Я не успеваю развернуться для приказа, как Ирб хватает меня за руки.

— Постойте, — возбуждённо приказывает сын. — Ещё одно, Ваше Величество. Я помню, что наш уговор по поводу женитьбы состоялся, но я хочу дополнить его условием.

— Неужели новое путешествие? — притворно удивляюсь я.

— Вы можете поехать со мной! — даже не пытается скрыть свои намерения Ирб.

— Но… — начинаю я, но не успеваю договорить.

Сын вдруг заключает меня в объятия и кружит под резвое детское пение, доносящее из концертной части. Я хохочу от этой шутки, хоть и это несколько неприлично. Ирб останавливает нас, целует мою руку, затем резво взбирается на обитую парчой скамью у окон, щурится от яркости уже теплого солнца и, подобно магу Нарцины, декламирует:

— Там зелёное светило восходит трижды за день, прогоняя прохладу, а ночи так темы и холодны, что фонари совсем не рассеивают мрак. Магия принимает причудливые формы, и могущество её троекратно возрастает, будто бы чужие боги потешаются над слабостью человеческой, — он складывает руки в притворной молитве и поднимает брови. — Матушка, поедемте со мной! Все вместе! Ханз сможет нас защитить!

Ханз только разводит руками, не то соглашаясь, не то извиняясь за поведение принца. Цергог краснеет до кончиков ушей.

— Ирб, солнце моё, ты же знаешь, что это невозможно, — с усталой улыбкой отвечаю я и протягиваю к нему руки, призывая спуститься. Принц уже привлёк внимание гостей. — Я должна и тебе запретить ехать, как… — я осекаюсь и говорю тише. — Как единственному хранителю Иверийской магии.

— Что за бремя! — сокрушается Ирб, обхватывая голову руками. — Квертинд — это большая клетка. Жду не дождусь, когда я смогу освободиться от оков. Хочу служить Вейну и ветру в парусах, а не пыльной скатерти за столом Верховного Совета. Обещайте, что как только родится наследник, вы отпустите меня в путешествие. Обещайте же, матушка! При всех!

— Если это составит твоё счастье…

— Слово королевы! — громко проговаривает Ирб, спускается, целует мою руку, прикладывается лбом, потом снова целует. — Благодарю вас, Ваше Величество. Ни один сын в мире не мог бы пожелать более любящей родительницы. Вы просто прелесть.

Он так и стоит — полусогнутый, прижавшись лбом к моей ладони. Я даю знак слугам, чтобы предупредили Анну о том, что её ждут, и возвращаюсь всем сердцем к сыну.

— Быть может, ты устанешь от дорог и вернёшься в родной край. Так бывает, сынок, — склоняюсь я над светлой макушкой, перебираю пальцами мягкие локоны и приговариваю: — Стены Иверийского замка всегда будут крепостью, в которой ты можешь спрятаться, а шелест вод Лангсордье — зовом Квертинда. Я верю, что ты ещё услышишь его и непременно станешь полноправным правителем. Гордость для матери — передать регалии достойному сыну.

— Вы с отцом всегда были мне опорой. Но мама! — резко распрямляется Ирб. — Мир так огромен! Он гораздо больше, чем нам говорят о нём карты. И разве не должен я жениться на веллапольской принцессе и отправиться в край гибридов?

— Ты хочешь жениться на веллапольской принцессе?

— Мне это безразлично.

— Очень зря, очень зря, — вздыхаю я. — Твой отец сейчас на своей родине, улаживает дела и обещает князю, что его влияние — веллапольское влияние короля Уиллриха — будет всё ещё велико, даже если ты женишься на Анне Верте. Гонец уже доложил мне, что делегация во главе с самим королём возымела успех. Они не будут против.

— К чему же такие сложности? Разве стоит эта Анна Верте этих усилий? Почему вы так настаиваете на её кандидатуре? — Ирб кривится, и его лицо на секунду становится совсем детским, таким, я помню его ещё десять лет назад.

