С трубкой в одной руке и бакетом в другой он попытался выудить из кармана блокнот, рассыпал остатки курицы по полу.

– Зараза!.. Это я не вам. Я уронил свой завтрак… ужин? Я даже не знаю. Название: П-А-Н-К-У-Р-О-Н-И-У-М. Записали?.. И последнее: мне нужно, чтобы вы узнали, кто присматривает за статуями в парке. Почему тот постамент пустовал? Есть ли у них для него скульптура? Или убийца скрылся с ней? Нам нужно узнать… Пока это все… Да, в семь. Ладно. До свидания.

Нагибаясь, чтобы подобрать остатки курицы обратно в бакет, он снова невольно взглянул на часы – всего три часа сорок пять минут.

В 18:37 Чеймберс, как и собирался, вышел из метро на «Набережной» и отправился на короткую прогулку до нового Скотленд-Ярда. Успешно преодолев подземный лабиринт в такое время, он был особенно доволен собой, но ненамного более отдохнувшим, чем когда уходил ранее днем. На нем сказалась непрактичность дневного сна в виде снова невыключенного телефона, сработавшей в соседнем здании пожарной сигнализации и пары Свидетелей Иеговы, которые подошли ко встрече с этим самым Иеговой намного ближе, чем, вероятно, осознавали. Сдавшись, он рассыпал горсть листов салата поверх содержимого мусорного ведра и перед уходом написал Еве записку, которую прикрепил к холодильнику. Эти наскоро выведенные группки слов были их единственным способом коммуникации, когда он попадал на несколько ночных смен подряд.

– Генри Джон Долан, – объявила молодая детектив-констебль, пока Чеймберс убирал снеговика Фрости со своего кресла. – Наша жертва. Фитнес-инструктор, танцор массовки и незначительная знаменитость. Вы, несомненно, помните, его роль «Мускулистого мужчины номер пять» в том эпизоде «Мыслителя»?

– Ах, тот Генри Джон Долан! – лукаво уточнил Чеймберс.

– Завтра я буду допрашивать его девушку. Однако ни иголок, ни ампул мы не нашли.

– А что со статуями? – спросил у нее Чеймберс, запихивая вату из ящика в мусорное ведро и тихо чертыхаясь.

– Все сложно. Эта принадлежит Королевским паркам и Городскому совету, делегирующим работу частным фирмам. – Констебль передала ему клочок бумаги. – Кто-то будет на месте до одиннадцати, если вы решите туда наведаться.

Взглянув на адрес, Чеймберс кивнул:

– Пожалуй, этим я и займусь.

Снаружи «Слип и Ко. Решения по реставрации и консервации» не выглядела подходящим учреждением для хранения одних из самых ценных произведений искусства в стране – просто безымянная ролловая дверь, встроенная в старую железнодорожную арку на Хакни Хай-стрит. Выбрав случайное место, Чеймберс громко постучал, чтобы его было слышно за ревущим внутри радио. Он поднял взгляд на камеру над дверью, затем заметил две другие неподалеку, когда музыка стихла.

– Кто там? – послышался голос.

– Детектив-сержант Бенджамин Чеймберс, Столичная полиция.

– У вас есть удостоверение?

– Да.

– Покажите его в камеру, пожалуйста.

Закатив глаза, Чеймберс достал свою идентификационную карту и поднял ее над головой.

– Ближе, пожалуйста.

Ворча, он сильнее вытянул руку, вставая на цыпочки, когда металлическая дверь наконец-то с грохотом открылась и перед ним предстал странный низенький человек. Ему, похоже, было за пятьдесят, и он смахивал на циклопа с одним глазом, расширенным увеличительным стеклом, закрепленным на кожаной повязке. У него была лысая, как у монаха, макушка, а одет он был в замасленный фартук, почти такой же неряшливый, как его лицо и руки.

– Извините. Осторожность никогда не помешает, – сказал мужчина, тревожно оглядывая улицу, прежде чем пригласить его войти. Затем он закрыл дверь, запирая ее за ними. – Тобиас Слип, – представился он, с интересом разглядывая Чеймберса.

