Она снова рассмеялась, потряхивая пышной чёрной шевелюрой.

Я осторожно прошлась прямо по карте, выдолбленной в полу, — города и горы выступали над поверхностью едва ли на высоту ладони, а реки и овраги — наоборот, утопали в камне. Даже Гриффорд тут был отмечен, и я уместилась на нем носочком одной ноги. Раскинула руки в стороны, и пошатнувшись, снова окинула взглядом карту Квертинда. Не знаю, насколько она была верна, но выглядела просто фантастически. Надо же, как здорово!

— А я ведь я наполовину таххарийка, — решила я завоевать этим заявлением расположение хозяйки.

— Так я и смотрю, ты похожа на меня, как дочь, — круглое полное лицо снова расплылось в радушной улыбке, у глаз собрались морщинки. — Вот как сразу сказала: Сирена Эстель, ты хорошая женщина, таххарийская. Будь славна пред взором предков!

— И вы… будьте.

Под быстрыми шагами заскрипел гравий — это юные девушки, такие же смуглые и черноволосые, должно быть, настоящие дочери Маймуны, несли подносы, уставленные тарелками. Они тайком бросали взгляды на расслабленного Ренуарда, а когда приблизились — и вовсе захихикали, залились краской от его шутки, принялись расставлять угощения на низком столике.

Уходить не торопились.

— Тоже невесты, — нараспев протянула Маймуна.

И я вдруг… разозлилась.

Закусила губу, сдерживая ярость и дикое, стыдное желание напасть на ни в чём не повинных девушек, навредить им, прогнать.

И даже не заметила, как ноги сами собой понесли меня к столу, как я юркнула под тень навеса и устроилась напротив моего Рени. Взяла его за руку и громко напомнила:

— Ренуард, ты собирался сделать мне предложение.

Он ответил долгим насмешливым взглядом. Кажется, даже шум океана затих в эту минуту.

Девушки тут же ретировались.

Привычная ухмылка искривила мои губы. Всё-таки хорошо иногда продемонстрировать власть и особое положение.

— Предлагаю поужинать, — ушёл от ответа польщённый Рени, но я не была против.

От запахов еды скрутило живот — я вдруг поняла, что безумно голодна! А еды было так много, что можно было бы накормить всех мелироанских дев и их служанок, а не только нас двоих. Ароматное блюдо с крупными кусками мяса, сушёными фруктами и специями исходило паром в свете канделябра. Три вида лепёшек красовались румяными боками. В середине каждой соблазнительно таяли кусочки масла. На деревянной доске громоздились куски сыра, фиников, тёмного винограда и орехов. Запечённая рыба, утиные ножки с румяной корочкой, колбаски, маленькие пирожки на расписном глиняном блюде стояли вперемешку с соусами и подливками. И, конечно, здесь были рисовые шарики — особое южное лакомство простых жителей Батора.

Сглотнув слюну, я с жадностью проследила, как Ренуард наливает нам домашнего лимонада из клубники с лимоном. А затем — вина. Конечно, без баторского вина не обходился не один ужин.

Я потёрла ладони, пригубила бокал и уже хотела приступить к еде, но, осмотревшись, не нашла приборы. Среди всего этого горячего, ароматного, румяного, сочного и аппетитного не обнаружилось даже крохотной вилки. Правила сервировки были нарушены, и теперь я даже могла оценить, насколько вопиюще. Лаптолина бы пришла в ледяную ярость.

— В Таххарии-хан едят руками, — заметил моё недоумение Ренуард.

Он тут же показал пример: разорвал напополам одну из лепешек и откусил. Другую половину протянул мне. Я растерялась.

— Таххариец кормит свою невесту в знак уважения и заботы, — пояснил молодой Батор. — А она принимает угощение покорно и смиренно, как и положено будущей жене. Это старые варварские обычаи, которые до сих пор соблюдаются, — он шутливо свёл брови и, сделав суровое лицо, приказал: — Ешь, женщина!

Я усмехнулась и приняла угощение, хищно вгрызлась в румяный бок под испытующим взглядом Ренурда. Он остался доволен и сразу же принялся за мясо, на этот раз не предлагая мне часть своего ужина.

— Расскажешь мне что-нибудь, что не рассказывала никому? — спросил он, аккуратно поддевая кусок мяса и отправляя в рот.

Я уже успела попробовать рыбу и рисовый шарик с начинкой.

