Ребёнок в утробе беспокоится, шевелится, и я обхватываю живот руками, успокаивая своего сына нежным тихим пением. Часы продолжают мерно тикать, но теперь спешат ровно на одну минуту.

— Как и заказывали, — протягиваю я Иверийский артефакт Мирасполю.

Муж берёт часы завороженно, двумя пальцами, как самую драгоценную вещь на свете.

Наваливается лёгкая усталость и клонит в сон. И без того регулярное головокружение усиливается, в глазах темнеет. По сравнению с беспомощным холодом в груди это недомогание кажется сущим пустяком.

Мирасполь, посмотри же на меня. Обними же меня, будь же мне опорой и успокоением!

Но он не реагирует, увлечённый своими попытками вернуться во времени. Кирмос Блайт внимательно следит за каждым жестом, за каждым движением короля, будто он влюблён в него не меньше меня и фрейлин. Кажется, настала пора изгонять из дворца этого вездесущего экзарха!

— Не выходит, — жалуется король. — Артефакт никак не реагирует на мои приказы. Возможно, я просто не способен его активировать… Кирмос, попробуй ты. Магия отзывается тебе по одной лишь тени мысли. Ты рождён истинным квертиндцем и обучен лучше меня. Я уверен, что если этот артефакт и способен вообще отозваться кому-то, то это должен быть такой человек, как ты. Держи.

Экзарх снимает перчатку, демонстрируя ладонь с почерневшими венами, и аккуратно переворачивает часы на ладони. Он сосредоточен, в глазах кровавого мага ещё мелькает сапфировая синева династии Блайтов.

Я встаю и тяжело подхожу к Мирасполю. Он только теперь замечает меня и целует — снова в лоб, как младенца…

— Ну как? — нетерпеливо спрашивает король, прижимая меня к себе скорее по привычке, чем по велению сердца. — Получилось?

Глухой раскат вырвал меня из видения. В лагере снова валили деревья. Купол палатки окрасился оранжевым — должно быть, солнце уже спустилось по небосводу к горизонту. Неподвижный и душный стоял запах дыма, вина и сырости. Непрерывный шум беспокоил уши и разум, но то были не хрустальные фонтаны Иверийского замка и не тонкая песня арфистки, а тяжёлая, удушающая нота грядущей войны. Странное чувство обиды и покинутости незаметно пришло ко мне, выскользнуло из прорицания вместе с мироощущением Лауны Иверийской.

Я села, преодолевая слабость, свесила ноги с края кровати и поискала глазами консула лин де Блайта. Если бы в эту секунду он оказался рядом, я бы вряд ли удержалась от вопроса: получилось? Тогда, в том павильоне, когда вы пробовали использовать артефакты возврата, у вас получилось?

Но его не было, и это было лучшим решением провидения. Ведь неисповедимые пути Квертинда мне суждено пройти в одиночку. Главное — не оглядываться назад.

Отчётливо я теперь видела, как слаба и зависима, как несчастна была Лауна Иверийская в своём женском поиске счастья у Мирасполя, который, возможно, и любил её, но первостепенно чтил своим долгом преданность Квертинду и королеве, чем женщине. И как схож он был с Грэхамом на самом деле! Гораздо больше, чем с Кирмосом лин де Блайтом, в котором впоследствии сосредоточилось столько ненависти и жестокости, столько мести и кровавой жажды, что именно его, а не короля Мирасполя прозвали Чёрным.

Я помассировала виски, чувствуя на языке горький привкус разочарования. Причина была не только в жалостливой солидарности к последней королеве. В этот раз мой выбор пал на артефакт Лауны, чтобы снова попытаться выяснить тайну её смерти, но и теперь меня ждала неудача. Гибель Иверийской династии будто бы нарочно пряталась за завесой вечности. Значит, время ещё не пришло.

С удивлением я обнаружила, что мне даже не нужно обуваться — я лежала на чужом ложе в сапогах. Верхняя накидка ощетинивалась меховой оторочкой на стуле — там, где я её оставила. Меня действительно никто не тревожил, как и обещал Чёрный Консул. Даже он сам.

Я неспеша встала, пощипала себя за щёки, поправила одежду и оделась. Завязала ленты накидки, накинула глубокий капюшон.

