Господин Хи… знавал Розальма прежде, принял вежливо, и потребовал аттестата о службе! Проситель вручил и милостивый патрон ужаснулся:

– Возможно ли, сударь! Вы и за границею, и здесь судились, и просите места?

– Потрудитесь взглянуть на аттестаты, и вы увидите, что я невинен.

– Верю, сударь, очень верю, а извините – принять не могу.

И точно г-н Хи… имел отвращение к подобным документам: он сам девять раз находился под судом… но Бог с ним! Не наше дело судить о том. Он умел извернуться, маленькие проделки облагородить, от больших ускользнуть. Теперь все скажут, что г-н Хи… по справедливости отказал Розальму: он судил о других по своим аттестатам.

Искатель не унывал: по первой службе он имел знакомство с откупщиком, и обратился к нему.

– С охотою, сударь! – отвечал старый знакомец: – С охотою, только вам должно выдержать экзамен.

– Извольте! Я учился истории, математике, словесности и…

– О нет, сударь! Нет! Совсем не то! Вы меня не поняли. У нас другие науки: вам должно знать употребление волчка, гидрометра, отжигательницы[6], приметаться к приему и отпуску вина, смотреть за продавцами вин, уметь поймать на обмере, фальши, порче полугара и прочем…

– К этому я скоро надеюсь привыкнуть; тут машинальное дело.

– Извините, сударь! Такие занятия довольно трудны. Они требуют: опытности, быстроты и природной способности. Если вам угодно вступить кандидатом, то года через два я помещу вас на вакансию.

– Я в ожидании! Какое назначите мне жалованье?

– Кандидаты не имеют жалованья.

С таким ответом Розальм поклонился и вышел. Получив два отказа, он вспомнил еще об одном покровителе. Тот, пользовался его услугами, принял вежливо, пожал дружески руку, и сказал:

– Милости прошу, старый знакомец! Я слышал, что вы определились к министру. Сердечно тому рад. Конечно, пожаловали с хорошими вестями?

– Напротив, я в самом дурном положении: ищу места, и прибегнул к вашему покровительству.

– Право! Садитесь. В чем нужны мои услуги?

Розальм начал рассказывать, не утаил малейшей подробности, и открыл чистосердечно, что последнюю надежду имеет в его пособии.

– Очень жаль, – отвечал, нахмурившись, покровитель, – очень жаль, что не в силах вам услужить. Нет, сударь, места, все вакансии заняты. Прощайте! Наведайтесь в другое время…

Молодой человек сетовал на судьбу свою и не знал, что она уже улыбнулась ему. Один богатый родственнику приехав из Америки в столицу, внезапно умер и, так как не имел детей, то значительную недвижимость, и триста тысяч рублей отказал в наследство племяннику. Неожиданное счастье привело в восторг Розальма. Он решился оставить столицу, уехать в имение, и там забыть все неудовольствия, которые испытал. Он заторопился из города, как от чумы, в несколько дней приготовился к отъезду, и когда подвезли к крыльцу дорожную коляску, то ему вдруг подали пять писем от самых тех особ, посредством, которых он искал места. Они с учтивостью приглашали занять, какие ему будет угодно вакансии, и тем доставить им удовольствие служить с таким достойным подчиненным. Розальм велел ударить по лошадям, и скакать от учтивых покровителей!

Скоро его обветшалый деревенский дом пришел в цветущее положение, бедность жителей обратилась в изобилие. Земледельцы охотно исполняли волю доброго помещика: ведь она клонилась к их общей пользе. Став благодетелем родового участка, он раздавал пособия и на чуждых ему. Ни один бедняк не выходил из его дому без пособия, а несчастный без утешения. Если же кому он не мог услужить, то отпускал без оскорбления. Он помнил, что сам некогда был беден, несчастлив, помнил, как его принимали!

