Разработка каждой из моделей планируется заранее и ведется с учетом времени, необходимого для внедрения ее в промышленность. Поэтому в Москве специалисты стран — членов СЭВ оценивают и обсуждают уже моду будущего года, определяют, насколько она отвечает стремлению к разнообразию и совершенствованию нашей одежды.

Работа эта сложная и проводится в несколько этапов. Сначала отбирается гамма модных цветов и оттенков, рассматривается набор различных тканей и материалов и, наконец, происходит знакомство с коллекциями моделей одежды, обуви и различных аксессуаров — сумок, поясов, головных уборов, перчаток. Если направление утверждается, то новые модели передаются для опробования в промышленность.

Однако разработать и пустить в массовое производство новую коллекцию — это лишь половина дела. Главную оценку даст последнее, но самое важное звено этой цепочки — покупатель. А это в свою очередь означает, что необходимо донести до каждого потенциального покупателя новую моду, убедив его в ее красоте и целесообразности. Этой цели и подчинена вся пропагандистско-просветительная деятельность домов моделей. Она ведется на страницах журналов мод (такие журналы выпускаются многими домами моделей), модельеры и искусствоведы выступают с лекциями на заводах и фабриках, в колхозах и совхозах, по радио и телевидению.

…Модель поступила в магазин. И если она пользуется успехом, если на улицах появились люди в новых костюмах, пальто и плащах, то тогда и можно сказать, что цепочка замкнулась и работа коллектива Дома моделей успешно завершена.

Как это ни парадоксально, значительное большинство идей и новых форм в последнее время родилось отнюдь не в домах моделей, а на улицах городов. Профессиональные создатели моды неожиданно столкнулись с весьма мощной конкуренцией со стороны непрофессионалов — самодеятельных художников движения протеста, создавших течение, получившее название «антимода», объединившее различные тенденции, которые не входят в границы моды, существуют вне, помимо ее и даже наперекор ей.

Начало этому течению положили хиппи, или, как еще они именовали себя, «дети-цветы». Их одежда была своеобразной «изнанкой» официальной, признанной моды.

Разноцветные цыганские платки смело сочетались у них с пышными крестьянскими платьями, эполеты — с индийским сари, майки, испещренные совершенно невообразимыми надписями и аппликациями, — с кружевами и вытертыми до белизны джинсами…

Они надевали все, что им нравилось, любой сколько-нибудь диковинный наряд, способный шокировать общество. Соединяли несоединимое. Сами шили одежду, красили, разрисовывали, расшивали. Словом, это был вызов общепринятым, установившимся вкусам и канонам.

Их отказ от моды салонов и буржуазных кварталов означал желание противопоставить себя прогнившему капиталистическому обществу, побуждающему покупать и уничтожать предметы человеческого труда до того, как они стали непригодными для употребления. Мода представлялась хиппи одним из символов чуждого по духу буржуазного общества, с поразительной быстротой растрачивающего свои богатства в то время, как две трети населения земного шара не имеют самого необходимого.

Еще одна причина отрицания официальной моды заключалась в ее обезличивающем характере. В самом деле, она стремится заставить всех без исключения в данный момент одеваться только в определенной манере, превращая одежду в своего рода униформу, подавляющую всякое проявление индивидуального вкуса. Смены стилей и направлений заставляют постоянно менять свой образ, отказываться от своего «я».

Современная урбанизация делает городских жителей западных стран похожими на пчел, на сонм одиноких, изолированных, но внешне однотипных людей. Хиппи восстали против буржуазного общества, лишающего человека индивидуальности. Они верно указали на язвы, разъедающие сердца и души людей. И все же за пределы чисто внешнего, во многом показного протеста они выйти не сумели, не смогли найти выход из лабиринтов буржуазного индивидуализма.

Единственное, в чем «дети-цветы» в полной мере проявили свое отношение к ценностям капитализма, так это во внешнем облике. Конечно, было бы неверно утверждать, что «бунт идей» свелся лишь к «революции» в одежде, но тем не менее в определенной степени именно молодежь разрушила каноны старой моды.

