Я пьяна, он пьян. Я шла на свидание, он — нет. Он помнил про защиту, я помнила про защиту. Да у меня была полная сумочка презервативов. И порванный пакетик на полу я тоже помню. Что-то пошло не так — ок, да, он прав, дерьмо случается. Но почему теперь в моей жизни должен кто-то объявиться? Из-за грустной истории про рак и кошку? Из-за красивых глаз? 

— Я, может, и не права. Я может и дура полная. Но то, что ты решил, увидев девушку в номере, её трахнуть и даже не удивился, что она не против — не значит, что ты чей-то отец. И ничего пробовать я не стану. И говорить, что я не одна не стану. Это мой ребёнок и моё тело. Ты им воспользовался только один раз. Спасибо. В качестве первого раза — было отпадно, у Лёхи бы так не вышло. Но больше — всё. Мне общение не нужно. Я обещала тебя выслушать и я выслушала. И не рассказывай про отцовский инстинкт, умоляю. Ты просто неудачно сунул и неудачно вынул, потеряв по дороге защиту. Поймал один шанс из миллиона, но это не твой шанс… а этого пузырька, если я его оставлю. Относись к этому, как к донорству спермы.

Ливень лаял по лужам как неудержимый пёс, сорвавшийся с цепи, и Льва это тяготило. Как любой представитель кошачьих, он дождь не любил и дом старался в такие дни не покидать. 

Но сейчас обстоятельства казались исключительными. 

Двадцать пять минут назад он смотрел, как такси увозит Соню. Или нет. Это было чуть раньше. Двадцать пять минут назад он спустился в парадную, где Соня сидела, прислонившись к мраморной стенке, и смотрела на то, как дождь заливает парковку.

В доме были фантастические двери в подъезды, остеклённые во всю высоту, и вот возле них Соня и сидела. А Лев сел напротив и тоже прислонился спиной к холодной мраморной плитке.

Она даже не обернулась, как любая истинная колючка. А Лев и не думал, что та девочка из номера такая, и только теперь увидел её реальное лицо. И прокляните его, обвините в мазохизме, но оно нравилось ещё больше.

Он колючку понимал. 

И только теперь осознал, где прокололся. 

Соня была, очевидно, из тех, кто всех вокруг себя старательно распугивает, давит, шипит и кусается. А того, кто пережил этот фестиваль  —  оставляет рядом. Она ни в ком не нуждается… якобы. И никого не любит… якобы. 

Лев никогда таким не был, он  —  совершенная противоположность таким, как она. Он — свет, а она яростная тьма, которая просто хочет, чтобы её оставили в покое.

Порычит, порычит, огрызнётся, а потом скажет: “Да-да, идите, куда шли! Вам такое счастье, как я, ни к чему!”

И будет вот как сейчас, дёргать подбородком, делая вид, что не замечает никого рядом. Волчонок. 

— Как так вышло? — Лев был спокоен. Максимально спокоен и умиротворён. 

Он чуть задрал подбородок, показывая, кто тут вожак, и Волчонок тут же сник.

Соня была настолько тонкой и смешной, настолько странной, что ею хотелось наслаждаться вот так со стороны. Глаза чёрные, даже не карие, и какой-то пепельный оттенок тёмных волос. И правда волчонок с острыми когтями. 

— Что ты такая колючка, — пояснил Лев и чуть улыбнулся, самой наглой своей улыбкой. Совершенно кошачьей и ленивой.

Соня открыла рот, широко распахнула глаза и нахмурилась. Она такого не ожидала. Она думала, что победила.

— Ну? Трудное детство? — она покачала головой, плотно сжав губы.

— Выросла без отца… нет, кажется нет, — он припомнил, что рассказывали ему про Обломовых. — Без матери. Ясно. Весь мир тебя теперь как бы предал… 

Он не смеялся над ней, а констатировал факты, и Соня сразу вся сжалась от этого, будто её убежище раскрыли. Опустила голову и снова уставилась на парковку. 

