Я осторожно поставила самовар на место и решила прояснить ситуацию.

– Это ваш дом? Как к вам можно обращаться?

– А то чей же! – усмехнулась тетка и сдвинула бровки, от чего, впрочем, не стала казаться суровей. – Зовут меня Ольга Карповна Ляпунова, я – вдова коллежского секретаря.

– Эм… «наверно, она роль репетирует, хочет впечатление произвести». Понимаете, со мной странный случай произошел. Я – Алена Третьякова…

– А-а, так вас Егор Семеныч прислал! – обрадовалась она. – И ключи от черного хода выдал? Ну, наконец-то! Недаром вчера пасьянс у Акулины Гавриловны сложился удачно. А я уж беспокоиться начала. Посудите сами, всегда исправно платил за полгода вперед, а нынче не показывается. И что прикажете делать с его вещами? По новому адресу переслать или пустить на торги?

Меня охватили смутные догадки.

– Простите, а когда вы дедушку видели в последний раз, то есть Егора Семеныча Третьякова, разумеется?

Ляпунова прищурилась на пустую птичью клетку, начала загибать пальцы и губами шевелить, но, видно, память ее подводила.

– Да позвольте! У меня все отмечено в календаре. Сейчас мы сочтем.

Шурша платьем, она ловко для своей крупной фигуры скользнула мимо меня к буфету и выдвинула маленький шкафчик. Я успела заметить плотный лист с витиеватой датой 1873 год и выпалила:

– Вы здесь свой театральный реквизит храните? Или это все дедушкино добро?

– Какой реквизит? – удивилась она. – Егор Семеныч уже седьмой год как снимает у меня комнату, я не вмешиваюсь в его дела.

– Но вы одеты, будто в театр собрались, – рассеянно пискнула я, пытаясь прочнее охватить мысль о дедовом коварстве.

«Инсценировал гибель, а сам снимал комнату у какой-то чирикнутой бабёшки! Только бы до него добраться, ух, я бы ему…»

– Да бросьте, – смутилась Ляпунова, – платье домашнее, признаться, я давно не выезжала. Егор Семеныч, бывало, приглашал на гулянья или на лодках кататься по весне, но у меня слабое здоровье и малокровие, любой сквозняк мне во вред. Быстро устаю. Дома спокойно, тихо. Вот, видите, циферка чернилами обведена – шестое июня прошлого года. Ваш дедушка тогда меня любезно навестил и внес сто рублей ассигнациями задатку, а нынче один убыток выходит. Так, что он просил передать? Намерен и далее у нас квартироваться? Учтите, милая, я неустойку возьму за просрочку…

– Подождите, подождите! – заволновалась я. – Вы утверждаете, что Егор Третьяков летом жил у вас в доме. В этой вот самой комнате?

Ляпунова увела голубенькие очи под потолок и томно прощебетала:

– Сам он в другом месте изволил проживать, платил только за хранение сих предметов и редкую их ревизию. Говорит, здесь у вас, Ольга Карповна, обстановка благоприятная, тихо-спокойно. Атмосфера располагает, умиротворяет. Приедет на часок, откроет дверь своим ключиком, ночку ночует, мы его и не видали в доме. Чудесный жилец! Да куда ж он пропал? Не стряслось бы несчастья… Что вы молчите? Алена… как вас по батюшке?

– Дмитриевна, – протянула я, потом подчиняясь странному порыву, нырнула под кровать и вытащила пачку мятых ассигнаций.

«Сейчас мы эти театральные замашки прекратим махом, хватит ломать комедию».

– Сколько он вам задолжал? Двести… Триста рублей… Этого хватит до конца года? Держите!

Ляпунова достала из-за пазухи кружевной платочек, деликатно шмыгнула носиком и сказала нараспев:

– Для полного расчета соточки не хватает. Не обессудьте! Я плату уменьшать не могу, потому как бедная вдова и кормильца у меня нету. Огородик за окнами и курочки во дворе, вот и весь достаток, а ведь надобно и кухарке платить, и сторожу… Некому заступиться.

Я чуть не поперхнулась от смеха. «Ну, давай дальше играть, кукла нарядная».

– Видите ли, в чем дело, дражайшая Ольга Карповна, я вам сейчас свои собственные деньги даю и хочу аренду помещения продлить, так как намерена найти любимого деда или… гм, наследовать его имущество. Семейство наше очень переживает. Уехал Егор Семеныч по торговым делам да как в воду канул. Верно вы рассуждаете, не стряслось ли беды. А скажите, пожалуйста, на какой улице дом ваш стоит? Я едва нашла по приметам.

