Покупатели на ожогинское хозяйство нашлись в течение месяца, хотя мы с мамой опасались, что народ побоится брать «колдовское» добро. Но большой дом в неплохом состоянии, рядом за кустами черной смородины новенькая избушка, которую можно считать летней кухней, также есть баня, гараж и сарай для хозинвентаря – лакомый кусочек.

Большую роль в сделке сыграла близость села Ожогино к городу и красноречие моей подруги Танюшки, одного из лучших риэлторов нашего отдела. Мне даже пришлось выбирать из трех претендентов того, кто был готов уплатить большую сумму. Танюшка устроила настоящий аукцион.

Наконец сделка оформлена, мой банковский счет пополнился на два миллиона рублей. Половину суммы, как обещано, сразу перевела маме, чтобы та не волновалась и бабушке на небесах не досаждала упреками.

У меня оставался один день, чтобы забрать памятные вещицы и навсегда проститься с домом, где провела детство. Признаюсь, пока шла подготовка к продаже, я исследовала все постройки, залезала на чердак, ныряла в подполье, стены простукивала.

Наверно, дедовы гены сказывались, тоже мечтала найти какой-то таинственный артефакт. Вдруг повезет наткнуться на саблю Колчака или кувшин с царскими червонцами. Улыбаюсь своим повышенным амбициям и с тревогой посматриваю на часы.

Ночевать, конечно, не останусь, вечерним автобусом вернусь в город. Или мама за мной приедет, она отлично водит машину, а здесь всего тридцать километров по трассе. Пишу ей послание на Viber, и спустя полчаса приходит запоздалый ответ:

– У Витеньки давление поднялось, не могу его оставить. Постарайся успеть на проходящий автобус или попросись до утра к соседке – тетя Света не откажет. Подари ей что-нибудь из посуды или вязаный половик.

Я раздраженно швыряю телефон в сумку. Какая посуда? Мама все более-менее ценные вещи вывезла в квартиру сожителя, когда бабушка была еще жива, и я кормила ее с ложечки манной кашей, меняла белье. Мама вообще редко нас навещала, занимаясь своей поздней любовью.

– Третьяковская порода, – однажды шепнула мне бабуля. – Не тем местом Ирина думает. Хорошо, хоть ты меня не бросаешь, Алёнушка. А дед-то всех обманул. Дед-то наш, старый хрен, чтоб ему пусто было, нашел себе забаву под старость…

Вздохнула тяжело и навсегда умолкла, унеся семейную тайну с собой. И вот спустя полгода я стою посреди широкой заснеженной ограды, щурюсь на мартовский закат, в глазах слезы, через плечо дорожная сумка, а там телефон, влажные салфетки, две дольки гематогена, кошелек с мелочью и паспорт с драгоценной банковской картой.

«Поздравляю, Аленка, – теперь ты миллионерша! Пора бы к тридцати годам заиметь состояние. Невеста с таким приданым пойдет нарасхват. Держи подол шире!»

Это я шучу, подбадриваю себя, чтобы не загрустить, все-таки тяжело расставаться с домом, где когда-то дедушка меня на качелях в ограде качал, а бабушка утром приносила с гряд спелую клубнику.

Чтобы не хлюпать носом, пытаюсь отвлечься позитивными планами.

Приеду в город, начнем канитель с продажей общей квартиры. Мама хочет иметь отдельное жилье, да и мне нужен свой угол. Надеюсь только на себя. Найти крепкую опору и вторую половинку пока не получилось, хотя были в юности любовные увлечения и бурные романы (у меня дедушкин темперамент!).

Потом с Игорем познакомилась, решила остепениться, прожили мы в гражданском браке почти три года, планировали свадьбу в случае беременности, но вдруг выяснилось, что я вряд ли смогу иметь детей. Суровый медицинский диагноз, мелкие погрешности в анатомии.

Я внешне спокойно эту новость восприняла, спрятала печаль подальше, мечтала о чуде и духом не падала. Некогда тосковать, больная бабушка на руках – умом как семилетний ребенок.

А вот Игорь стал задумываться, отдаляться от меня, надолго уезжать в рейсы. И как-то признался, что встретил другую женщину, с которой намерен создать полноценную семью.

