Ученые, наблюдая за часто врущими людьми, стандартно, с помощью магнитно-резонансной томографии, доказали, что с каждым следующим обманом уменьшалась активность миндалевидного тела, причем, что любопытно, чем сильнее падала активность амигдалы, тем больше была очередная ложь. Очевидно, когда человек врет в первый раз, миндалевидное тело «напрягается» и мы чувствуем не совсем приятные эмоции в связи с собственной ложью. Но потом возникает что-то вроде привыкания, амигдала реагирует все слабее и слабее, и мы врем, не опасаясь неприятных ощущений. Однако до конца подавить внутреннее беспокойство все же не удается.

Если мы лжем исключительно в собственных интересах, то до максимума не доходим. Но! Если мы искренне считаем, что врем ради высшей цели, в интересах всего человечества, то под крышей этих отмазок и оправданий амигдала затихает, и здесь можно развернуться как следует…

Первым мерный лекционный тон профессора Кусковой не выдержал Уйгур, он уже некоторое время проявлял беспокойство, вертелся в кресле, сучил огромными ножищами по наборному паркету пола исторического капища. А тут вскочил и начал метаться по стеклянной клетке импровизированной переговорки, как муха, пойманная чашкой.

– Короче, Склифосовский! Мы вас сюда работать, а не муру рассказывать позвали! Амигдала не тем дала! Не стройте тут из себя профессора Преображенского! К делу давайте! К делу! На все ваши обмороки, уколы, приколы уже, считай, сутки ушли. А мир сейчас без президентов ядерных держав крутится! Вот-вот звездой накроется, сдувайте трибуну! К делу, господа! К делу!

– А вот здесь, пожалуй, и поддержу дорогого нашего Иннокентия. Грубоват, но зрит в корень и за дело болеет… – заметил Начальник ГЭСов, в упор разглядывая сломанный ноготь на указательном пальце.

Но тут Динка вскочила на ноги, до нее с некоторым опозданием дошел смысл воплей Уйгура:

– Как это сутки? Я с вами здесь сутки уже?! Телефон! Срочно мне телефон, мне нужно позвонить мужу. Он же с ума сходит…

– Тююю! Позвони-и-ить… – насмешливо протянул Мутный. – Мы здесь в таком секрете, что ни позвонить, ни написать, ни даже телепатически послание сварганить вы не можете. И никто из нас не может.

Дина Алексеевна чего-то такого и ожидала всю дорогу от внезапных заказчиков с момента заговорившего кондиционера. Поэтому она даже с какой-то дурацкой готовностью, воображая себя комсомолкой Зоей Космодемьянской и готовясь отдать жизнь за разговор с любимым мужиком, тут же демонстративно улеглась на пол, закрыла глаза и объявила:

– Пока не дадите поговорить с мужем, с места не тронусь, хоть током меня пытайте!

– Вот дура! Прости господи! – услышала она над головой спокойный голос Карломарксовича. – И ты, Ваня, Мюллер недоделанный!

Потом раздались шуршание, гудки, и Дина услышала:

– Андрей Фридрихович, добрый день. С вами сейчас Дина Алексеевна будет говорить…

Гостья взлетела с пола и схватила трубку из рук невозмутимого Семена:

– Андрюша! Это я! Я! Все нормально! Это я!

Голос мужа в трубке был спокойный и сосредоточенный. Так он обычно говорил, когда в комнате был еще кто-нибудь:

– Солнце! Все нормально. Не кричи, я хорошо слышу. Я отправил к тебе вчера ребят на объект. Представители заказчика у меня уже были. Они и сейчас здесь. Работаем. Все путем. Не беспокойся. Ты нормально себя чувствуешь?

У Дины в голове рушились города и Вселенные. «Представители заказчика и сейчас здесь». Андрей – заложник? Весь мир – заложник? Кто оставит нас всех живыми с таким знанием? Мы смертники? Чем больше она слушала родной голос, тем выше поднималась паническая волна страха, мешая соображать и принимать решения. Необходимо было прийти в себя. Успокоиться.

