— Замолчите! — прикрикнула я.

И сама же испугалась. Это был крик отчаяния, плач маленькой Юны, что последние десять минут рыдала навзрыд где-то в глубине сознания. В жилах жгучим свинцом пульсировала кровь, губы дрожали. Всё внутри меня дрожало. Хотелось ударить Првленскую за то, что она только что изрекла, убить её и всех, кто посмеет стать на моём пути. Но вместо этого я подошла к ближайшему стулу и без силу рухнула на него, прикрывая голову руками.

Чтобы не застонать, прикусила ладонь до крови. Рот наполнился солоноватым вкусом. Как паршиво, боги, как паршиво!

— Что вы от меня хотите? — хлюпнула я носом. — Я делала всё, как вы говорили, всё в точности, даже это свидание с Ренуардом…

Лаптолина вдруг поднялась, подошла ко мне и прижала мою голову к животу. Теперь разреветься хотелось ещё сильнее. Как будто меня обняла мама и разрешила: можешь плакать. Можешь поделиться со мной этим.

— Я знаю, как это больно, Юна, — тихо говорила она, поглаживая меня по волосам. — Не нужно думать, что я бесчувственное чудовище. Но ты должна остановить Чёрного Консула в его безумии и избавить его от тебя. Ты одна это можешь, больше никто.

— Я не смогу, — проскулила я, впиваясь зубами в кожу ладони.

— Но ты должна, — горько прошептала Лаптолина. Кажется, она тоже едва сдерживалась от слёз. — Вся суть моего обучения — соблазнение мужчины. Умение ему угождать. Умение править его руками. Использовать его в своих целях и сохранить при этом достоинство. Я знаю, как зарождается мужская увлечённость и любовь. И кому как ни мне знать, как её можно разрушить.

“Я не смогу, не смогу, не смогу,” — билось в голове.

— Вспомни миг, когда он впервые посмотрел на тебя иначе. Когда ты впечатлила его так, как никогда раньше. Миг, который изменил что-то в нём самом и заставил его рассмотреть в тебе нечто особенное. Это хрупкая основа, которую можно разбить. Только ты знаешь, как это сделать.

— Я не смогу, не смогу, — сорвалось с языка.

— Сможешь, — Лаптолина присела напротив меня, заглянула в глаза. — Представление должно продолжаться, милая Юна. Даже если плачешь кровавыми слезами и ходишь в раскалённых туфлях, ты должна улыбаться и не показывать виду, что страдаешь. Тем более тому, из-за кого ты страдаешь. Ты сможешь, — повторила она. — Сила женщины. Сила выдержки. Ровная осанка, уверенный взгляд и улыбка. Прелестная в любом состоянии, — она взяла меня за подбородок и рассмотрела моё лицо. — Не плачешь. Молодец.

— Я так устала… — пожаловалась я. — От всего этого. От игр, от Квертинда… От всего. Ренуард предложил мне уехать.

— Тогда уезжай, — одобрила Лаптолина. — Уезжай. Ты и не заметишь, как новая жизнь вытеснит всё, что было до. Это исцеление. Верь мне, я уже много лет возглавляю лучшую в Квертинде академию исцеления и знаю в этом толк.

Она улыбнулась, и как всегда, постарела на несколько десятков лет. У рта собрались морщинки, а глаза блестели даже в свете одинокой свечи.

— Ну, иди же, — засуетилась Првленская, подняла меня. — Хорошенько отоспись и приведи себя в порядок. Будь достойна своего положения, а завтра будет новый день. Утро вечера мудренее.

Она отошла к столу, достала из ящика какие-то бумаги, начала изучать, как будто и не было трогательной откровенности между нами. Как будто она сделала то, что была должна — успокоила одну из своих дев, а теперь вернулась к следующему пункту в своём расписании.

— Госпожа Првленская, — начала я.

— Да? — мгновенно отозвалась она.

Я прикусила язык. Мне хотелось сказать ей, что, возможно, у нас с Кирмосом есть шанс, что, как она и говорила, люди любят легенды о любви, но… Правда была в том, что во всём, что сказала Лаптолина Првленская, любовь была последним аргументом. Как бы много в это слово не вкладывали жители Батора, как бы часто они его не повторяли, любовь оставалась вымыслом для романтических натур. Сказкой для тех, кто был ещё способен верить в сказки.

А для тех, кто эти сказки создавал, любовь оставалась только инструментом управления. К сожалению.

— Я пойду, — буркнула я и поплелась к выходу.

— Юна, — окликнула она.

Я резко остановилась. Развернулась с надеждой — вдруг она передумала? Вдруг есть ещё третий, неизвестный нам путь?

Мягкий лунный свет очертил фигуру госпожи Првленской. Она опустила руки с бумагами и смотрела на меня не меньше минуты. А потом наконец произнесла ровным, отлично поставленным голосом:

— Тебе следует затягивать корсет потуже. Я перестала слышать, как ты в нём задыхаешься.

— Да, госпожа Првленская, — покорно исполнила я самый верный из всех реверансов и вышла прочь.