– Третьяковы – фамилия известная…

– Илья Гордеевич! – я забежала вперед и умоляюще сложила руки перед собой. – Вы везде бываете, много людей встречаете, вдруг узнаете что-то про моего деда, так не поленитесь весточку подать, хотя бы через Артамонова и Ляпунову. Я, может, скоро от них съеду, но связь буду держать исправно. Мне любая зацепочка важна.

Зарубин сперва осторожно, словно боясь обжечься, коснулся моих запястий, а потом энергично принялся растирать холодные ладони.

– Солнце палит с утра, а вы дрожите нещадно! Нежная, знать, натура. Успокойте, ну, право – найдется ваш дед, коли жив. Алена Дмитриевна, я человек простой, не обижайтесь на прямоту.

Не отпуская моих рук, он поднял голову и крикнул так, что у меня чуть уши не заложило.

– Ефи-им! Вели Антону Терентьичу скорей на стол накрывать да хорошего чайку пусть заварит покрепче. Будем гостюшку из Сибири московскими пирогами греть.

Пока Ольга Карповна выбирала продукты и советовалась с братцем насчет будущего замужества, Зарубин привел меня в местную столовую, которой заправлял его старый приятель Антон Терентьич Перлов – большой знаток русских самоваров и китайского чая.

В первой большой комнате обедал народ попроще – ямщики и разнорабочие, во второй потели над стаканами приказчики и мастера, мелкие купцы.

Матерые волки торговли вроде Григория Артамонова и Зарубина приглашались в отдельный кабинет, угощения подавал им сам хозяин – пожилой, степенный старичок с добрыми, лукавыми глазами.

В горнице было жарко натоплено, пахло мытыми полами, апельсиновыми корочками и хвоей. Я шмыгнула носом и вслух отметила этот приятный факт, а Зарубин пояснил, что Антон Терентьич из староверов и на дух не переносит табака, а также не терпит пьянства и разгула. Потому в его заведении всегда чистота и порядок. Люди его уважают.

– Располагайтесь, Алена Дмитриевна! Вот сюда, поближе к нашему водогрею.

– Как забавно вы называете самовар, – улыбнулась я Зарубину.

Мне захотелось эрудицией блеснуть.

– А вы знаете, что первые самовары в России стали выпускать на уральских заводах Демидова?

– А не в Туле часом? – усомнился Зарубин, приглаживая волосы у зеркала в ажурной раме на стене. – Бывал я у одного тамошнего купчика в гостях, так целую коллекцию самоваров видел, разного качества и и форм. И медные яичком и цилиндрические на лапах звериных, и позлащенные репкой… Но чая вкуснее, чем у Терентьича нашего пивать не доводилось. Да скоро сами узнаете!

На краю стола, на круглом расписном подносе пылал жаром высокий, серебристый сосуд, поверх которого примостился фарфоровый заварочный чайник с широким горлом.

– Сосновыми шишечками топлен, оттого особенно духовит и здоровью полезен, – похвастался Антон Терентич, ставя передо мной блюдо с пирогом.

– Курник ныне хорош удался. Как чуял дорогих гостей, в шесть слоев начинку собрал.

Также на столе скоро появились соленые огурчики и грибки, сырная и колбасная нарезка, розоватые ломти окорока.

– «Ерофеича» не угодно ли по стопочке для аппетиту?

Зарубин милостиво кивнул и вопросительно покосился на меня.

– А что за напиток? – невинным тоном спросила я, делая вид, что любуюсь мягкими бубликами в медовой глазури.

– Настоечка горькая травяная. По легенде этим средством некий лекарь-самородок графа Орлова исцелил от желудочной тяжести. И пошла о ней слава по всей Руси.

– Надо попробовать, – вдохновилась я. – Какие же травки входят в состав?

– Любопытная вы женщина, – похвалил Зарубин, – во все вникнуть желаете. А давайте мы Антона Терентьича сейчас спросим. Мил человек, хватит тебе хлопотать, посиди с нами, побеседуй.

– И то ладно!

По словам хозяина чайной единого рецепта «Ерофеича» быть не может, поскольку в него кладут «травы местные, где какая растет и от земли силу имеет».

– Китайскую траву (женьшень) брать можно, а сойдет и наш зверобой, и калган с ромашкой, полынь и анис. Травку следует измельчить и залить чистым спиртом иль самогоном, крепко закупорить и взболтать, далее поставить недельки на две в прохладное темное место, процедить через холстину.