– Да, родной. Все отлично. Здесь очень интересно. Нормальные условия работы. Но тебе придется сюда подъехать. Я, увы, не смогу без тебя Систему Искусственной Интуиции запустить для проекта. Сможешь отвлечься от своих фермеров?

– Да, конечно. Мне нужно пару часов, чтобы раздать ценные указания по офису, и я весь твой.

– Отлично. Я попрошу организовать пропуск Сем…

Здесь телефон отобрали. Семен широко улыбнулся.

– Никаких имен, дорогая Дина! И даже никаких кличек. Мы не предусматривали раньше, но, я думаю, у коллег не будет возражений против кандидатуры Андрея Фридриховича в нашем проекте. Люди нужны. Нужны очень. Я отправлю машину за ним.

Динку еще потряхивало от предчувствия чудовищных перспектив государственной затеи, и, чтобы успокоиться, она мысленно полезла за своими «консервами счастья». Это была ее личная практика – включить светлое воспоминание и от него уже раскручивать по новой всю мизансцену происходящего.

Она вспомнила одно утро.

Косой свет пробивался сквозь ветки дерева, загораживающего окна в спальне томского отеля…

Кажется, сто лет назад это было, а ведь всего-то каких-то девять месяцев прошло…

Косой свет пробивался сквозь ветки дерева, загораживающего окна в спальне томского отеля. Развесистый древний тополь дал возможность не задвигать занавески и жалюзи. Дина терпеть не могла тряпки на окнах.

Скомканные бессонные простыни и силуэт мужчины, застегивающего белую рубашку. Ей всегда нравились эти доспехи современных рыцарей: белые рубашки, запонки, узкие темные брюки на длинных сильных ногах. Она подала Андрею смартфон с тумбочки, как будто вечная женщина своему вечному воину протянула лук и стрелы, а он склонился с седла в прощальном поцелуе перед тем, как умчаться на охоту, на сражение, просто умчаться по своим мужским делам.

И Динка слизнула с его шеи капельку воды, которой Андрей смывал только что их любовь. Но не смыл. Нет. Она осталась в этих веселых от сладкой бессонницы глазах, в этой складке у рта, в которой читалось: «Еще секунду только ты и я, только мы. Еще секунду мне нет дела до остального мира…»

В этот момент Дина точно знала, что где-то там, в пылу сражений, совещаний, переговоров, косой луч упадет вдруг на стол, как сейчас у них в спальне. И весь мир рассыпется на мгновение перед его глазами, и он ощутит ее запах и услышит ее голос: «Я люблю тебя, мой Викинг. А то, чем ты сейчас занят, это нам все равно».

Но Андрей уехал на завод, а Динка, покрутившись в смятых и влажных простынях постели, поняла, что настолько переполнена этим светом, счастьем, глазами, руками любимого мужчины, что спать не сможет точно, пока не потратит все эти играющие по телу пузырьки энергии, пока не поделится такой светящейся собой со всем окружающим миром. Счастье жгло карман, как крупный выигрыш в казино у удачливого повесы. Выигрыш был обречен быть потраченным на всякую хрень и хтонь любимцем фортуны и его развеселыми друзьями.

В таком полулетящем состоянии Дина Алексеевна обрушилась на головы томских разработчиков и инженеров, которых Андрей уже собрал в большом переговорном зале компании для постановки и обсуждения новой задачи, родившейся буквально в воздушном пространстве трассы Москва – Томск в голове их неуемного Президента Дины Алексеевны Кусковой.

Андрей, улыбаясь, смотрел на пустившуюся во весь опор жену, перемалывающую спокойное сибирское пространство томского офиса Cognitive, и загорающиеся, как включенные в розетку, лица ребят, и вспоминал подробности всей сумасшедшей зимы этого года.

Андрей Новицкий был совсем недавним столичным жителем, его детство и юность прошли в Нальчике. В Москву он уехал учиться в Университете. И сейчас в нем редким образом соединялись кавказская закваска с русской и немецкой кровью встретившихся в этом милом курортном горном городке родителей – детей репрессированных немецкого винодела и русского директора строительного треста.