Иоганн, появившийся откуда-то, остановился, словно смущенный чьим-то взглядом, и, спрятавшись за фурой, незаметно следил за встречей Юзефа и Марты.

Эльза, попытавшись сначала догнать Марту, остановилась невдалеке, так, чтобы видеть девочку. Потом медленно приблизилась к солдатам.

Большая часть женщин, стоявших у ворот, двинулась вслед за Эльзой.

Девочка обхватила ручонками шею Варшавского, ища возле воротника шинели местечко, куда бы она могла зарыться носиком.

Варшавский кинул взгляд в сторону фуры: лошади нетерпеливо били копытами, а сынишка Берты важно восседал на козлах. Заметил ли ефрейтор старого Иоганна, укрывшегося за фурой?

Но это теперь не имело никакого значения. Юзеф поднял девочку, вытянув руки, чтобы лучше вглядеться в нее. Он посмотрел на нее, нахмурившись, словно в глаза ему бил ветер, быстро поцеловал ее в обе щечки и передал Эльзе.

— Поеду ли я до Польши? — произнес он горько, снова вспомнив вопрос Краюшкина. — Не знаю… Не знаю…

Солдаты и женщины молчали.

— Товарищ Варшавский, — раздался вдруг голос Бутнару. — Послушай-ка, Юзеф!

Григоре взял Варшавского за руку и придвинулся к взволнованному, печальному товарищу.

— Поедем ко мне домой, а? В Молдавию. Слышишь? У нас куда ни посмотришь — всюду сады и виноградники. Кругом зелено, и люди мягкие, добродушные. Поедем, Юзеф? Вот увидишь: земляки мои всегда рады честным людям и умелым рукам. Сколько нам надо будет там сеять, сажать, прививать!

— А что ты умеешь делать, браток? — полюбопытствовал Онуфрий, удивляясь, что ему никогда не приходило в голову спросить об этом Юзефа.

— В самом деле, какая у тебя специальность, ты чем занимался до войны? — спросил Краюшкин.

— Я был ювелир, — печально ответил тот.

Наступило неловкое молчание.

Эльза, почувствовав напряжение этой минуты, тихонько отошла в сторонку.

— Как так ювелир? — не сдавался Вася, словно удивленный тем, что есть на свете и такая профессия.

— Кольца, браслеты, серьги… — пояснил с виноватой улыбкой Варшавский.

— A-а! Ювелир! — протянул Онуфрий. — Ясно: браслеты, ось як…

"Батя" хотел было отпустить какую-нибудь шуточку, но ничего не приходило в голову.

— Ничего, Юзеф, нам и ювелиры нужны. Работа найдется, обязательно найдется, — воскликнул уверенно Григоре. — Поедем к нам в Молдавию!

В это время, пробираясь через толпу, женщин, на дворе показался сержант… У фуры его остановил Иоганн Ай, словно нарочно дожидался его. Лицо его побагровело, казалось, его вот-вот хватит удар.

— Я прошу вас спуститься со мной в подземелье, — многозначительно проговорил он дрожащим голосом, указывая рукой в сторону погреба и позвякивая связкой ключей. — Вы должны все принять, я передам все вам…

— Завтра, старик, завтра побеседуем, — торопливо ответил Асламов, не догадавшись, конечно, о чем идет речь. — Завтра все примем, а хозяйство передадим Хильде Кнаппе. Так мы договорились. Завтра…

Старик не успел больше ничего объяснить — сержант был уже среди своих.

— А я тоже с вами поеду, — весело сообщил он солдатам. — Провожу до штаба полка.

Бутнару быстро схватил сундучок Варшавского и уже не отходил от ефрейтора. Люди расступились, пропуская их к фуре. Солдаты уселись лицом друг к другу, и парнишка на козлах хлопнул бичом.

— Aufwiedersehen! [61] — крикнул Бутнару, поднимаясь. — Aufwiedersehen!

— Тосфидания, тосфидания!

Григоре лихорадочно обводил глазами двор, ища взгляда Кристль, который он все время чувствовал на себе, но фура выехала за ворота, а он так и не увидел девушку.