— Анна Верте не просто девушка, солнце моё. Она — символ нового Квертинда. Она первая выпускница заложенной мной академии, и подобным жестом мы укрепим её влияние. Это положит начало новому веянию в обществе и культуре. Женщины отныне тоже станут полноправными участницами королевской жизни и созидательницами. Подобно своей королеве, они будут наделены правом власти. Это часть моего величайшего наследия, — я аккуратно поднимаю Ирба за подбородок, заглядываю в глаза. — К тому же, Анна Верте достойная партия. Она из знатного древнего рода, прекрасно воспитана, здорова и красива. Чего ты ещё ждёшь от жены?

Ирб бросает взгляд на Цергога Рутзского, угловатого, бледного и неожиданно улыбающегося.

— Я жду… любви, — предпринимает принц последнюю попытку и с новым рвением бросается в диалог: — Как же любовь? Я ведь никогда не смогу полюбить эту женщину.

— Королям не позволено любить, мой мальчик, — аккуратно оглаживаю его острые скулы. — Эта привилегия нам не доступна. Хорошенько это запомни.

— Ваше Величество, — вмешивается Цергог Рутзский и я предостерегающе вскидываю бровь.

Юнец хочет что-то сказать, но его перебивает громкий голос лорда-камергера.

— Её Сиятельство госпожа Анна Верте, первая мелироанская дева и благороднейшая из леди! — разносится под расписными сводами.

Люди покидают свои уютные компании, перемещаются ближе к перилам, расступаются, образуя проход. Смеются, делятся предположениями и звенят бокалами, славя Иверийскую династию.

Но когда на самом верху широкой лестницы появляется юная особа в сопровождении двух служанок, всё тут же стихает. Слышен только цокот копыт из распахнутых балконных дверей да шелест фонтанов из сада.

Нежная, тонкая, изящная девушка с тёмными волосами, едва заметно отливающими медью в ярком весеннем свете, несмело шагает по ступеням. Оголённые шеи и плечи сверкают белизной, плавность движений завораживает. Звук каблуков глушится алой ковровой дорожкой. Платье тянется шёлковым шлейфом вслед за своей хозяйкой, и она слабо, испуганно улыбается, опускает глаза.

Под одобрительные шепотки и шорохи Анна Верте плывёт сквозь толпу собравшихся людей прямиком к нам. Она останавливается в пяти шагах, приседает в низком, идеально поставленном реверансе и ждёт, когда к ней обратятся венценосные особы.

— Ваше Высочество, — официально обращаюсь я к принцу. — Разрешите представить вам Анну Верте, первую и достойнейшую из мелироанских дев. Смею надеяться, что ваш союз положит начало чему-то великому. Поднимитесь, милая Анна.

Я подхожу, беру её за руки, целую в лоб и ловлю кроткий взгляд ярких, ярче небесной лазури глаз. Столько в них невысказанного страдания! То смотрит уже не отчаяние и не покорность, а смиренная обречённость. И сквозь эту скорбь проглядываются отблески страстной натуры, непокорной ни королеве, ни обстоятельствам, ни судьбе. Тихий омут, в котором суждено потонуть моему сыну. По крайней мере, я всем сердцем желала Ирбу проникнуться нежными чувствами к своей будущей супруге. Хотя бы такими же, какими я прониклась в своё время к Уиллриху Веллапольскому.

— Ирб Иверийский, — гордо, с достаточной теплотой в голосе представляется принц. — Рад нашему знакомству. Ваше Сиятельство…

Он приближается, стуча каблуками в тишине, и привычным жестом целует девичью руку в белой перчатке.

Анна стоит, едва дыша, не смея пошевелиться и даже заговорить. Её волнение должно быть понятно, но что-то ещё есть в этом тайное, как будто неизвестное всем участникам. Неужели в самом деле заговор, как некогда предостерегал меня отец? Я всматриваюсь в мелироанскую деву, стараясь найти подтверждение своим догадкам. Ожидая просьбы, ответной любезности, любого слова или слёз, может быть, но она только вскидывает голову и улыбается так, что невозможно разобрать, что же скрывает это очаровательное девичье личико.

— Это честь для меня, Ваше Высочество, — снова склоняется Анна, а, поднявшись, охотно опирается на предложенную Ирбом руку.

— Идёмте, я представлю вас, — произносит Ирб скорее для того, чтобы заполнить паузу. Придворные и знать снова приходят в волнение, зал гостиной полнится шумом, стуков каблуков, голосами и далёкими звуками инструментов.