Под выписанной непонятной мне затейливой вязью вывеской небольшого ресторанчика висела табличка, выполненная латинскими буквами.

– Чочог – сенанг, – прочитала я, пытаясь запечатлеть в памяти непривычные для слуха созвучия нового для меня языка.

Мне нравилось запоминать слова новых языков и диалектов.

Полицейский выглядел задумчивым и слегка рассеянным. Создавалось впечатление, что он пытается принять какое-то важное решение. Возможно, он хотел понять, стоит ли ему вообще говорить со мной.

Мы вошли в ресторан и сели за столик. Официант принес переплетенные в красный сафьян меню. Набранные латинским шрифтом труднопроизносимые названия блюд ничего мне не говорили.

– Сделай заказ за меня, – попросила я Сианона. – Только, пожалуйста, выбери что-нибудь не слишком острое.

Ляо сказал официанту что-то по-индонезийски. Тот услужливо поклонился и ушел. Мы с полицейским молча уставились друг на друга. Я размышляла о том, что во время нашей первой встречи он не производил впечатления замкнутого человека и женоненавистника. Скорее наоборот. Похоже, Сианон был всерьез чем-то озабочен.

Чтобы немного отвлечь его, я решила для начала заняться лингвистическими изысканиями.

– Что такое «Чочог – сенанг»? – спросила я.

Полицейский с недоумением посмотрел на меня.

– Что?

– Я хочу узнать, как переводится название ресторана, – пояснила я.

– Ах, это…

Мне показалось, что Ляо был благодарен мне за то, что я не торопилась перейти к делу.

– Для индонезийца чочог и сенанг — это две всеобъемлющие жизненные категории, – объяснил он. – Эти слова имеют так много оттенков, что для них невозможно точно подобрать английский эквивалент. Теоретически можно перевести сенанг как «удобство, покой», а чочог означает нечто вроде «соответствия». Индонезийцы полагают, что все в мире должно находиться в гармонии, все должно подходить друг к другу, как, скажем, ключ к замку. Если муж и жена чочог, то брак счастливый, если погода и земля чочог, то будет обильный урожай. Курить сигаретку с гвоздикой – это сенанг, иметь покладистую жену – это сенанг, сидеть в дождь под крышей – сенанг. Пока у индонезийца мир в душе, пока ничто его не тревожит, не раздражает, то у него все чочог, а сам он – сенанг. В противном случае он – тидак сенанг.

– Любопытно, – сказала я. – Действительно всеобъемлющие понятия. То есть, говоря по-индонезийски, раз ты ненавидишь женщин и писателей, ты со мной не чочог, а это, насколько я понимаю, плохо. Может, нам имеет смысл для начала подружиться и перейти в категорию сенанг?

– Не получится, – покачал головой полицейский.

– Почему? – удивилась я.

– Хотя бы потому, что я собираюсь тебя шантажировать.

– Здорово, – оценила я. – А зачем?

– Затем, что мне нужна твоя помощь.

– Тогда просто попроси ее. Вдруг я соглашусь?

– Я в этом не уверен.

Я вздохнула:

– Но попробовать-то можно.

– Мне нужна женщина европейского типа с отсутствием криминального прошлого, которую никто на острове не знает.

– Зачем она тебе? – поинтересовалась я.

– Черт!.. Вообще-то я не должен этого делать.

– Ты уже это делаешь, – напомнила я.

– Для проведения расследования.

– Официального или неофициального?

– Наполовину.

– Что – наполовину?

– Наполовину официального, наполовину нет.

– Так не бывает. Если наполовину – значит, твое расследование не официальное.

– Не передергивай. Я же сказал – наполовину.

– Но ведь у вас в полиции наверняка служат женщины. Почему бы тебе просто не взять напарницу?

– У нас в полиции нет женщин европейской наружности. Кроме того, в силу соображений безопасности мне нужна партнерша со стороны, которая не будет в курсе происходящего.

– Как это – не будет в курсе происходящего?

– Это основное условие.

