— И они в самом деле не пили ничего, кроме алкоголя? — молодой Батор внимательно проследил, как я делаю глоток вина.

— Даже не ели ничего, кроме буханки чёрствого хлеба. Одной на всех. Куиджи, помню, вырубился на клавесине…

— И тебе пришлось приводить всех в чувства? — развеселился Ренуард.

— Я вырубилась второй, — усмехнулась я. — Ничего не помню.

— То есть ты закрылась с тремя мужчинами и напилась? — он искренне удивился, даже как-то… напрягся.

— Эй! — весело возмутилась я. — Это совсем не то, что ты думаешь! Банда изгоев — мои друзья. Такие же бойцы, как и я!

— Сейчас ты не похожа на бойца, — резонно заметил Батор.

— Да, — я рассеянно нашарила миинх в волосах — единственное напоминание об убийце Юне Горст — и вдруг поняла, что совсем не расстроилась этому факту. — Да, пожалуй, не похожа.

— Главное, не рассказывай это Првленской, — взмахнул руками мой собеседник. — Уж поверь, она найдёт, как узреть в этом угрозу своей идеальной и священной обители благородства.

Он тоже глотнул вина, поставил бокал и покрутил его, посмотрел на океан.

— Странно, что ты так не любишь Лаптолину, — заметила я.

На свет канделябра прилетели мошки, и я махнула ладонью, отгоняя их.

— Почему? — перевёл на меня заинтересованный взгляд Ренуард.

— Она учит нас оболванивать мужчин им же во благо. А ты похож на болвана.

Я очаровательно улыбнулась. Ренуард не засмеялся.

— Юна, — он облокотился о стол, сцепил руки в замок. — Ты в самом деле назвала меня болваном?

— Нет же, — выдержала я его взгляд. — Я сказала, что ты похож на болвана. Так легко веришь всему, что я говорю.

— Знаешь что? — вроде бы оскорбился он, но тут же изменился в лице — стал игривым и насмешливым. — Ты права. Я болван. Поверь, ещё какой. Сижу здесь с тобой вместо того, чтобы напиваться в таверне до поросячьего визга. Или кутить в борделе с тремя красотками. И как я посмел променять выпивку и шлюх на общество мелироанской девы? О, это ужасное, отвратительное… развитие. Надеюсь, я не лишусь магии под действием прогресса личности под названием Юна Горст.

Я расхохоталась и осушила бокал. Отломила кусочек сыра. Мне нравилась эта особая дерзость, этот вызов в его и в моих словах, эта игривая беседа.

— Похвальная самоирония, но не стоит шутить на тему магии, — пригрозила я ему пальцем.

— Почему? — просто спросил Ренуард. — Это оскорбляет твою позицию верноподданной?

— У меня когда-то не было магии.

— Совсем? — вроде бы не поверил он.

— Совсем, — охотно подтвердила я. — Абсолютно. Тотально. Пустой детерминант.

— О-о-о, — понятливо прищурился Батор. — Кажется, кто-то напился.

— Да нет же! — возмутилась я. — Это чистая правда. Когда я впервые коснулась детерминанта, он был пустым.

— Прямо как твой бокал, — пошутил Ренуард и плеснул мне ещё вина. Кажется, он мне так и не поверил. — Может, глубоко-глубоко в душе ты тоже тимберийка, как и я?

— Ты же слышал, я таххарийка, — без запинки выдала я и отсалютовала бокалом.

Я и в самом деле немного напилась. Голова кружилась, губы то и дело сами собой разъезжались в улыбке, а мысли отказывались выстраиваться в стройный ряд. В полутьме, в приятной прохладе и в журчании ручейка, в квакании лягушек и в шелесте листьев всё казалось таким прелестным, мирным и естественным. Дворик Маймуны обернулся вдруг новым краем земли, где можно было спрятаться от самой жизни. Не позволяя воспоминаниям завладеть мыслями, я откинулась на подушках — собрала вокруг себя их не менее десятка! — соорудила пёстрое ложе и выставила бедро так, как делали соблазнительные женщины с иллюстраций таххарийских сказок.

Ренуард неверяще поднял бровь. Бутылка вина застыла над его бокалом, как будто от меня зависело, польётся ли из её горлышка вино.