Освещение внутри индустриального помещения было тусклым. Четыре огромные статуи возвышались на деревянных постаментах, в свете фонарей, направленных прямо на них, как в галерее. В такой интимной обстановке они казались еще более внушительными. Чеймберс прошелся между ними, вбирая мелкие детали: замысловатые складки, придающие динамичности бронзовым одеждам, слишком знакомые линии, вырезанные на усталых от мира лицах. И с нетерпением представил, как доберется домой, чтобы сказать Еве, что он наконец-то «понял искусство… или что-то в этом роде».

– Вы работаете здесь один? – спросил Чеймберс, неторопливо обходя помещение кругом, подмечая разнообразие инструментов, выложенных на рабочей поверхности, обесцвеченную бутылку таблеток, обклеенную красными предостережениями, и простой подъемный механизм, возведенный в центре комнаты, с пустой веревкой, свисающей в виде ожидающей петли.

– Последние тридцать два года.

– Могу поспорить, работа тяжелая, – прокомментировал он, поддерживая разговор.

– Не то чтобы, если есть правильные инструменты, – ответил мужчина, не сводя взгляда с расхаживающего гостя.

– И вы здесь живете?

– Иногда… Пожалуй, достаточно личных вопросов, спасибо.

Чеймберс улыбнулся, возвращаясь обратно, чтобы присоединиться к нему.

– Извините, всегда хотел заниматься чем-то творческим. Я отвлекся. Которая из них – статуя для Гайд-парка?

Мужчина повернулся спиной к нему и четырем подсвеченным скульптурам, направляясь к темному углу комнаты. Чеймберс напрягся, наблюдая, как Слип проходит мимо рабочей поверхности, заваленной инструментами. Но потом, стягивая тяжелое старое полотно на пол, тот обнажил статую мужчины на коне, чья правая рука, похоже, была отбита. Глаза и всадника, и лошади были выцарапаны, а одна из ног животного лежала сломанная на коробке рядом.

– Вандализм, – объявил Слип. – Странно, что именно худшие аспекты человеческой натуры сохраняют мне работу… Что ж, – хихикнул он, – только посмотрите, с кем я разговариваю. Мне интересно, я предполагаю, вы, как и я, думаете о своей работе как о призвании… смысле вашей жизни? – Чеймберс молчал. – Скажем, в один день весь ваш тяжелый труд вдруг бы окупился, – все равно продолжил Слип. – Мир чудесным образом превратился бы в хорошее место, в воспетую утопию, к которой все мы стремились… В чем тогда было бы ваше призвание, детектив?.. А? Будем надеяться, что мы… наше коллективное лишение божьей милости продлится вечно… ради нас обоих.

Двое мужчин постояли мгновение в тишине под наблюдением слепых взоров статуй.

Прочистив горло, Чеймберс спросил:

– Вы самостоятельно забирали статую?

– Да.

– Когда?

– В понедельник… утром.

– И… кто это?

– Скульптура? Я думаю, это одно из менее известных изображений герцога Веллингтона.

– Статуи часто убирают из парков на починку?

– Почти никогда, только в крайних случаях. Но когда обнаружилось, что нога лошади пропала, статую признали небезопасной и меня попросили немедленно ее убрать.

– Рука была найдена? Я вижу только ногу.

– Нет. Меч тоже не нашли.

Чеймберс выглядел растерянным.

– Рука держала меч, – объяснил Слип.

– И кто-нибудь сейчас ищет виновного?

– Я подозреваю, что этот вопрос спишут на «мелкий вандализм», как обычно… Это же не труп, верно?

Чеймберс нахмурился и мгновение наблюдал за мужчиной, за странной улыбочкой, появившейся на его лице.

– Не прикасайтесь к ней больше. Я скоро пришлю криминалистов, чтобы снять отпечатки.

Теперь настала очередь Слипа внимательно разглядывать Чеймберса.

– Похоже, столичная полиция нынче более серьезно относится к вандализму.

Чеймберс встретился с ним взглядом, ничего не выдавая и заверил:

– В этом случае, да. Да.

Вторник

Лондонскому Тауэру редко удавалось остаться незамеченным, но Чеймберс был слегка удивлен, увидев его в окне с водительской стороны, осознавая, что он не в том ряду. Он ехал по городу на автопилоте, его мысли были слишком заняты застопорившимся расследованием, чтобы обращать внимания на яростные гудки, когда он кого-то подрезал.