Он был ещё красноречивее всех тех речей, которые она наговорила мне сегодня.
— Знаешь, Жорхе, — отвернулась я от Лаптолины. — Пожалуй, сейчас у меня совершенно нет сил на ожидания и разговоры. Я зверски устала от этого дня и отвратительно себя чувствую.
Чтобы не продолжать диалог, я прибавила шагу и почти побежала к главному входу, не оглядываясь.
Ноги подгибались, в груди бешено стучало и болело, а по венам текла не кровь — стылая леденящая вода.
Видят боги, в этот раз я даже не соврала стязателю.
Глава 9. Жертвы во имя Квертинда
“Судьба королевского рода и история государства суть есть одно и то же,” — гласит постулат погибших правителей.
Короли жили и умирали на виду у всех, несли бремя могущества и редчайшей магии, ставшей их даром и их же проклятием. Благословлённые Кроном, они всё же оставались людьми — злыми, иногда угрюмыми, весёлыми и заносчивыми. Порой — безумными. Но неизменно — верными своим представлениям о долге. Какие бы беды ни сотрясали земли под Красной Луной, какие бы тайны ни скрывал Преторий, все, без исключения, хранители магии времени до последнего вздоха были преданы короне и смотрели в будущее.
Так повелел Тибр.
На пике своей власти Иверийская династия возвела Квертинд в ряд могущественных государств. Её знаменитое наследие — законы, консульства, порождения величайшей из магий и новые, завоёванные территории — питало веру в божественное происхождение королей и королев. Истинные квертиндцы не позволяли себе сомневаться в их мистическом величии и мудрости Квертинда ни в одном из периодов двухсотлетней истории.
А мудростью Иверийского Квертинда в самые славные времена была империалистическая война.
“Quellum decuri ti peralla eor regles”, — цитировал поэму “Царственность” Галиоф Иверийский перед тем, как возглавить поход на Таххарию-хан. “Война есть первейшая обязанность и рабочий инструмент правителя,” — переводил для его современников глашатай, стоя на главной площади Лангсорда рядом со своим принцем. После они оба погибли в Данужском лесу, в суровой битве с таххарийцами, так и не достигнув границы. А бордовый стяг стал их саваном.
Злой ветер разметал полы моего плаща, и я на секунду остановилась, заворожённая рядом сбросивших листья берёз на возвышении. Тёмной вязью, искусным почерком они писали новейшую историю на холсте светлого, почти белого неба. Будто сами боги выводили строки новых постулатов для тех, кому суждено было жить под Красными Лунами сейчас. Я стряхнула наваждение и зашагала вслед за охраной, размышляя о том, что ни берёзы, ни даже боги не имели отношения к свершению истории. История пишется людьми. Выдающимися людьми.
— Ваша Милость, — вытянулся в струнку офицер при моём приближении. — Во имя Квертинда!
— Во имя Квертинда! — подхватил солдат караула и стукнул каблуками.
Совсем молодой ещё парень растерялся, открыл рот и прижал к груди тиаль Омена. Я благосклонно кивнула и зашагала дальше, ломая каблуками хрустящую корку тонкого льда и вдыхая ароматы прелой листвы. Прыснул мелкий дождик.
В Данужский лес с первыми заморозками пришло свершение новейшей истории.
Гигантские деревья, закрывающие небо, обнажились и трагично застыли в ожидании участи. Ветки их густо укрывали висящие мхи, делающие чашу действительного непролазной. Между огромными секвойями ютились сосны, можжевельники, тонкие опавшие берёзки, характерные для северной части Полуострова Змеи. Извилистая тропинка петляла между красно-коричневыми стволами, по пересохшей низине и поднималась вверх — на холмистую поляну, где развевались бордовые стяги Квертинда над военным лагерем.
Мы остановились перевести дух.
Часть армии Квертинда — несколько пехотных полков — уже продвинулись вглубь, ближе к границе. Там сдерживали линию фронта, где, по обрывочным донесениям, уже шли первые бои. Основные силы встали лагерем. Редкие всадники метались между деревьями, мелькая знамёнами и серыми мундирами.
Здесь, в дне пути от крайних поселений королевства, уже не было дорог. Дилижанс, в котором мы прибыли, застрял в грязи ещё полтора часа назад, так что пришлось ехать верхом. А после и вовсе спешиться.