— Если вам повезет, поедете домой вместе с капитаном Постниковым, — ни с того ни с сего проговорил Асламов.

— Как, разве он будет сопровождать эшелон с демобилизованными?

— Нет, говорят, его тоже демобилизуют! — ответил Гариф. — Отзывают его на железную дорогу, туда, где он работал до войны.

— Может, поэтому он и был вчера такой расстроенный?

Асламов не успел ответить. На дороге показалась торопливо шагавшая Берта. Она сделала сыну знак придержать лошадей. Несмотря на свой возраст и полноту, женщина ловко, еще на ходу, вскочила в повозку.

— Бог мой, чуть не опоздала! — произнесла она, заправляя черные волосы, выбившиеся из-под косынки.

Издалека, со стороны села, раздался жалобный детский плач:

— Mutti! Mutti!

Берта внимательно прислушалась. Потом оглядела поочередно солдат и внезапно вздрогнула.

— А вы, товарищ сержант, почему здесь?

— Провожу их до штаба полка — и назад, — ответил тот по-русски, словно понял вопрос и был готов заранее ответить на него.

— Останови коней, Густав! — приказала Берта сыну.

— Давайте сойдем тут, товарищ сержант: вы обязательно должны выступить сегодня на собрании.

— Что ей от меня нужно? Выступить на собрании? — в отчаянии спрашивал сержант у Бутнару. — Я солдат, а не оратор!

— Mutti, Mutti! — снова донесся жалобный крик со стороны села.

— Она выгнала Ирену из дому. Не нужна ей больше приемная дочка, — задумчиво вздохнула Берта. — Доброго вам пути, товарищи! — обратилась она к солдатам. Поцеловавшись со всеми, соскочили с фуры и протянула руку Асламову, намереваясь помочь ему.

Сержант, сердито нахмурившись, спрыгнул, оставив, конечно, без внимания протянутую руку Берты. Отойдя несколько шагов, он высоко поднял фуражку.

— Всего хорошего, Юзеф, Вася, Гриша! Всего хорошего, Онуфрий! — потом, не останавливаясь, еще раз обернулся и помахал им рукой. — Всего хорошего!

"Ну, теперь хоть и заплачешь, не увидит ни один солдат".

Лошади резво бежали, а Григоре, чем дальше отъезжали от деревни, тем все пристальнее вглядывался в нее, словно хотел охватить ее глазами целиком, — и гору, где все еще виднелся замок, и застроенную долину, и холм с лысиной на вершине… В эти секунды он пытался припомнить последние месяцы войны, когда шли по Германии, и лето, прожитое в Клиберсфельде…

Деревня уже скрывалась из виду. А Григоре все возвращался мысленно к ней, стараясь навсегда запечатлеть ее в памяти. Но это ему не удавалось. Фура тряско катила по дороге, а ему уже виделась родина: столько живых образов, картин, на которые он смотрел как будто впервые в жизни…

Клиберсфельд медленно таял в отдалении, но Григоре знал, что настанет время, когда он увидит его в мыслях таким же, каким видел этим летом. И снова пройдут перед ним в памяти Берта Флакс, Иоганн Ай, Кристль… Кристль!

Холодное, влажное дыхание чужой осени хлестало его по лицу, и, тесно прижимаясь к товарищам, он только теперь начинал понимать, что война кончилась… кончилась по-настоящему!

Редакторы Л. М. Субоцкий, А. П. Митичкина

Художник В. И. Смирнов

Технический редактор Аникина Р. Ф.

Корректор Стебакова Л. И.

Сдано в набор 3.6.59 г. Подписано к печати 9.12.59 г.

Г-57С06

Формат бумаги 84Х108¹/₃₂ — 11¹/₈ печ. л. = 18,245 усл. печ. л. = 18,687 уч. — изд. л. Военное издательство Министерства обороны Союза ССР

Москва, К-9, Тверской бульвар, 18 Изд. № 1/1420 Зак. № 350

Цена 6 р. 60 к.

2-я типография Военного издательства Министерства обороны Союза ССР Ленинград, Д-65, Дворцовая пл., 10