Ремарка:
— Мне нужно заесть эту новость, — вставила я до того, как Цаца успела отреагировать.
— Конечно конечно!
Конец ремарки.
Обломова: Неужто и правда, кто-то окрутил моего милого несчастного папу… снова! Совсем, как моя мать! (жуёт бутерброд)
Цаца: Ах, ваша мать была…
Обломова: Не будем о ней, это сейчас не важно… что там папа?
Цаца: В наших кругах говорят…
Обломова: В каких кругах?
Цаца: Ну… в тех где вращается твой отец, милая.
Обломова: А-а… в тех кругах… (делает чай)
Цаца: И говорят, что окрутила его малолетняя девка. И притворяется… беременной! А сама-то нагуляла.
Обломова: Да вы что? Я и не знала…
Цаца: Да-да… Это просто трагедия…
Обломова: А источник проверенный?
Цаца: У меня — самый проверенный. И Лев не такой как обычно. И не приходит совсем… он же не из этих, он не в отношениях. Он… ну словом без заморочек. Его так просто… не окрутить. Там точно криминальная история.
Обломова: Точно-точно… (поражённо жуёт бутерброд)
Конец первой сцены
Я хохотала, как безумная, стоило двери за Цацей закрыться. Ну бывают же такие драма-куин, я и не надеялась… думала меня уличат во вранье и выведут на позорную площадь. Одним бутербродом тут не обойтись.
Что я узнала?
Лев перестал ходить куда-то там… звучит, как масонские собрания или бордель, что-то из этого. Плюсик.
Все судачат о моём появлении в его жизни, но как и откуда? Неужели сам треплется? Минусик.
Они считают меня будущей женой… малолеткой, и что я выдумала беременность. Вообще странно.
А ещё он потаскун! Ну в этом я не сомневалась.
Не заморачивается значит… ага. Ясненько, ну это я ещё в нашу первую встречу заметила.
И почему все добрые милашки так широко душу раскрывают, прямо расщедриваются изо всех сил!?
Личную жизнь он не обсуждает… а я сама обсудила. Без его участия.
В общем жевала уже третий и четвёртый бутерброд, который казался теперь недостаточно вкусным и тосковала.
Ну где же принцы, когда они так нужны? Ай… все как один по-тас-ку-ны… Права была Цаца, не понять мне тонкой душевной организации рыжих мужчин.
Цаца дала мне свой инстаграм, чтобы если что-то замечу я написала ей в директ, и путём несложных махинаций и откровенного шпионажа, я нашла аккаунт Льва.
Чуть чаем не подавилась.
А он там… совсем другой. Цаца бы его не узнала, если бы видела только фото. Огромный медведище, волосы в хвост, доброе лицо, плечи широченные… Я и не подозревала, что человек может так измениться. Высохнуть. Теперь Лев был жилистым, хоть и не совсем уж слабым. Волосы, видимо, только начали отрастать. Лицо осунувшееся. Я видела, что он всё ещё пьёт какие-то таблетки по утрам, но не решалась спрашивать.
Да уж… вот этот человек с фото в инстаграме мог быть ого-го каким потаскуном, да ещё и из этих, благородных, которым всё прощают. Такие одинокие котяры без заморочек, в вечном поиске “той самой”, которой может никогда и не будет.
Эх…
Нет, на фото он, конечно, хорош. Не то чтобы сейчас хуже… вовсе нет. Ещё в первую нашу встречу меня больше всего поразила его великолепность. Что-то невидимое глазу, от чего ты становишься послушным кроликом. Он как усталый после битвы Лев…
Ой ё…
Как же я романтизирую…
Нет, и так тоже нельзя.
Собралась быстро, Соня! И иди занимайся! Завтра пары!
***
И я уснула, как самая слабая слабачка, прямо в “библиотеке” над конспектом, которые нас всё ещё заставляли писать от руки. Ну вернее, как заснула. Заснула, чтобы проснуться и весьма эффектно. На руках у прекрасного принца-Льва.
