– Лапочка, сколько просишь? – подняв сапоги над головой, закричала та, что клюнула первая. – Тысячу сверху накину! Я же первая подошла, ну подтверди!

Я замешкалась – а правда, сколько?

– Не меньше ста девяноста… – стараясь не шевелить губами и делая вид, что просто поправляет свой товар, наклонилась ко мне соседка по месту. – И не прогибайся.

Я суетливо кивнула и, с трудом забрав сапоги из чужих рук, прижала их к груди.

– Сто девяносто пять!

Посыпалась ругань, обвинения в спекуляции, и толпа быстро поредела до трёх женщин. Они, довольно культурно торгуясь между собой, подняли цену до двухсот трёх. На том и порешили.

Что со мной творилось! Из благодарности я купила у доброй советчицы две пары шерстяных носков и помчалась дальше, в самые недра барахолки, но теперь уже как покупатель.

***

Новые сапоги были, конечно, не итальянские, да и не из натуральной кожи, но удобные и тёплые. А ещё был красивучий лифчик и пара трусиков к нему – тонюсеньких, кружевных, таких, что и в руки-то брать страшно. Подумав, я взяла ещё двое трусов покрепче. Долго стояла у ряда с меховыми шапками, но благоразумие победило, и, ограничившись шерстяными легинсами, модной туникой с махрами понизу и недорогими кроссовками, я поспешила на оптовый рынок за сигаретами. Возвращаться под крылышко к Костику я, конечно, не собиралась, но есть ведь ещё уйма мест, где можно торговать!

По дороге домой купила мандаринов, большую шоколадку с изюмом и красивый пакетик, куда это всё положить.

Заныкав в тайнике брошенной общаги сигареты, я уселась на остов пружинной кровати. Долго сидела, собираясь с духом, но всё же решительно закинула правую ногу на колено и тиранула новый сапог обломком кирпича…

Я не знала пока, что скажу матери. Что кто-нибудь отдал, что же ещё? Надо было придумать кого-нибудь правдоподобного, но такого, к кому она не сунулась бы с другими просьбами. Смешно, но, кроме Ленки, на ум никто не шёл.

Сейчас сапоги выглядели вполне себе поношенными, но после того, как они прошли бы «официальный осмотр», царапины можно было бы замазать кремом. Ну и в любом случае – это лучше, чем проклятые бурки. Главное, чтобы мать не вынесла мозг за «подачки от Машковых»… Если честно, эта перспектива пугала. Я даже на всякий случай пошла домой в старье, припрятав новые сапоги в пакет.

Но, в коридоре мне встретилась Наташкина мама, попросила зайти к ним. Чудо какое-то, но она, как и обещала, добыла для меня сапоги! Они сильно маломерили, но я, с трудом впихнув в них ноги, улыбнулась:

– Какие классные! Тётя Маша, спасибо вам огромное!

– Носи на здоровье, Людочка! Видишь, они вполне приличные.

***

В нашем городишке было две больницы со стационаром. Одна неподалёку, за стадионом на Ленина, вторая – большой больничный комплекс – на другом конце города. Автобусом, с пересадкой на троллейбус – около часа в один конец. Электричкой примерно также, только ещё и под расписание надо подстроиться.

Первым делом я пошла в ближнюю больницу, хоть и чуяло сердце, что Ленкина мамашка постарается спрятать дочку от знакомых глаз. Интуиция меня не подвела. Пришлось ехать дальше.

Минут тридцать ждала автобус. Потом, пока добралась до комплекса, пока проплутала между корпусами, выискивая гинекологию – прошло ещё часа полтора. Итого – уже около пяти вечера.

Гинекологию-то нашла, но вот Ленки в списках не оказалось. Чернов, скотина, соврал?! Или её уже выписали? Поймала какую-то медичку:

– Скажите, а с абортами долго лежат?

– Обычно в тот же день отпускают, ну максимум на следующий. Если без осложнений, конечно. А ты что, не найдёшь кого-то? Так у нас тут одно крыло на ремонте, поэтому часть абортниц в родильном корпусе принимают. Туда сходи, это возле выхода, – она махнула рукой. – Наискосок мимо «травмы». Но только смотри, посещения до шести, всего сорок минут осталось.

Переобулась в свои комнатные тапочки, накинула домашний халат, поднялась. На посту меня остановила медсестра:

– К кому?

