Я любила бродить по площади, но сейчас желание исчезло. Многолюдность раздражала, словно мешала сосредоточиться на главном – на внутреннем диалоге, который я привыкла вести с собой, гуляя по улицам Города Грёз.

– Госпожа Романовская?

Я вздрогнула и обернулась.

Рядом со мной стоял высокий парень, затянутый в форму полицейского. Широкое простоватое лицо было знакомым, но я не могла вспомнить, где его раньше видела.

В голове зароились мрачные мысли. Про убийство Эдмунда стало известно только сегодня утром. Полиция так быстро отработала все возможные контакты? Или это связано с Даном? Неужели сплетни о нём имеют реальную почву? Воображение живо нарисовало картину допроса: тёмная комната, лампа в лицо и клубящийся сигаретный дым.

– Это же я, узнаёте? – парень снял фуражку и улыбнулся ещё шире.

– «Я» бывают разные, молодой человек, – строго ответила я, силясь вспомнить его. – Вот если вы скажете, где и когда мы виделись, это значительно бы облегчило задачу.

– Карл. Я учился у вас в колледже три года назад.

Я едва сдержала вздох облегчения. На душе потеплело, будто встретила старого друга.

– Боже, Карл! Я тебя не узнала! Но, говорят, это к богатству. Как здесь оказался? Ты вроде в Приморске жил.

Полицейский смущённо завертел в руках фуражку.

– Долгая история. А вы торопитесь, госпожа Романовская? Если нет, то я знаю здесь одно кафе. Вы же по-прежнему любите чай, верно?

Молодая официантка с дежурной улыбкой поставила белоснежные чашки и прозрачный заварник с облепиховым чаем.

– Давно в Городе Грёз?

Карл осторожно разлил чай и приготовился внимательно слушать. В этом была своя особая атмосфера. Словно я находилась не в литературном кафе, а вернулась в прошлое: светлая аудитория, полная студентов, скрип мела по доске и беседы обо всём.

– Три месяца, – ответила я и осторожно отхлебнула чай. Он оказался терпким, обжигающим. Язык кольнула приятная облепиховая кислинка. На душе стало теплее, будто солнце коснулось её и разлилась волной по телу. – Решила посвятить свою маленькую недолгую жизнь поискам себя. Результаты оказались непредсказуемыми.

Карл удивлённо поднял брови.

– А как же колледж? Неужели все же студенты довели до ручки?

Я весело усмехнулась.

– Как раз наоборот. Я только из-за студентов и работала. Просто закончился договор, и мне пришлось уйти. Пожалуй, колледж оказался тем самым местом, куда несмотря на все трудности и неприятности, хотелось возвращаться. Это бесценный опыт и прекрасные воспоминания.

– Студенты вас всегда любили. Знаете, вы стали примером того, что нужно идти к цели и добиваться своего.

Я смутилась. Добрые слова всегда приятно слышать. Они греют душу и помогают в трудное время увидеть надежду, почувствовать себя нужным и важным. Дают силы двигаться дальше.

Но сейчас я ощущала неловкость. Тогда, имея работу и мечты, я знала, чего хочу и куда иду. Однако жизнь изменчива. Наличие хорошей должности и перспектив не гарантируют, что так будет всегда.

– Скучаю по тем временам. Иногда даже снится, что я по-прежнему веду пары и спорю со студентами. Но, знаешь, если так произошло, значит, пора что-то в своей жизни менять. Поэтому я и уехала из Приморска в Город Грёз.

– Вы по-прежнему обучаете недорослей? – на лице Карла засияла веселая улыбка.

– Э-э-э, нет. Спасибо, – съехидничала я и театрально всплеснула руками. – Если я снова захочу экстрима, то лучше прыгну с парашютом. Хотя должна отметить, что своей работе я научилась многому. Например, ненавидеть людей и смотреть матом.

Карл рассмеялся. По-мальчишечьи просто. И снова возникло ощущение уютного кабинета, залитого тёплым сентябрьским солнцем.

Цепкие пальчики сознания ухватились за крошечное чувство радости. И теперь единственное, чего я искренне боялась, что оно вот-вот и снова погаснет.

– Я решила кардинально изменить жизнь, – продолжила я, допивая остатки чая. – Полностью ушла из педагогики и теперь работаю натурщицей.

Лицо бывшего студента изумлённо вытянулось.

