— Чего стоите? — повышает она голос на них. — Бегом помогать человеку.

Выполнить приказание торопится только Хесус. Бернадетт так и стоит позади Вилмы, опасливо выглядывая наружу.

Ну что за бесполезная девчонка.

— Мне повторить?

Бернадетт хлопает глазами и все-таки выходит помогать. Точнее — продолжать бессмысленно топтаться рядом с Хесусом, пытающимся поднять фургон. Вилма хмуро наблюдает. А затем поворачивает голову в другую сторону и видит, как к зданию управления приближается еще несколько растерянных горожан.

Похоже, их небольшой городок, по которому прошлось злосчастное торнадо, ждут нелегкие времена. Форт-Уэйн и так-то не самый процветающий на линии фронтира, а теперь еще и это. Убедившись, что все стихло, именно Вилме предстоит пройти по территории и оценить масштабы нанесенного ущерба. Больше никто этим заниматься не станет. Городские управленцы отсидятся в ратуше. Федеральный маршал так и вовсе в отъезде. Может, пастор чем-то да поможет. Но в остальном — все свалится на ее, вообще-то, хрупкие плечи.

Вилму вполне устраивал привычный уклад, при котором она большую часть времени просиживает в управлении, время от времени гоняя по мелким поручениям Бернадетт и Хесуса. К ним толком не заглядывают даже охотники за головами, потому что в их округе некого ловить. Неподалеку разве что оседают индейцы, но от них проблем больше на словах местных выпивох, чем на самом деле.

Хесус кое-как вытаскивает из-под фургона почтальона-возничьего. И почему-то Вилме кажется, что что-то тут не так. Хесус не выглядит как самый сильный малый, но при этом справляется. Или ему везет, или есть внутри него какая-то сила, от которой Вилме, как относительно порядочной горожанке, захочется откреститься.

Да, впрочем, и черт с ним.

— Поздно, поздно каяться, — зловредно завывает около местной церкви местная же блаженная, Джезбел Берджесс. — Грядет, никто не скроется.

Бернадетт, идущая рядом с Вилмой, настороженно останавливается позади.

— Она меня пугает, — вполголоса признается помощница шерифа.

Вилма оборачивается на нее и смотрит со снисхождением. Чтобы бояться Джезбел, нужно быть совсем глупышкой. Та только и умеет, что чесать языком. При этом, конечно, может страшенно вращать глазами. Но обычно это действует разве что на редких приезжих или на маленьких детей.

Бернадетт могла бы и постыдиться.

— Тогда тебе стоит сменить род деятельности, — жестко отсекает Вилма. — Например, выйти замуж, нарожать детей и не маяться дурью.

Помощница морщится. Вилма знает, что та к такой оседлой жизни не стремится. Разве что кроит себе в свободное время какие-то наряды, мечтая однажды накопить достаточно денег, чтобы открыть свою лавку. И с этим ей могло бы помочь то самое выгодное замужество — все-таки посматривают на нее многие мужчины города. Включая действительно влиятельных. А она все перебирает и воротит нос.

Так однажды, как и сама Вилма, останется в нелепом одиночестве.

Впрочем, одиночество Вилмы — это выбор самой Вилмы. А не вот это все.

— Джезбел, шла бы ты домой, — устало окликает блаженную Вилма.

И вдруг осознает, что с одной стороны церковь-то обгорелая. Торнадо же не несло за собой огня. Да и молнии не били.

Вилма чуть внимательнее смотрит на Джезбел, которая внезапно ей кажется очень довольной.

Да, сама Джезбел безобидная. Но есть у нее совсем не безобидный сынишка, которому очень нравится играться с огнем. Парнишку, Игниса, не раз ловили на попытках (временами даже успешных) что-то поджечь.

На порог церкви выходит пастор Камски, суховатый мужчина средних лет. Он машет на Джезбел рукой, отгоняя ее, словно назойливую муху.

— У вас тут было жарко? — спрашивает Вилма, подходя к нему и намекая тем самым на обгоревшую стену церкви.

Зря пастор так исправно по весне белит стены дома божьего, раз их так легко можно разукрасить огнем. Кто-то скажет — богохульство, но в их стране свободу можно проявлять по-всякому.

Вилма не помнит, как давно в Форт-Уэйне появилась церковь. Иногда ей кажется, что она тут и вовсе стояла всегда. Когда Вилма была еще совсем маленькой, у местной детворы была игра — кто первым добежит до деревянных ступеней церкви и коснется их рукой, тот и победил. Пастору никогда не нравился гомон детских голосов, и уже на третьем забеге он терял терпение.

Теперь церковь обросла каменным порогом, а пыльные окна, которые видали еще нашествия индейцев, обзавелись заказными витражами.

— Да уж, — отзывается Камски. — Внутри ничего не затронуло. Похоже, волею Господа было послано нам это торнадо. Кабы не оно, погорели бы совсем.

Вилма вопросительно поднимает брови.

— Загорелось совсем перед началом, — поясняет Камски. — Но ветром будто сдуло.

— Странно, — замечает Вилма.

Потому что огонь обычно работает немного не так. Ветер, наоборот, его скорее бы раздул, а не затушил.

И Вилма догадывается, что странности только начинаются.

— А за тобой, девочка, смерть ходит по пятам, — обращается Джезбел напрямую к Бернадетт. — Смерть полукровная.

Болтает блаженная много. Мотаясь то около церкви, то на главной площади, она разбрасывается безумными пророчествами, которые никем не воспринимаются всерьез.

— Я тебя закрою на пару суток в камере, — обещает Вилма Джезбел. — Если не перестанешь к цепляться к людям.

Будет она ей еще работников пугать. На службу в управление и так немногие идут.

А тут это еще.

Рояль в салуне играет сам.

Вилма обходит его со всех сторон. Заглядывает под крышку. Наклоняется, чтобы посмотреть, нет ли чего под самим роялем. Его клавиши прожимаются, но никто на них не воздействует.

Хесус, с которым она приходит в салун, крестится, произносит «oh, dios mio» и вылетает на улицу, как ошпаренный. Тоже тот еще помощник.

— И так с самого торнадо, — сообщает Каролина Дженнер, работница салуна. — Ладно бы еще играл что-то мелодичное.

Да, рояль не издает никаких гармоничных звуков. То, что он самостоятельно наигрывает, напоминает исключительно какофонию. Вряд ли такая музыка привлечет много клиентов в салун. Пускай тут и так заседают в основном местные забулдыги.

Но если в город занесет каких-нибудь военных или просто проезжих, они точно обойдут салун стороной, оставляя девиц, здесь работающих, без сезонного заработка.

— От меня-то ты что хочешь? — спрашивает Вилма, поворачиваясь к Каролине.