Прошло несколько лет, и тысячи хиппи вернулись к прежней жизни, облачились в недавно еще столь бурно отрицавшиеся костюмы и платья, сменили сандалии на лакированные туфли. Однако свой след в истории моделирования они оставили. И немалый.

Спрос рождает предложение. И спрос на потертые джинсы и цыганские шали породил предложение со стороны оборотистых дельцов. Сначала появились небольшие лавчонки, где торговали всякого рода старьем. Затем за дело взялись более солидные люди. Именно в это время мы услышали о Мэри Куант, которую газетчики окрестили «самым революционным модельером мира». Но нет, она не «изобрела» новую моду — она подобрала ее на улице. Мэри Куант лишь использовала в своем бизнесе идеи протеста, заключенные в одежде хиппи.

Сначала Мэри Куант открыла в лондонском районе Челси небольшой магазин, где стала торговать своими экстравагантными и чрезвычайно смелыми для того времени нарядами, длина которых буквально с каждым месяцем укорачивалась. Вскоре многие «авангардисты» по достоинству оценили мини-моду, которая затем завоевала сердца миллионов молодых англичан.

Лондон внезапно перехватил у других западных школ моделирования монополию на диктат новых силуэтов и конструктивных решений. Британские дизайнеры одними из первых стали работать не на женщин «возраста элегантности», а на молодежь.

Завоевав поддержку молодых англичан, Мэри Куант предприняла «десант» через океан. В 1965 году она устраивает на борту фешенебельного океанского лайнера «Куин Элизабет» в Нью-Йорке шоу британской моды. Ее мини-юбки были встречены с восторгом. Появившись на Бродвее и Таймс-сквере, манекенщицы в своих суперкоротких нарядах вызвали остановку уличного движения. Через несколько часов «возмутительницы спокойствия», а также пешеходы и водители, с изумлением взиравшие на их платья, предстали в видеозаписи на экранах миллионов телевизоров.

Куант со своей коллекцией стрелой пронеслась по доброму десятку американских городов. И везде — шумный успех. Затем ее маршруты пролегли и по другим странам. Журнал «Вог», рассказывая об ажиотаже, царившем на зарубежных показах ее моделей, дал следующий заголовок к статье: «Мир вдруг захотел выглядеть так, как выглядим мы». Вскоре ателье Мэри Куант разрослось, и его хозяйка уже ворочала миллионами.

Естественно, что у предприимчивого модельера нашлось немало последователей. По всему Лондону, а затем и в других городах и странах, как грибы после теплого дождя, стали появляться и множиться ателье и магазины, специализирующиеся на продаже «антиодежды». Мода на «антимоду» породила целую отрасль легкой промышленности, принесшую многомиллионные доходы последователям Куант. «Хиппитализм» — так язвительно назвали журналисты новое ответвление бизнеса.

Но не только возможность извлечения прибылей двигала бизнесменами от «антимоды». Буржуазное общество получало дивиденды и политического плана. Вот как цинично писал об истинных задачах пропагандируемого «общества вседозволенности» социолог Д. Строкс: «Пусть молодые балбесы делают что хотят: танцуют, занимаются спортом, любовью, посещают ночные клубы, пьют, наконец, дерутся — это их право, и мы не можем отказать им в этом. Но мы можем и обязаны уберечь их от увлечения политикой, которая в конечном счете окажется марксистской политикой». Буржуазия была готова культивировать «революцию» в моде, только бы не допустить пробуждения у молодежи социального самосознания.

Профессиональные модельеры и представители швейного бизнеса подхватили и развили в своих моделях идеи «антимоды». Подавляющее большинство новых форм, появившихся в движениях протеста, вскоре адаптировалось до такой степени, что даже перешло в разряд классики. Оно невольно растворилось в общей моде, естественно, утратив заложенный в ней импульс протеста.