За третьей чашкой чая в комнату к нам ввалились новые гости – Григорий Артамонов и Ольга Карповна, после церемонного приветствия подсели к нашему самовару, начали с Зарубиным вести переговоры по продаже муки и растительного масла. Тут я осторожно спросила, о каком масле речь – горчичном или конопляном.

Стало принципиально интересно, научились ли россияне в середине XIX в. использовать семена подсолнечника для выработки этого продукта. Успокоил меня Зарубин, начал пальцы загибать:

– На моих складах масла пять сортов: подсолнечное, льняное, прованское (оливковое), рапсовое и горчичное, а также толика самого дорогого орехового для гурманов держим.

Оказалось, у Зарубина не только мельницы под рукой, так еще и маслобойный заводик в Воронежской области. А еще лесопилка и мануфактурное предприятие. Как такого человека не уважать? И ведь не сидит в кабинете, сам мотается по округе, носом землю роет, не боится в глине испачкать дорогое пальто, вот уже и фарфоровый завод присмотрел.

Пока я разламывала пирожок с груздями, искренне намереваясь съесть только половинку, хозяин чайной Антон Терентьевич затеял для нас увеселительное мероприятие. Поклонившись, вошли в кабинет два паренька с балалайками и уже знакомый мне Вася с гармошкой. Вот это сюрприз! На всех троих чистые косоворотки с вышивкой и высокие хромовые сапоги, начищенные до тусклого блеска.

При виде песельников Зарубин откинулся на стуле и вальяжно махнул рукой.

– Жги, ребя! Растряси душеньку.

Никогда прежде не доводилось бывать на живых концертах ансамбля народной музыки, а по телевизору и на гаджетах совсем иначе балалайка звучит, в этом я только что убедилась. Когда Вася заиграл, я сразу деда Егора вспомнила, тот мастер был песни петь под гармонь.

У Васи голос молодой, звонкий, сам он раскраснелся, хорошенький, словно с картинки. Не одну меня проняло, сваха наша рюмочку пустую о блюдце брякнула, вскочила, давай турнюром вертеть, плечами трясти, каблуками пощелкивать. И вдруг раскатилась орехом:

Вот так у нас и до частушек дело дошло. Мужчины хохотали в голос, глядя на выкрутасы гражданки пенсионного возраста. Артамонов даже заметил Зарубину:

– Брат-то наш «Ерофеич» каков, а? И старушку в молодушку превратит.

Степенная Ольга Карповна Ляпунова по обыкновению зевала и снисходительно улыбалась, полные щеки ее лоснились – у самого самовара сидит, дует на горячий чаек в блюдечке, второй кусок курника уплетает. Не до танцев.

– Ну, будя, будя! – приказал Зарубин. – Давай потише, пост все-таки, не надо хозяина обижать, ишь убрался от нас Терентьич, боится греха.

Ребята поняли, прониклись, и тут же затянули унылую песню, про то, как во поле береза стояла и вздумали ее заломати ради гудочков. Я отлично знала слова и начала подпевать без стеснения. Зря, что ли, ходила на курсы вокала в родном городе? И педагог меня всегда хвалил.

Быстро я приладилась к Васиному тенору и закончила куплет по высшему разряду. Зарубин внимательно на меня посмотрел и, придвинувши ко мне стул, тихо сказал:

– Много же вы талантов прячете, Алена Дмитриевна! Не откажите просьбе, спойте свою любимую…

Я в притворном смущении развела руками.

– Песен хороших много, любимых тоже хватает. Чем бы вас порадовать, Илья Гордеич? Хм… что ж, я начну, а ты Вася подхвати мотив.

– Попробую, Алена Дмитриевна! Я все нонешние песни на зубок знаю.

И так глазищами синими полыхнул, что неведомая сила меня подхватила со стула. Вообще, стоя гораздо удобнее петь. Отчего же людей не развлечь, себя не показать?

Я вышла из-за стола и направилась к музыкантам.

«Эх, Васенька, об заклад биться готова, что не знаешь ты этой мелодии… И стихи Михаил Исаковский в 1946 году написал».

– Словно замерло все до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь – только слышно, на улице где-то одинокая бродит гармонь.

«А молодец Вася – угадал мотив, и балалаечники подтянулись!»

Кажется, ни на кого не смотрела, так проще поется, однако успела приметить, что Зарубин позу переменил, уже не расслабленно на стуле сидел, а навалился на стол, подавшись вперед, не сводил с меня горячего взора да пощипывал усы.

А мне-то что? На последних словах я театрально прислонилась к Васиному плечу и погладила ремень его гармони, вроде бы так сценарий песни велит.

Закончив выступление, я раскланялась с улыбкой по русскому обычаю и спокойнешенько пошла на свое место.

«Вот теперь можно с чистой совестью и пирожок доесть. Заслужила!»

После короткой паузы – какой меня ждал фурор! Артамонов что-то благодушно гудел в бороду, Акулина Гавриловна кудахтала и все норовила в ухо поцеловать масляными губами.

– Соловушка наша, вот так уважила! Хитра, хитра…

Даже вечно сонная Ляпунова жмурила покрасневшие глаза и прикладывала к ним край вышитого платочка, неужели прослезилась? Хозяин заведения Антон Тереньич приложил руку к груди.

– Благодарствуйте, барыня!

Зарубин подозрительно молчал, приподняв уголки губ в задумчивой улыбке. Дальше еще чуднее пошло. Вася опустил гармонь на стул, достал из-за пояса глиняную свистульку в виде оленя. Я заинтересовалась. Помню, дед подарил бабе Шуре целый набор расписных коньков, долго стояли на вязаной салфеточке в шкафу.

– Вася, покажи! Это не филимоновская работа случайно?

– Нашенского мастера из Заболотья. У нас много умелых гончаров.

Свистулька упала мне в руки, но едва принялась рассматривать, Зарубин у меня ее перехватил.

– Простите, Алена Дмитриевна! Сейчас верну.

И сам к Васе обратился:

– Где твоя деревня стоит? Часом не близ Речиц, где фарфоровый завод Сыромятникова продается?

– Речицы от нас в тридцати верстах будут. Мужики прежде на торфоразработках промышляли, топливо заводу давали.

– Вот оно как! – буркнул Зарубин. – И торф есть и шпат полевой, кварц, и ценная голубая глина в достатке, а мощность простаивает. Мне бы еще полсотни тысчонок для покупки пресса и станков точильных, уж я бы развернулся.

– Разве банк не дает кредит? – тихо спросила я.

– Проценты тяжеловаты, – вздохнул Зарубин, – да я, может, к лету решусь.

И возвращая свистульку, нарочно положил свою теплую большую ладонь поверх моей. И как бы между прочем сказал негромко:

– А что, Алена Дмитриевна, если вы так любопытны к торговым делам, не желаете со мной до Нижегородской ярмарки прокатиться?

Я раздумывала пару секунд, потом твердо ответила:

– Предложение заманчивое, но вынуждена отказаться. Из поездок принято домой возвращаться, а у меня пока своего угла нет. Только намерение недвижимость в Москве приобресть, чем и планирую заняться в ближайшее время. Так что заранее приглашаю на новоселье, Илья Гордеевич.

– Непременно буду!

И пальчики мои крепче пожал, а вторую руку положил на спинку моего стула. Только мне не понравился этот жест собственника, пришлось взбрыкнуть и стул резко подвинуть в сторону. Аж ножки заскрипели по дощатому полу.

– Что-то жарко стало! Спасибо за угощение, Антон Терентьич, – царские у вас пироги. Не пора ли нам выезжать, Ольга Карповна?