Было обидно и больно, на прощанье руку ему крепко пожала и пожелала удачи, а сама, чтобы не скучать, записалась на курсы вокала, (всегда нравились народные песни), начала игрушки из бисера собирать. Бабуле дарила свои поделки, та уже плохо видела, но долго держала в руках, ощупывала слабыми пальцами, тихо улыбалась, узнавая.

«Это бабочка, а это собачка… Молодец, Аленушка! Мастери, копи, потом деток научишь, у меня шкатулка была – там нитки, пуговицы и бисер, ты найди в доме, может, пригодится».

О своих женских проблемах я бабе Шуре, конечно, не говорила. Напротив, внуков обещала и на всю комнату голосила старинные песни про тонкую рябину и костер, который в тумане светит. Дедушка такие песни тоже любил.

Стоп! Что-то я шкатулку с пуговицами не видела в доме, неужели мамуля опередила? Позвоню – уточню, а потом бегом на автобусную остановку. Но мама заверила, что никакой шкатулки со швейными принадлежностями не увозила, стоит ли вообще беспокоить по пустякам. Терпеливо объясняю:

– Хочется память оставить. Там могут быть винтажные пуговки и значки советских времен.

– Поищи в летнем домике, я всякий хлам сложила в коробки и бросила на пол, пусть новые жильцы разбираются, – советует мама.

Пришлось мне поправить сумку на плече и вернуться к избушке в дальней части ограды. Всегда удивлялась, зачем дедушка установил на двух маленьких окнах кованые решетки? Внутри же вылитая келья: низкий топчан, самодельный стол со стулом и железная печурка для холодных зимних вечеров. Давно здесь никто не ночевал. Интересно, смогу ли сама печку разжечь?

В коробках, на которые намекала мама, пылились старые газеты, мельком глянув на их страницы, я заметила обведенные ручкой объявления о покупке антикварных вещей «задорого». Эх, дедуля-дедуля…

Решительно открыла заслонку печи и поворошила клюкой истлевшую золу. Сейчас принесу пару полешек со двора и заодно сожгу весь бумажный мусор, чтобы новые владельцы усадьбы не трясли наше барахло.

Вдруг на железный лист перед печью выпорхнул серый клочок бумаги, конечно, я его за краешек ухватила и поднесла к лампочке, свисавшей на проводе до середины комнатушки. Очень хотелось прочитать мелкие буковки, отпечатанные на машинке.

Похоже на финансовый отчет, только в антураже позапрошлого века:

Эх, жаль, не разобрать цену деликатесов, краешек обгорел! Может, еще какой обрывочек сохранился в печурке? После дедушкиной пропажи никто здесь не топил. Я еще усердней пошуровала кочергой и выудила на тусклый свет коробочку из–под леденцов с кудрявой женской головкой и старинной надписью «Ландринъ». Даже год производства смогла прочитать 1865. Вещица занятная, наверно, дедушка нарочно сюда запрятал.

В круглой коробочке что-то тихонечко звякнуло, но с ходу открыть не удалось, пришлось подцепить ключом за отсутствием других острых предметов. Внутри явно перекатывались мелкие предметы, а меня разбирал азарт. Все-таки добралась я до дедушкиного клада, пусть там хоть советские значки с Олимпийских игр в Москве 1980 года, а вдруг старинные монетки… Согласна даже на слипшиеся, засахаренные леденцы. Люблю сюрпризы из прошлого.

Наконец коробочка жалобно пискнула и резко распахнула жестяные створки, содержимое рассыпалось по дощатому полу. Я бросилась поднимать, тут, как назло лампочка, замигала, грозясь погаснуть, наверно, проводка шалит. Когда освещение восстановилось, я присела на корточки и собрала в ладонь несколько голубых и зеленоватых камешков, остальные прозрачные закатились под топчан. Пришлось его отодвигать.

Подсвечивая фонариком с телефона, я обнаружила пару мелких кристалликов в щели между досками. А вдруг это настоящие бриллианты? Рученьки мои слегка задрожали, я вытащила из коробки со старьем погнутую вилку и начала осторожно ковырять в щели, стараясь поддеть камешек, но только хуже сделала. Доска приподнялась, добыча моя полетела под пол.