Скоро новый помещик стал известен соседям, все искали с ним знакомства, и не раскаивались в том. Он принимал посетителей охотно. За дружеским столом угощал без роскоши, но с избытком, занимался с богатыми и бедными равно, не делал предпочтения первым. С учеными рассуждал о классических предметах, и не выставлял свой ум перед теми, кто не имел случая учиться. Казался весел без излишества, скромен без угрюмости, принимал шутки от всех и сам шутил без колкости. Свободную часть времени проводил в библиотеке, вставал рано, осматривал в поле работы крестьян, ездил на охоту, иногда к соседям, и в короткое время забыл прошлые огорчения, военные подвиги, гражданскую службу, и шум света. Он проходил мысленно жизнь свою, и часто спрашивал себя: «За что я переносил обиды, огорчения, несправедливость? Имея наследственный кров, жертвовал всем ради пустых предположений, на чужбине подвергал опасности жизнь, чтоб с блеском возвратиться в отечество, потом играл роль, не свойственную чувствам и сердцу, искал чинов, отличия, богатства, тогда как в мирной тишине имел истинное счастье».

Так рассуждал 25-летний философ, смеялся над глупостью людей, а более над своею. Не понимал, как прежде не образумился и ловил счастье, как дитя ловит убегающую тень свою! Имея возможность существовать без пособия людей, мечтал, что они необходимы к счастью жизни! Так мыслил Розальм и, довольный всем, вдруг почувствовал недостаток: одиночество становилось ему скучным, он решился искать подругу.

Прошел год, а невесты нет! Он видел многих красавиц, иные казались ему слишком воспитанными, другие совершенно глупы, некоторые развязны до излишества, а многие скромны, как воспитанницы при учителях, но все искали руки Розальма. Это было весьма натурально: кто молод, прекрасен, богат, тому неудивительно иметь сотни невест.

В одно утро холостяк сидел, пригорюнившись у окошка, смотрел в сад, думал про невесту. В это время вошедший слуга подал ему записку.

Господин барон фон Хунгер-Штольц приехал из столицы с семейством своим; он приглашал навестить свой замок. Учтивый сосед не заставил себя ожидать, и в свободное время, верхом, с одним человеком, отправился к нему.

Подъехав близко, искал глазами поместье, и зрение изменило ему. Он спросил слугу:

– Где замок?

– Вот, сударь, – отвечал служитель, указав направо.

– Ты с ума сошел! Это же груда каменьев, а в окрестностях несколько бедных хижин.

– Дом, или как изволите называть, замок, лет восемьдесят назад требовал починки. Дедушка, батюшка, и сам г. барон не имели возможности его поддерживать. Он развалился, и теперь состоит из нескольких комнатах. В них его баронская милость с семейством и изволит помещаться.

На пустом дворе Розальм оставил лошадь человеку, вошел в первую комнату и просил служителя доложить о себе. Лакей, исправлявший должность швейцара, камердинера, докладчика, дворецкого, егеря и секретаря, – побежал с докладом, отворив гостю следующую дверь. Розальм вошел в огромную готическую залу. В ней он увидел один стол, несколько стульев о трех ножках, и стены, увешанные старыми изорванными портретами в запачканных рамах.

С час он ждал аудиенции. Наконец барон вышел; в огромном испанском парике, старом бархатном кафтане, оборванных шелковых чулках, при шпаге и шапо-ба[7]. Он имел высокий рост, был худощав, сутуловат, с длинным лицом, багровым носом и впавшими щеками. Вся наружность его изображала нечто особенное, смешное и жалкое в существе искаженного человека.

Со всею немецкою гордостью барон подступил к изумленному Розальму, осыпал его надутыми приветствиями и, показав на портреты, начал перечислять свою родословную.

– Так, сударь! – продолжал хозяин: – Я могу смело уверить, что фамилия моя самая древняя, но время поглотило родоначальника с потомками, это одни остатки. Вот это первый: он оставил хронологическую ветвь Хунгер-Штольцев. Портрет писан в Крестовый поход. Он причитался в родстве знаменитому Годфриду, королю Иерусалимскому, следующий за ним привёл в ужас потомство Саладина. Этот воин с большим крестом, в малолетстве служил певчим папе Римскому, потом кардиналом, и наконец, стал полководцем Крестовых рыцарей. Эта девица причиталась в родстве первосвященнику, и по женскому колену произвела множество потомков в нашем роде, под другими фамилиями. Я со временем покажу вам родословную и герб, они ясно удостоверят о нашем происхождении. Так, сударь, часто по целым дням я рассматриваю эти драгоценные памятники, беседую с ними, восхищаюсь древностью рода и горжусь, что могу оставить единственной дочери моей столь богатое наследство.