Как и следовало ожидать, для меня «ерофеич» оказался чересчур крепким, потому Зарубин велел принести еще фруктового ликера к чаю. Но и того я лишь пригубила, не шел у меня из ума Данька-подмастерье.

– Илья Гордеевич, как бы мальчику с нашего стола послать бубликов и кусок пирога?

Зарубин посмотрел на меня строго, без привычной всезнающей ухмылки.

– Надо же, памятливая барышня… Я распоряжусь!

Только мы начали пробовать угощенье, как за дверьми послышался шум и возмущенный женский голос. Немного погодя в комнату протиснулась Акулина Гавриловна в щегольском капоте и ярком платке на плечах. Увидев меня, тотчас всплеснула руками, и заговорила с наигранной радостью:

– Фух, запарилась! Ну, слава те Господи, нашлась пропажа! А уж я их по всему берегу рыскаю, Ольга меня напужала, мол, куда Алена Дмитриевна, задевалась… Илья Гордеич, светик, дозволь водички хлебнуть, не дай пропасть христьянской душе.

– Уж коли пришла, садись, матушка, места всем хватит! – сдержанно пригласил Зарубин.

– Благодарствую!

– Да отведай наливочки, огурчиком закуси.

– А вот пряники заварные к чаю, – гостеприимно поддакнула я, нисколько не жалея, что наш тета-тет с Зарубиным нарушился. Беспокоят меня его разбойничьи очи, тревожат сердце.

– Спасибо, – поклонилась мне Акулина Гавриловна, – губа-то не дура, язык не лопатка, знает, где сладко. Но и от «ерофеича» не откажусь.

Надо признать с Жигулиной наш разговор бодрее пошел. Илья Гордеевич за чашкой чая даже деловыми планами поделился, дескать, приглядел в Подмосковье заводик фарфоровый, да владелец высокую цену ломит.

– Мне бы партнера надежного в долю взять, уж я бы развернул производство. До чего ж обидно – простаивают цеха, рабочие по домам сидят, копейки считают, а вокруг отменная глина – из грязи можно делать деньгу.

– Жену вам надо с дорогим приданым, – улещала Акулина Гавриловна. – Дома покой да ласка, притом полный кошель. А уж детишки пойдут… и-и…

Зарубин засмеялся, подперев кулаком висок.

– Эту песню я от тебя, матушка, слышу который год да все без толку. Ведь уже был промеж нас разговор – на одних деньгах не женюсь, за обиду это себе почитаю. Ты бы лучше Алене Дмитриевне доброго мужа нашла, чтобы оберегал и заботился. Порывы душевные усмирял.

Я и так сидела как на сосновых иголках, чутко прислушивалась к разговору, а после этих слегка насмешливых слов вовсе разыгралось ретивое.

– А с чего вы решили, что мне нужен муж и по жизни указчик? Я сама могу за себя постоять, а где нужна помощь, у друзей совета спрошу или найму специалистов. Вот вы про завод сейчас рассуждали, так можно неспеша обсудить. Как раз ищу интересное предприятие, куда свободные средства вложить. И прошу заметить!

Я значительно подняла указательный палец вверх.

– Не ради баловства, а для получения прибыли пусть в долгосрочной перспективе. Так что, предоставьте мне, Илья Гордеевич, развернутый бизнес-план, то бишь финансовые выкладки производства и продажи русского фарфора. Изучены ли вами рынки сбыта и спрос в регионе? А, может, намерены в ближайшее зарубежье вывозить посуду и сувениры? Имеются ли в Москве торговые площади или рассматриваете аренду?

Акулина Гавриловна чересчур шумно отхлебнула чай из блюдечка и вдруг поперхнулась. Тогда Зарубин энергично похлопал ее по спине и, обернувшись ко мне, заметил:

– Чувствуется в вас торговая жилка, Алена Дмитриевна! Я бы не прочь поближе с вашим дедом сойтись. Хваткий, должно быть, купец.

И ни слова про фарфоровый бизнес-план, наверно, не принял мое предложенье всерьез. Ну, еще бы, чего опытному дельцу связываться с одинокой, импульсивной женщиной средних лет, которая на улице заступается за маленьких подмастерьев. Вот с Егором Семеновичем мог бы другой разговор образоваться.