– То есть ты надеешься использовать меня вслепую? – удивилась я. – Ну уж нет, это точно не чочог.

– Я тоже думаю, что это не чочог, но, похоже, у меня нет другого выхода.

– То есть, если я откажусь, ты будешь меня шантажировать?

– Вот именно, – подтвердил полицейский.

– Ладно, валяй, шантажируй, – предложила я.

– После ужина, – вздохнул Ляо, взглянув на приближающегося официанта, несущего поднос с аппетитно дымящимся тушеным мясом. – Я весь день ничего не ел, а на голодный желудок я плохо соображаю.

Мясо с рисом и овощами оказалось просто восхитительным. Было немного непривычно есть его без хлеба, хотя, возможно, именно это придавало его вкусу дополнительное очарование.

– Ты здесь одна? – спросил индонезиец.

– Вообще-то я с тобой.

– Я имею в виду – на Бали.

– Я здесь с Аделой. Наверняка ты помнишь ее. Это ведь ты вел ее дело. Мы прилетели только сегодня утром. Моя легкомысленная подруга, едва распаковав вещи, тут же познакомилась с каким-то богатым греком и упорхнула в неизвестном направлении, а я вот сдуру отправилась осматривать местные достопримечательности. Результат налицо: меня собирается шантажировать грязный полицейский.

– Почему «грязный»? – удивился Ляо.

– Твое поведение около трупов было не слишком естественным для служителя закона, честно выполняющего свой долг.

– У меня были на это свои причины.

– Вот в этом я не сомневаюсь. Кроме того, приличные полицейские не шантажируют почти незнакомых гражданских лиц, заставляя их участвовать в рискованных полузаконных или даже незаконных расследованиях.

– Не думай, что мне самому это нравится, – раздраженно сказал Сианон. – Просто у меня нет другого выхода.

– Мы уже поужинали, если, конечно, не считать десерта, – напомнила я. – Пошантажируй меня наконец. Мне любопытно, как ты будешь это делать.

– Думаю, ты догадываешься. Если ты откажешься помогать мне, я арестую тебя по подозрению в убийстве.

– После того как ты стер мои отпечатки пальцев с пистолета?

– Не беспокойся, я что-нибудь придумаю. В тюрьму тебя, возможно, и не посадят, но тебе придется пробыть на Бали какое-то время, и, уверяю, твое пребывание здесь будет не слишком приятным.

– В таком случае имеет смысл обсудить альтернативные варианты. Что именно тебе от меня надо?

– Тебе придется всего лишь немного повращаться в высшем обществе, естественно, в моей компании. Это будет приятно и не слишком обременительно.

– В высшем обществе – в компании полицейского?

– В компании очень богатого японского бизнесмена.

– Мне показалось, что ты сказал: в твоей компании.

– Просто я на время перевоплощусь в японского бизнесмена.

Я расхохоталась.

– Не могу представить тебя в роли японца. Нихонго-га вакаримасу ка?[1]

– Хай, сукоси вакаримасу,[2] – удивленно ответил Ляо. – А ты откуда знаешь японский?

– Да так, выучила немного, когда играла с японцами в го.

– Ты еще и в го играешь? – изумился Ляо.

– А ты знаешь, что такое го? – в свою очередь, изумилась я.

От полицейского с маленького индонезийского острова я не ожидала подобных сюрпризов.

– Я считаюсь самым сильным игроком на Бали, – гордо сообщил Сианон.

– Зато я входила в десятку сильнейших женщин России, – похвасталась я, на всякий случай не упомянув, что причиной тому был не мой выдающийся интеллект, а катастрофически малое число русских дам, знакомых с этой древней японской игрой.

К игре в го, по сложности значительно превышающей шахматы, я пристрастилась во время учебы в университете. Семинары по го организовывала кафедра математики, и очень скоро я убедилась, что эта игра засасывала почище наркотика. В отличие от шахмат партия проводилась на поле размером 19х19, а вариантов ходов существовало такое невероятное количество, что до сих пор не удалось создать компьютерную программу, играющую в го даже на среднем уровне.