Вышла на плац и сразу же оказалась частью большой толпы: перед командирскими палатками бурлило человеческое море, подгоняемое шквальным ветром! В первую же секунду холод проник под одежду — в Данужском лесу теперь властвовала злая осень. От бесконечного мельтешения незнакомых лиц, бряцанья оружия и громких приказов, от мужского смеха и строительного шума перед глазами поплыли алые круги. Мимолётным желанием было скрыться обратно в шатре, но я сразу же устыдилась: как низко для Великого Консула чураться народа!

Ведь квертиндцы отныне — смысл и суть моего существования.

Слившись с людским потоком, я мелкими шагами спустилась с плаца.

Солдаты, тесно облепившие костры и палатки, не замечали меня или, быть может, не узнавали. Они были увлечены друг другом, беседами или склоками. Я медленно зашагала сквозь толпу в поисках Джулии. Со всех сторон летели обрывки фраз, чужих диалогов, как клочки коротких видений. Словно бы и не стихли голоса, зовущие меня в прорицание.

— Доброго вечера, господин офицер.

На обочине трещал маленький костерок, осветивший лица собравшихся. Кто-то хотел меня окликнуть, но я ускорила шаг.

— Смотрите, как он сидит в седле, словно под ним не конь, а мул! Ха-ха!

Я прижала край капюшона к щеке, прячась от сальных взглядов солдатни, что раскидывала тессеры на большом пне.

— Сначала мой ход, ты мухлюешь, падла! Не хочешь расставаться со своими кровными!

Дальше громко хохотала женщина, а тонкий голос сквозь гомон причитал:

— Да хранит его Девейна, сколько ещё отведено времени…

Жестокие, хлёсткие порывы избивали меня ледяным кулаками, и я вдруг наткнулась на кого-то в толпе, совершенно сбитая с толку.

— Госпожа Консул! — обрадовался Ношден, больно придерживая меня за плечи. — А мы вас уже заждались.

Он уверенно провёл меня по узкой лагерной улице, вдоль палаток и котелков, прямиком к собравшейся под навесом группе людей.

— Ваша Милость, — поклонился угрюмый бородач, в котором я не сразу признала генерала лин де Голли.

Далеко за ним, в большой группе людей стоял Кирмос лин де Блайт, уже приметивший меня среди отряда командования. Он глотнул дымящегося напитка из кружки и отвернулся, быстро потеряв ко мне интерес. Чёрный Консул склонился над раскатанной картой, внимательно слушая молодого парня с тиалем Омена. Боевой маг активно жестикулировал, указывая куда-то на холм и поясняя какие-то сложные схемы.

— Леди Ностра, — прозвучало сбоку и сердце пропустило удар.

Я повернулась на голос и вмиг растеряла все альтруистические намерения и повелительность. Грэхам стоял рядом, совсем близко, в окружении трёх стязателей. Он улыбался. Мне захотелось схватить его за руку и утащить, как воровке, вторгшейся в запретное и наконец понявшей свою уязвимость. Что-то, быть может, воля богов, удержало меня на месте. И я улыбнулась ему в ответ — так радостно и так искренне, как никогда не позволяла себе улыбаться в обществе. О провидение! Среди череды чужих судеб, ты подарило мне личное воспоминание, сладкий сон реальности, в котором было место надежде и планам.

— Перчатки, Ваша Милость, — тут же возникла рядом Джулия. — И сумка.

Я обхватила мягкую кожу совершенно бездумно, завороженная взглядом чёрных глаз. Надела правую перчатку на левую руку и только теперь смогла справиться с собой. Обняла ридикюль и сбросила капюшон, чтобы все собравшиеся могли хорошо меня рассмотреть.

— Генерал лин де Голли, офицеры, экзарх, — официально обратилась я. — Не будете так любезны ввести меня в курс дела? Я хочу знать, чего ждать от предстоящей схватки.

— Так торопимся мы, — виновато почесал затылок генерал лин де Голли. — Военный совет с фортификаторами… Если желаете присутствовать…

— Нам удалось успеть гораздо больше, чем планировали, — прервал его скудные оправдания Грэхам и сделал шаг ближе ко мне. — По военному плану за западными воротами, на склоне холма расположится наш авангард. Отряды лёгкой конницы возвращаются с фронта. Судя по донесениям, таххарийцы не имеют в своём арсенале ничего, кроме разъярённого бешенства. Грядущая битва будет короткой, наша победа предрешена.