– Боже! Всё как в любовном романе! Художник и натурщица. Как Пигмалион и Галатея! Это же так красиво и романтично! – возразила Кристин. В голосе прорезались нотки обиды.

– И всё же дела двух влюблённых – это дела двух влюблённых, – произнесла я. – Остальным там делать нечего.

– Это такая восхитительная история! Она просто обязана закончиться пышной свадьбой.

– Кристин, – устало вздохнула я. – Счастье любит тишину. Чем пышнее свадьба, тем громче бракоразводный процесс. Примета есть такая.

– В пятницу я устраиваю ужин, – сказала она тоном, не терпящим возражений. – Буду ждать вас с нетерпением. Я очень хочу услышать эту историю из первых уст.

Я ответила не сразу, подбирая нужные слова. Происходящее начинало казаться театром абсурда. Зато Дан, одарив вдову своего брата самой тёплой улыбкой, ответил за меня:

– Обязательно…

В это мгновение раздался истошный женский крик:

– Степлмайер! Степлмайер убит!

– Вечер определённо перестал быть скучным.

Ларанский бросил фразу с таким отрешённым видом, будто внезапная смерть одного из гостей была частью поминального вечера.

На секунду в зале воцарилась тишина. Люди оторопело смотрели на дрожащую бледную официантку, которая сбежала с лестницы и упала в обморок.

Кто-то из гостей бросился поднимать девушку. Когда её привели в чувство, она еле слышно выдавила:

– Он там… наверху, – закатила глаза и обмякла в руках мужчины, имя которого я не запомнила.

– Думаю, нам потребуется ваша помощь, доктор, – обратился Дан к Скалигари.

– К вашим услугам, – холодно отчеканил хирург. Голос отлично подходил внешности – такой же ветхий и скрипучий, как и сам Скалигари.

Я последовала за ними, держась на расстоянии.

Эрих Степлмайер обнаружился в одной из небольших гостиных в кресле напротив камина. Некрасивое лицо исказила предсмертная судорога. В широко раскрытых глазах застыл ужас агонии, а губы покрывала пена.

Мне стало так дурно, что я невольно ухватилась за дверь. Не то, чтобы я никогда не видела покойников. Но подобное зрелище пробирало до мурашек. Ещё час назад Степлмайер говорил с Даном, а сейчас сидел в кресле в неестественной позе.

– Тебе лучше уйти, – тихо проговорил Дан, обеспокоенно смотря на меня.

Я оторвала взгляд от мертвеца и посмотрела на Ларанского.

– Я в порядке. Боже! Кто мог это совершить?

Художник открыл было рот, чтобы ответить, но тут раздался голос Скалигари:

– Смерть наступила не позже двух часов назад, – хирург осматривал тело с таким вниманием, словно перед ним не человек был, а интересный экспонат в анатомическом театре. – Предположительно причиной послужил яд растительного происхождения. Точнее скажут судмедэксперты после вскрытия.

Вскоре послышались звуки сирен.

Да, вечер определённо перестал быть скучным и превратился в настоящий водевиль. С участием полицейских, судмедэкспертов и около тридцати потенциальных свидетелей. Последние оказались на редкость нетерпеливыми. Министр Карлов тряс громким статусом и обещал устроить скандал с публичной поркой тех, кто смеет задерживать его. Впрочем, министра можно было понять – очередной скандал с участием его имени мог сказаться на карьере политика далеко не самым лучшим образом.

Однако прибывший на место дознаватель из следственного комитета быстро дал понять, кто главный. Им оказался невысокого роста мужчина, скорее крепко сбитый, нежели полный. Чёрные коротко стриженные волосы полукругом обрамляли блестящую лысину. Тёмные глаза с акульим равнодушием окинули собравшихся в одном зале гостей. Неудивительно, что большинство из высокопоставленных господ, столкнувшись с его пронзительным взглядом, предпочли умолкнуть.

– Опросите гостей, возьмите контакты и отпустите, – обратился следователь к ближайшему полицейскому.

Нервно стряхнув невидимую пылинку, он поднялся в гостиную.

– Что дальше? – спросила я, взволнованно крутя в пальцах незажжённую сигарету.

Вопрос прозвучал риторически.