– Натурщицей? Серьёзно?

– Серьёзно. Я никогда не умела рисовать, но всегда хотела прикоснуться к искусству. Мечты имеют свойство исполняться. Кто ж знал, что она осуществится таким своеобразным способом?

– Ну я… Это… Я был бы тоже не против прикоснуться, конечно, – я бросила на него пристальный взгляд, Карл стушевался и уставился в полупустую чашку. – Ну в смысле к искусству.

Слово «искусство» он понял по-своему. Но выразить мысли напрямую не хватало ни смелости, ни наглости. Авторитет преподавателя был и остаётся весомым. Даже для бывшего студента. Даже если преподаватель бывший.

Едва уловимая аура всегда будет давить на человеческое подсознание, в которое годами вбивали: преподаватель выше любого, ибо в его власти как помиловать, так и наказать.

– Тебе будет неинтересно. Таращиться на человека, застывшего в одной позе на три часа – это такое себе зрелище. Оно вызывает интерес только у художников. Но те загружены мыслями, как правильно разместить фигуру на полотне и как составить композицию… Нет, Карл, всё гораздо прозаичнее, – добавила я, увидев, что он собирается возразить. – Даже обнажённое тело воспринимается с тем же восторгом, что и чашка на столе.

Студент захлопнул рот и скривил губы. Похоже, мысль о работе натурщиц потеряла для него всякую привлекательность. Он задумчиво помешал ложкой в чашке, а потом вполне серьёзно произнёс:

– Знаете, вы правильно сделали, что уехали. Вам не место в Приморске. Красивая и умная. Рад, что изменили свою жизнь. Хотя немного удивлён, что решили стать натурщицей.

– Почему же? Сам же сказал, что я красивая.

Он неуютно заёрзал и принялся разглядывать свои ладони.

– К тому же сложно отказаться, когда работу предлагает такой известный художник, как Дан Ларанский. Другие натурщицы отдали бы многое, чтобы оказаться на моём месте.

– Ларанский? Дан Ларанский, художник? – Карл вдруг поднял на меня потемневшее лицо. Его взгляд сделался тяжёлым и пронзительным, отчего в животе завязался неприятный тугой узел.

– Что-то не так с Ларанским? – настороженно спросила я.

Пальцы нервно скомкали салфетку. Глядя на мрачное лицо Карла, чутьё вежливо подсказало, что лучший способ перевернуть ситуацию в свою пользу – прикинуться наивной.

Он нахмурился и вздохнул, как будто сожалея о моей недогадливости.

– Думаю, вы слышали о том, что у Ларанского недавно умер двоюродный брат, Эдмунд.

Я медленно покачала головой. Каждое слово сейчас могло сыграть как против меня, так и выудить из бывшего студента информацию к размышлению. Похоже, что Дан находился под подозрением, но связать убийство с именем известного художника у меня не получалось. Уж не потому ли Дан так прохладно отнёсся к новости об убийстве, что сам догадался, что подозрения могут коснуться его?

– Слышала, – помолчав, задумчиво произнесла я. – В интернете писали хвалебные статьи о том, кому и как помог Эдмунд. Да и какое оказал влияние на людей в целом. Что ж… Про богатых людей всегда пишут удивительные некрологи. Аж удивляешься – как такой замечательный человек и прожил тихую и непримечательную жизнь? Прямо Робин Гуд современного мира. Писали, что он скончался в результате внезапной остановки дыхания. Его, кажется, обнаружила в постели собственная жена.

Карл улыбнулся, но глаза оставались холодными.

– Смерть Ларанского вызывает много вопросов.

– Например?

– Я не могу вам всего рассказать. Есть тайна следствия…

– Карл! Дан – великий художник. Он создаёт картины, которым нет равных. И я не поверю, что он хоть как-то причастен к смерти своего брата. Даже возникают вопросы.

Карл развёл руками и откинулся на спинку стула. Его взгляд смягчился.

– Чужая душа – потёмки, – неопределённо отозвался полицейский. – Вы сами говорили, что человек может оказаться кем угодно. Внешность крайне обманчива. И следует смотреть на поступки людей, а не на их слова… В любом случае, госпожа Романовская, я бы попросил держаться от него подальше. Дан Ларанский – мутный человек. Не хотелось бы, чтобы вас впутали в неприятную историю.