— Тезария Горст, моя мать, была таххарийкой, — пояснила я, поглаживая мягкий атлас подушки. — Так что я наполовину таххарийка, выходит. Не на самую лучшую…

— Это как посмотреть, — Ренуард всё-таки налил себе вина и выпил. — Я обожаю в тебе эту дикую, варварскую воинственность. Хотя вроде бы не должен, да? — короткая усмешка прервала его речь только на секунду. — Но ты и сама в себе это любишь, признайся. Горячность. Страсть. Стремление к вечной победе.

— Когда ты так говоришь, я начинаю верить, что и правда хороша, — поправила с бархотку и тряхнула волосами. — Чрезмерное самолюбие вредит мелироанской деве. Это порок.

— О, меньший, чем другие, — промурлыкал Ренуард. — Тебе он идёт. И я рад, что тебя всё-таки не увезли в Таххарию-хан. Скажи, таххарийка, ты ни разу об этом не сожалела?… О том, что случилось в тот вечер?

Налетел лёгкий ветерок, и влажная кожа тут же покрылась мурашками. Я сжала зубы. В невинном, вроде бы шутливом вопросе таилось нечто большее, чем беседа о путешествиях. И даже нечто большее, чем напоминание о хьёль-амире. Ренуард Батор смотрел неотрывно, серьёзно, как будто ждал и боялся моей реакции. Он не спрашивал о моих сожалениях относительно поездки. Он спрашивал о том, жалею ли я о поступке ментора. Наверняка слышал слухи обо мне и Кирмосе. Или даже читал жёлтые листовки.

Но я не собиралась позволять ему подобраться к этой теме.

— Конечно, сожалела! Но я могу отправиться в Таххарию-хан хоть прямо сейчас! — весело заявила я, наигранно рассмеялась и поднялась.

В глазах потемнело от выпитого, и я пошатнулась. Поймала равновесие, остановила кинувшегося, было, мне на помощь Ренуарда, подмигнула ему и направилась прямиком к небольшому ручейку, обозначавшему на карте Данужский лес. Он и в самом деле походил на лес — берег порос камышом, осокой и тростником. Темнеющий в зарослях мост выглядел плохо — трухлявый, местами прогнивший, с натянутыми тросами вместо крепких кованых перил. Но сейчас мне было наплевать на возможные проблемы.

— Ты же не собираешься идти на тот берег? Это небезопасно, — донеслось мне в спину.

Я оглянулась на Ренуарда — тот сидел в задумчивости, сложив руки на груди. Казался обиженным и оскорблённым.

Я снова оценила предстоящий путь. Прогулка по мосту выглядела как отличная возможность избежать неудобных расспросов и перевести всё в шутку. Но в то же время придуманный побег в Таххарию-хан грозил окончиться полным провалом. Причём, в буквальном смысле.

— Я смеюсь в лицо опасности, — ответила я и повторила для убедительности: — Смеюсь в лицо опасности!

Теперь это утверждение вряд ли можно было бы назвать правдой. Но зато правдой было то, что к грядущей опасности — оказаться в заросшем ручье — я была готова куда больше, чем погрузиться в разговоры о своём менторе.

— Ну что ж, — пробубнила я себе под нос. — Будем благодарны предкам… Или как там.

Глубоко вдохнув, я ступила на шаткую опору. Шаг, ещё шаг. Получается! Воодушевившись, я достигла почти середины небольшого мостика. Но… до Таххарии-хан так и не добралась. Одна из досок ожидаемо обломилась под каблуком, и я провалилась одной ногой в образовавшуюся щель.

— Кряхт!… — вырвалось у меня вместе с резким выдохом.

К счастью, мост всё ещё был целым, и я не оказалась в ручье, но, кажется, намертво застряла в этой тюрьме из досок, верёвок и собственной трусости.

— Как ты сказала? — раздалось уже совсем рядом. — Кряхт? Что это значит? По-веллапольски?

Ренуард стоял на берегу и довольно нахально оценивал меня взглядом.

— Досадное недоразумение, — прорычала я сквозь зубы. — Не поможешь?

Я отцепила руку, чтобы протянуть её Батору, но мост снова заскрипел, посыпалась труха, и я быстро схватилась за трос. Отчего-то я чувствовала себя катастрофически унизительно. То ли от неудобного положения, то ли от глупого решения. Даже голова моментально прояснилась от хмеля.

— После того, как ты сбежала и от меня? — он не сдвинулся с места ни на шаг. — Возможно. Я же великодушен. Но не сразу. Ты так прекрасна в своей беспомощности, что я хочу полюбоваться.

— Ну и катись к Толмунду! — неожиданно злобно выругалась я и попыталась освободиться.