— Генерал лин де Голли предполагает, что сражения дойдут сюда, — вещал наш провожатый Ношден Рольди, когда мы, задирая до колен юбки, принялись взбираться на холм. — Фортификационные работы в самом разгаре. Для строительства выделены дополнительные силы, созваны специалисты. Первым фронтом придётся пожертвовать, чтобы задержать войско неприятеля и выиграть время, — он пригладил грязные, лохматые волосы и кашлянул. — Мы выстраиваем оборонительную линию по приказу наместника Блайта. То есть… Консула. Да, — он снова кашлянул. — Осторожнее, Ваша Милость, не подверните ногу!
Впереди следовал отряд стязателей, придерживая ветки и расчищая дорогу. Офицер Рольди по очереди подал руку сначала мне, затем Джулии.
— Благодарю вас, офицер, — радушно улыбнулась помощница.
Наша группа двинулась дальше сквозь чащу. Её проводник — офицер Рольди — возглавлял отряд ментальных магов и всегда был при военном совете. Кирмос лин де Блайт велел ему сопроводить нас, чтобы не являться на встречу самому. В светской жизни я бы сочла это пренебрежением, но военное положение диктовало свои условия.
От оглушительного раската мы резко остановились. Я вздрогнула и отступила к охране, стязатели вытащили клинки из ножен. Джулия прикрыла голову руками. Первая паника — война, война пришла! — быстро уступила место самообладанию. Пугающим рокотом наполняли лес не взрывы, а падающие вековые деревья. На горизонте, за рядом палаток и частоколом, ограждающим лагерь, подготовка шла полным ходом: валили стволы, сколачивали рогатки и копали рвы.
— Там будет засека, — пояснил наш проводник. — Эх, если б только раньше начать укрепление! — сокрушался он. — Тогда б мы могли встретить варваров у границы, соорудить несколько лагерей. Почему Чёрный Консул медлил столько времени?! Почему не начал подготовку сразу после возвращения? Одному Мэндэлю известно, за что он отправил солдат погибать…
Я накинула капюшон.
Причины задержки были известны не только Мэндэлю.
Мой запрет продвигаться в Данужский лес и решение отправить мирную делегацию обернулись полным провалом. Ведомая моралью, я позволила себе возвести в ранг абсолютных суждений принципы гуманизма, в то время как миром правили насилие и ненависть. Благие намерения привели к печальным последствиям. Попытка изменить одну-единственную дорогу жизни обагрила мои руки в крови солдат, что прямо сейчас погибали, сдерживая натиск неприятеля. Сотни, тысячи жизней — не просто цифры в отчётах о потерях. Это призраки, что будут являться мне в страшных снах. Война оказалась далеко не последним доводом, а всего лишь политическим языком правителей. И кому как не Кирмосу лин де Блайту был лучше других знаком этот язык. Он, в отличие от меня, умел не только понимать его, но и прекрасно изъясняться.
— Сюда, Ваша Милость, — Ношден первым зашёл в ворота и поманил нас за собой.
Когда мы ступили на лагерную улицу, по ней шли двое с пустыми носилками. Из крайней палатки, придерживая её полы, выглянула девушка из артели целителей. Поверх белого платья зеленел грубый испачканный кровью передник, тиаль бледно светился на груди. Она одарила нашу делегацию тяжёлым взглядом и скрылась в тени входа, не проявив интереса к бледной прорицательнице. В лесу за палатками громко бранились двое. Пронизывающий ветер разносил отголоски их спора, но слова заглушал шелест леса и гомон лагеря.
По вытоптанной широкой дороге от западных ворот везли ещё солдат с поля боя. Телега жалобно скрипела, обозные кони боязливо всхрапывали, вязли копытами в подтаявшей грязи.
Увлечённые спорщики вышли на дорогу, совсем не обращая внимания на окружение. Раздражённый армейский офицер с веллапольским акцентом кричал на целителя, стараясь добиться от него, куда делись ранее стоящие тут телеги с вооружением. Целитель ничего не знал, это его не касалось. Он обречённо посматривал на сваленные в кучу тела раненых, окровавленных и молящихся.