— Э-э! — я попыталась вырваться, но он покачал головой.
— Что-ты, доченька, детей же носят на руках, — посмеялся он.
— Уже знаешь, — я скрестила руки на груди и покорно поехала на Льве в спальню.
— А как же. Сразу узнал…
— За тебя все так переживают.
— Какая очаровательная у тебя ревность, Обломова, — усмехнулся Лев и… поцеловал меня в щёку. — Ты такая мартышка, просто слов нет.
У меня слов тоже не было. Только слюни и эмоции. Потому что стоило Льву опустить меня на диван, я взвилась и бросилась его колотить.
Мартышка?
Ревность?
МАРТЫШКА?
РЕВНОСТЬ?
Он хохотал… хохотал, как самый ужасный на свете человек, как слон отгоняющий моську… и с этим человеком я хотела ребёнка воспитать. И к нему я стала привыкать? О нём стала думать перед сном?
— Ты! Животное!
— Да. Дикое, — кивнул он.
— Замолчи сейчас же! Тебе слова не давали.
— Да, моя госпожа, как скажете. Вам может с юристом…
— В жопу твоего юриста!
Он получал за каждое слово по разным частям тела и кулаками и подушкой. И судя по острой боли в пальце, я его ещё и поцарапала на славу. А когда ему надоело, скрутил меня и перевернул на спину.
Ветер ворвался сквозь приоткрытое окно. Шторкой шуршал… измывался над ней.
А я застыла, мечтая глотнуть этого ветра, для храбрости, как шампанского, но увы, весь воздух для меня на сегодня кончился.
— Истеричка, — вздохнул Лев, затыкая мне рот.
Тридцать девять минут, чтобы сменить градус отношений
Я понятия не имею, что со мной всякий раз делают его поцелуи. Особенно, как выяснилось, когда я в ярости. Это какой-то сдвиг, я заболела.
Нельзя смешивать вместе два очень взрывоопасных элемента и целовать девушку в истерике, не понимаю откуда в таких условиях берётся это желание ответить, да так, чтобы на всю жизнь… запомнил… гад.
Интересное кино, конечно.
Но я с не меньшим усердием целовала его тёплые уверенные губы, которые будто совершенно точно знали, как именно мне нравится.
Я даже укусила его, и услышав рычание, настолько удовлетворилась, что сделала это снова. Рычание… ой, оно где-то внутри отдалось ответным сладким спазмом. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
И целоваться трезвыми, лёжа — нельзя. Противозаконно.
Потому что оправданий нет, а сумасшедшее желание губами что-то доказать — есть.
И самое, почему-то, страшное — это прикосновение… языка к моему языку.
И тишина.
Можно себе представить, что всё замерло и перестало жить, в своём упорстве и в своей агонии достигнув пика. Отсчитало секунды, мучительно сладкие и терпкие, как красное вино. Дало мне распробовать этот момент, будучи в своём уме и трезвой памяти.
Сделать вдох.
Содрогнуться.
Не то прорычать, не то простонать в ответ от невозможности держаться спокойней.
И ответить.
И всё запульсировало вокруг, всё наэлектризовалось и затрепетало. И от каждого нового прикосновения, будто тела срастались и не могли никак разъединиться. И кожа, словно взрывалась там, где её касалось лёгкое осторожное… дыхание.
Я умерла.
Честное слово умерла, потому что никогда раньше, и (как же мне страшно если...) никогда в будущем, я такого не почувствую.
Руки Льва оказались на моих плечах (а раньше где были), на моей шее, которая вдруг мне самой показалась слишком тонкой, как у беспомощного цыпленка, на моей спине.
Я уже будто не помнила, что однажды он меня касался, а было же такое, но всё иначе, будто тело не моё. Будто тогда была не я.
И даже быть может уже и не осталось никакой ярости, может не хотела его убить или не помнила за что… он же не уйдёт? Не остановится?