— Например? — пожала я плечами, увлекшись едой.

От пряного вкуса хотелось мурчать: домашняя стряпня Маймуны была умопомрачительно вкусной! Сочной, немного острой, насыщенной. Какое разительное отличие от лёгких, крохотных закусок в Мелироанской академии!

— Например, о своих родителях, — как бы невзначай бросил Ренуард.

Я осторожно вытерла пальцы о холщовую салфетку, прищурившись.

Наверное, в этот момент стоило бы смутиться или оскорбиться, разглядеть ехидный намёк на мою дурную наследственность. Но я уже давно чувствовала себя удивительно независимой от фамилии Горст. Быть может, сыграла моя смена личности или я просто наконец-то поняла, что преступление Тезарии никаким образом со мной не связано. Даже если другие с этим не соглашались.

— Ты, наверное, слышал, что моя мать…

— Об отце, — перебил молодой Батор. — Расскажи о нём. Ты любила его?

Неожиданно. Слишком интимно и лично. Не вписывалось в нашу чувственную игру и кокетливое соревнование.

Жизнь в Фарелби почти стёрлась из памяти, заменилась тяжёлыми потерями, новыми впечатлениями, пережитыми изменениями во мне самой и в Квертинде, но… да. Я любила отца.

— Пожалуй, — улыбнулась я своим воспоминаниям и уставилась перед собой. Глотнула вина. — Вряд ли нас можно было бы назвать самыми близкими людьми в мире, но он заботился обо мне. Посмеивался в усы от детских рассуждений и всегда прощал хулиганские выходки. Втайне даже гордился. Хоть и был несчастен без матери — он так и не смог этого скрыть. Кажется, только теперь я это понимаю. Но он научил меня ловить рыбу, охотиться и никогда не отчаиваться. Он говорил, что человечность — величайшая из магий…

Я замолчала и задумалась, уставившись на океан. Внизу, на площади, всё ещё играла музыка. Народ расходился. Вдоль берега бродили силуэты влюблённых пар, подсвеченных лунным светом. Прозрачный месяц плыл над ночной прохладой, отражаясь на морской глади. Огромный залив ни в какое сравнение не шёл с озером Фарелби, но здесь, возле воды, в далёком таххарийском дворике, я чувствовала себя как дома. Спокойно. Даже как-то… безмятежно.

— Должно быть, тебе очень одиноко, — Батор отправил в рот виноград.

— Нет, — ответила я после короткого раздумья. — У меня есть моя банда. Подруги. Сёстры.

— Если ты говоришь о мелироанских девах, то призываю тебя поостеречься и не открывать перед ними душу. Они тоже по-своему чудовища. То, что с ними делает Лаптолина, — красиво и жутко одновременно. Нет, не спорь со мной! — поднял он ладонь. — Я понимаю, что изнутри, из самой академии, тебе очень сложно это заметить. Лучше расскажи о своей банде.

Ренуард наелся и теперь свободно раскинулся среди вороха подушек.

Как он и попросил, я не стала спорить. Только улыбнулась, снова приложилась к бокалу, поболтала вино в нём. Перед глазами тут же встали картины из тех времён, когда Юна Горст не сидела на подушках в роскоши южной ночи, а топтала грязь Галиофских утёсов. Сколько всего я могла бы рассказать о банде изгоев! Но сейчас почему-то в мыслях возник самый дурацкий, нелепый и ничего не означающий вечер

— Банда изгоев — мои близкие друзья. Монтгомери Лози, Куиджи Лампадарио и… Нед Комдор. Энедин, — я запнулась, пару раз хлопнула глазами, но решила не рассказывать о том, что Аспид погиб. Не хотелось портить вечер грустными историями. — Ты ведь должен знать Куиджи Лампадарио! — неожиданно осенило меня. — Он тоже сын консула!

Ренуард согласно кивнул, но ничего не сказал. Тогда я подалась вперёд и понизила голос:

— Однажды моя банда изгоев весь выходной провела в храме рудвиков, — он вопросительно приподнял бровь, но я не стала пояснять, а продолжила: — Нед принёс целую бочку полыньего шторма, и поставил условие, что это станет нашим обедом и ужином. Полыний шторм, это знаешь, — я улыбнулась воспоминаниям. — Национальный напиток северян. Просто жидкое пламя! От него голову сносит только так.