Библиотека, куда отвёл меня Дан, оказалась пустой и тихой. Сквозь приоткрытое окно тянуло сквозняком, прогорклым выхлопом машин и навязчивой влажностью канала.

Меня знобило то ли от прохлады, то ли от потрясения. Перед глазами стояло обезображенное лицо несчастного Эриха, – человека которого я не знала, но в то же самое время жалела в глубине души. Никто не заслуживал ранней смерти. Особенно такой чудовищной.

Тяжёлый пиджак лёг на плечи.

– А дальше начнётся утомительное расследование, – негромко произнёс художник. Его пальцы осторожно сжали мои плечи. – Начнут задавать неудобные вопросы, совать нос в личные дела. Но тебе нечего скрывать. Ты не знала Степлмайера. Ты его даже не видела.

– Да. Кроме гостиной, – я зябко поёжилась и устало улыбнулась Дану. – Мне его лицо теперь в кошмарах будет сниться.

– Это забудется. Нескоро, но со временем воспоминания потускнеют, и станет легче. Так устроена психика. Человеку свойственно забывать самые страшные моменты.

Я задумчиво провела рукой по лицу, словно стирая паутинку, и нахмурилась. Несмотря на ужас воспоминания, интуиция подсказывала, что есть какая-то деталь, необъяснимая, но в то же время бросающаяся в глаза. Я нахмурилась и посмотрела на Дана из-за плеча.

– Почему Эрих оказался в кресле?

Он удивлённо поднял брови. Однако промолчал, ожидая, когда я озвучу предположение.

– Судя по застывшему лицу, Эрих мучился. Человек от боли, как правило, сползает на пол. Он должен был оказаться на середине комнаты в направлении двери.

Теперь пришла очередь художника задуматься.

– Некоторые яды искажают лицо. Например, алколоид одного из видов омелы действует на нервы, из-за чего мимика погибшего приобретает выражение гомерической радости.

– Как у Джокера?

– Именно. Но в данном случае ответить может только отчёт судмедэксперта.

– Когда меня позовёт следователь, что мне делать?

– Когда вызовут, отвечай на вопросы. Коротко и по существу.

– А если спросят про брак? Что мне ответить? Что это была шутка перед друзьями?

Дан убрал ладони и подошёл к камину. Засунув руки в карманы, он покачивался с пятки на носок, смотря на пляшущие лепестки пламени, и молчал. Я не спешила лезть к нему с расспросами. На лице художника застыло задумчивое и несколько трагичное выражение.

– Почему шутка? – наконец произнёс он. Когда повернулся ко мне, глаза были спокойными, как у человека, который уже давно для себя всё решил. – Такими словами не разбрасываются, Рика. Особенно в высшем обществе.

– Тогда я ничего не понимаю, – я устало зажмурилась и встряхнула головой. – Абсурд какой-то. Мне врать следователю о пылких чувствах?

– Врать не надо. Ангелидис сразу поймёт, что ты неискренна. А это, в свою очередь, вызовет вполне обоснованные подозрения.

– Ангелидис?

– Следователь Диметрий Ангелидис. За глаза его называют Демоном. За скверный характер и звериное чутьё. Он прекрасно разбирается в людях, так что не пытайся его обмануть.

– Он мне напомнил Берию, – призналась я. Поджала губы и внимательно посмотрела на Дана: – Откуда тебе известно, как следователя называют за глаза?

– За свою пятнадцатилетнюю карьеру он отправил в тюрьму не только мелких преступников, но и нескольких крупных чиновников.

– Впечатляет. И всё же я не понимаю, что мне ответить, если Ангелидис спросит про свадьбу?

Дан тяжело вздохнул и запрокинул голову, прикрыв глаза.

– Скажи, что брак по расчёту. Чтобы выйти замуж, необязательно ждать большой и светлой любви.

Я скривилась и хотела возразить, но в этот момент дверь в библиотеку открылась, и полицейский позвал меня.

В кабинете царил приятный полумрак. Ярким пятном желтела настольная лампа с тяжёлым абажуром. «Берия» склонился над столом и что-то усердно зачёркивал в блокноте. Он бросил на меня взгляд исподлобья и снова уставился в исписанные листы.