– К Машковой.

Она заглянула в журнал и, высунув голову из оконца своей будки, крикнула куда-то вдаль:

– Ни-и-ин, позови Машкову из четырнадцать-два!

– Машкова ка́пается! – тут же долетело в ответ.

– Она капается, – продублировала медсестра. – Но ты пройди в палату. К платникам можно.

Я вдруг оробела. Поколебалась немного, прижимая пакет с мандаринами и шоколадкой к животу.

– А вы можете передать ей?

– Да сама пройди, – лениво скривилась та. – Только быстро, время-то уже…

– Нет, вы знаете, у меня автобус. Вы передайте, пожалуйста, а я в другой раз приду.

Она нехотя взяла пакет.

– Что сказать-то? От кого?

Я махнула рукой:

– Просто передайте, – и поспешила к выходу. – Спасибо!

В какой-то момент показалось, что за спиной прозвучало невнятное: «А кто Машкову спрашивал?» – и я ускорила шаг.

В гардеробе меня окликнули:

– Девушка, это вы Машкову спрашивали?

Я к тому моменту была уже в пуховике, успела убрать тапки с халатом и теперь надевала шапку. Растерянно обернулась:

– Я…

И нос к носу столкнулась с Ленкиной маманей.

– Ты… – её холёное лицо тут же исказилось ненавистью. – Ах ты дрянь такая, ты и здесь ей прохода не даёшь! Чего тебе ещё от неё надо? Что, мало тебе этого позора? – она мотнула головой в сторону лестницы. – Что, нельзя найти себе в подружки такую же шалашовку, как сама?

– Здравствуйте, Нелли Сергеевна, – процедила я сквозь зубы. – И до свидания!

Но она схватила меня за руку. От неё приятно пахло духами, и это ещё больше подчёркивало уродство искривлённого злобой лица. Сейчас, несмотря на ухоженность и дорогущую косметику, было заметно, что ей уже под сорокет.

– Нет, постой! Я тебе русским языком говорю, Кобыркова, я тебе клянусь, что если ещё раз увижу тебя возле своей дочери… я тебя… я… – она запнулась, придумывая кару пострашнее.

– Ну, вы знаете, мы с ней как бы в одном технаре учимся. Так что извините, но встреч избежать не получится. – Я выдернула руку и пошла. Меня трясло.

– Будь уверена, это ненадолго! – заорала она вслед. – Я сделаю так, что ты не будешь там больше учиться!

Я остановилась, медленно выдохнула, унимая дрожь. Обернулась.

– Сделайте лучше так, чтобы ваш муженёк перестал строить из себя идейного и позволил дочери поступить в институт на платное! Если вам, конечно, действительно интересно её благополучие, а не просто хочется показать свою власть над учагами нашего Мухосранска!

– Да как ты смеешь, дрянь…

– Нормально смею. Вы мне никто, и я не обязана ни оправдываться перед вами, ни выслушивать ваши вопли. Да вы, если хотите знать, даже дочке своей никто! И муженёк ваш тоже! И все ваши потуги оградить её от такого убожества, как я, оборачиваются… – и замолчала. Зачем сотрясать воздух? Сами пусть разбираются. – До свидания, Нелли Сергеевна!

Конечная троллейбуса находилась прямо за воротами больничного комплекса. На остановке скопилась толпа, постоянно подъезжали и отъезжали частные машины и такси. Те, кому повезло меньше и приходилось довольствоваться общественным транспортом, отворачивались от пронзительного ветра и тихо ворчали из-за затянувшегося ожидания. Я, конечно, была среди них. В какой-то момент заметила Ленкину мать. Она выскочила из ворот, поскользнулась, едва не упала. Ветер взлохматил её платиновые волосы, донёс до меня аромат духов. Шикарная шуба из короткого чёрного меха переливалась под фонарём, и казалось, что это какая-то богиня спустилась с небес. Нелли Сергеевна вытерла платочком грязь с сапога, заметила меня. Демонстративно отвернулась. Тут и такси её подъехало. Но прежде чем сесть в машину, она подлетела ко мне.

– Послушай, Кобыркова! Если я узнаю, что ты хоть слово вякнула кому-то о том, где Лена…

– Да поздно, Нелли Сергеевна! У вас дом-то, наверное, панельный, слышимость ого-го! Вы думаете, откуда я узнала? Добрые люди подсказали.