– Так 1-й Голутвинский переулок, – Ляпунова лобик наморщила, смотрела на меня, как коза на новые ворота.

– Голутвинский – это где? – наступала я. – Что-то в Ожогино такой улицы не припомню.

– Да помилуйте, какое Ожогино?! Якиманка, Старомонетный, Лаврушинский… Замоскворечная сторона.

– Вы зачем мне столичные улицы называете? – я уж не знала злиться или смеяться в голос. – Что у вас за спектакль? Чехова ставите?

Но Ляпунова насупилась и рыхловатый подбородок ее гневно задрожал:

– А вам каких еще улиц надобно, ежели вы в Москве? Вы не пьяна будете, барышня? Таких постоялиц мне на дух не надобно. Я скромно вдовею, себя строго блюду, Акулина Гавриловна подтвердит, всем сватам отказала. Предъявите бумаги или Федора позову, доставят вас к городовому, там будете родственника искать. А в своем доме скандалов не потерплю.

От такого заявления настал мой черед изумленно таращить глаза. Но я скоро очухалась и показала Ляпуновой единственный паспорт, что был на руках. Тот, где указано, что я православная девица 1840 года рождения. Кто бы передо мной сейчас не был – сумасшедшая или актриса, надо держать ухо востро и не вызывать ее раздражения.

– Понимаете, я долго к вам добиралась по дедушкиным подсказкам. Очень устала, в голове путаница. Мне бы отдохнуть и собраться с мыслями. Можно у вас стакан воды попросить? А лучше, конечно, чашечку чая. Забыла спросить, Ольга Карповна, в плату за проживание завтраки и обеды входят?

Ляпунова скептически оглядела меня с ног до головы, важно кивнула.

– Насчет стола мы договоримся. Но вам бы переодеться не мешало. Или в Тобольской губернии нынче так женщины по улицам ходят?

– Медвежий угол, о моде смутное понятие, – виновато вздохнула я. – Если подскажете, где ближайшие магазины, прикуплю себе приличный наряд. С собой у меня даже белья нет, чемодан с вещами в бричке украли.

– Какое несчастье! Я что-нибудь подберу на первое время, Анисья принесет, – сжалилась хозяйка.

В гостиную я вышла в унылом коричневом платье, которое Анисья как могла ровно затянула сзади на спине, но все равно наряд был мне велик, ткань собиралась в складки. Хорошо, хоть подол с оборками по полу не волочился – я выше Ляпуновой и гораздо стройнее.

Вместо зимних сапог мне предложили облачиться в открытые домашние туфли на небольшом каблучке. По манере хозяйки я накинула на плечи белую вязаную шаль с красными розанами, которую нашла среди вещей в комнате деда. Теперь хоть на театральную сцену – Катерину в «Грозе» играть, но стоит ли шутить?

Каким-то сказочным образом я попала в XIX век на тихую улочку Замоскворечья, где дед Егор – путешественник во времени и хитрый делец, оказывается, домик снимал для хранения своей контрабанды.

И еще один интересный факт – деньги с моей банковской карты конвертировались в местную валюту. Приятный бонус временной петли. Так что от голода вряд ли пропаду, напротив, намерена прилично питаться, чтобы хватило сил и ума отыскать заблудшего родственника. Пусть Егор Семеныч показывает дорогу обратно – к автотранспорту и скоростному интернету!

Раздумья мои прервал медлительный голос хозяйки:

– Алена Дмитриевна, что же вы ничего не кушаете? Ватрушки с творогом сегодня удались. А к обеду подадут суп с потрошками и рыбный пирог. Вы же останетесь на обед или планируете вояж за покупками?

– Благодарствуйте, Ольга Карповна! Пока не решила, – чинно ответила я, едва сдерживая нервный смешок. – А что за птица свистит у вас на окне?

– Это чижик Веня. Мы его держим ближе к цветам, чтобы не скучал.

И здесь герани на подоконниках. Китайский розан в квадратной кадке на полу, а в соседнем углу возле плюшевого дивана крупнолистовой кожистый фикус. Пока в кружке остывал кипяток из самовара, я оглядывала просторную комнату, дивясь обилию вязаных салфеточек на спинках дивана и кресел.