание:

— Позвоните мне насчет мисс Виккерс.

…Белль приехала в шесть вечера. Рейкс помог ей раздеться, подал стакан виски и зажег сигарету. Все это было сделано с ласковой суетностью, каждое движение он заранее продумал, потому что понимал ее волнение и старался уберечь от лишних страхов.

— Я не хотела звонить, ничего такого… Знаешь, это было бы неразумно. В общем, конечно, все оказалось не таким страшным, как я думала, — коротко усмехнулась она. — Понимаешь, когда тебе известно, что случилось, то, сдается, будто это видно каждому, будто это написано у тебя на лице. Но ведь все не так, правда?

— Если на бутылке написано «джин», ты же не станешь открывать ее в магазине. Успокойся и расскажи все по порядку.

Рейкс сел напротив, придвинул поближе стул и положил руку ей на колено. Она наклонилась вперед, крупинки туши на ресницах казались вблизи грубыми, разнокалиберными, будто увеличенными лупой. Он поцеловал Белль, зная, что сейчас наступил пик ее 24-часового напряжения и что к завтрашнему утру у нее изгладится в памяти и станет обычным то, что было простой работой для них с Бернерсом.

— Расскажи мне все, — снова попросил Рейкс.

— Ну, нашел его Бейнс. Он пришел ко мне. Ты знаешь, я не спала. Нет, спала, наверно, но… как курица на насесте. Доктора я все-таки вызвала. Это было ужасно — ждать, когда он приедет, ждать, когда, наконец, выйдет от Сарлинга. Вот он вышел, а я приготовила ему кофе — боже мой, до сих пор это слышу! — он объявил, что у старика элементарный разрыв сердца. Ничего неожиданного. Несколько лет назад у него уже были нелады с сердцем. Я сказала, что Сарлинг поздно ночью решил вернуться — врач в ответ только кивнул. Заверил, что все уладит, и попросил меня связаться с адвокатом и с одним из вице-директоров.

— Не говорил ни об окоченении, ни о чем другом?

— Нет. Написал свидетельство о смерти и велел передать адвокату. Даже о родственниках и наследниках не спросил. Я, наверно, имела право рассердиться: ведь он выудил из старика сотни фунтов, но его совсем не тронула смерть пациента, и ему, конечно, казалось, что мне тоже должно быть все равно.

— Ты, наверно, оторвала доктора от утренней партии в гольф где-нибудь в Уэнтворте.

— Поэтому он, видимо, и похлопал меня ниже поясницы, когда уходил. Будто в отместку. — Белль засмеялась. Наконец она успокоилась, отпила глоток и сказала: — Прости. С тобой я могу себе такое позволить. Но, клянусь, больше мне не в чем себя упрекнуть. Я сделала все как надо, правда? Даже в машине, когда он сулил мне золотые горы.

— Ты вела себя прекрасно. — Рейкс поднялся и подлил ей виски. — Забудь Сарлинга. Теперь он уже ничто. Огромный нуль. Скоро для тебя наступит новая жизнь. А пока нам надо кое-что доделать, кое-что подчистить. Для начала забудь о Бернерсе. — Рейкс бросил ей на колени ее досье. — Уничтожь вместе со светокопией. Я не читал это и не хочу читать.

— В нем нет ни слова о том, какая я теперь, с которой знаком ты, Энди.

Рейкс опять еле сдержался. Это далось ему нелегко. Он уже понял: то, что они вместе бились над одним — убрать Сарлинга, — дало ей ощущение слишком близких и теплых отношений с ним. Меньше всего он хотел нечаянно показать ей, что хочет от нее избавиться, выкинуть ее из головы и из жизни как можно скорее.

— Сколько еще можно здесь жить?

— За квартиру заплачено до конца мая.

— Ну что ж, пока ничего менять не будем. Я останусь здесь до похорон. Потом съезжу в Девон. Надо как-то избавиться от капсул. Нельзя же их просто выбросить — это слишком опасно, и в гараже их долго держать тоже не следует. Однако это моя забота. А ты будешь здесь? Ночевать, я имею в виду.