— Ты испугалась, верно? Меня. И решила, что лучшая защита — это нападение.

Соня снова вскинулась, встрепенулась и уставилась на Льва. 

Была бы Волчонком — зарычала, а потом стала понемногу отходить. 

— Всё стало реальным, — тихо произнесла она. — Всё стало настоящим, когда ты мне рассказал о себе. 

— А ты ещё верила, что это фантазии. Наш мозг уникальная штука, и в стрессовых ситуациях порой работает как иммунная система. Ты знаешь, что при попадании инфекции мозг способен перевести тело в режим комы для защиты? Отключить все системы и уснуть до лучших времён. Не помню, откуда это, но если правда — то это фантастика. А ты, выходит… решила, что если закрыть глаза, всё само пройдёт. И тут я. Мужчина под ключ. 

Она не ответила. 

Лев даже понимал, что ей, вероятно, стыдно, как и всем волчатам, сорвавшимся на лай без повода и погнавшимся за собственным хвостом, решив, что это враг.

— Я бы предложил тебя отвезти, но думаю, что тебе нужно такси. Я уже вызвал. 

Лев кивнул, и Соня оживилась, увидев машину на парковке. Словно зверёк, клетку которого открыли, она не прощаясь вылетела из подъезда, и Лев с улыбкой наблюдал, как уезжает такси. 

Она вернётся, это точно. 

Просто подход нужен другой. 

Разгадка-то на поверхности.

И вот теперь, спустя двадцать пять минут после того, как Лев нашёл Соню, он ехал по залитой водой дороге и улыбался, хоть и ненавидел всей душой дождь. Улыбался, потому что на душе стало тепло и легко.

Донор? Так она его назвала?

Ну ничего, за это ещё прилетит.

Никто ничего никому не должен?

Ну не ему она будет рассказывать, как это работает.

Что там ещё было? Что-то много она натарахтела, всего и не припомнишь… 

Лев припарковался во дворе серой девятиэтажки со старой убитой в хлам площадкой, где в солнечные дни, наверняка, куча детей. Окинул двор взглядом и представил, как по нему бежит кудрявая черноглазая девочка, возможно даже, у неё были подружки, с которыми она вечно ссорилась. А может, и это вероятнее, были парни-друзья, которых она колотила палкой и показывала языки.

Потом эти парни пытались её звать на свидания, а она смеялась. И они звали других девчонок. И Волчонок был уверен, что они предатели. Да-да, Лев хорошо это понимал. И… улыбался. 

— Ох, вы пожалеете, что ввязались в это, — улыбнулся Льву высокий, подтянутый Лев Львович прямо с порога. — Она же дикий зверёк.

— Назад ходу нет, Лев Львович, — кивнул Лев отцу Сони. — Поговорим?

***

Квартира, в которой выросла Соня, была удивительно холостяцкой. Никаких украшательств, даже шторы не прикрывали окна. Всё чисто и строго, максимально просто. 

И Лев Львович — красивый молодой мужик, прямо-таки образец благодетельного “хорошего человека”, а уж точно не такого шалопая, как Лев, одиноко в этой квартирке сидел. 

Маленькая кухонька. Длинный узкий коридор, где умудрился поселиться велосипед, загородив проход.

— Чай. Кофе. Коньяк? — слово “коньяк” Лев Львович протянул с самой безумной интонацией, намекая на качество продукта, или напротив, отсутствие такового.

Но достал семилетнюю “Старейшину”, потряс в воздухе, и, махнув на всё включая ключи от машины, Лев согласился. 

— Значит вы — отец?

— Отец.

— Староваты на мой вкус, — хохотнул Львович. 

— Какой есть. 

— Ну, спрашивайте.

— Почему она такая колючка? — Лев стал нарезать, предложенный ему лимон, пока Львович разливал по рюмкам. 

— Сначала во-от, — он поставил перед Львом “Старейшину”. — А там и поговорим. 

— А по батюшке вы?..

— А по батюшке я мудак, ну и по мнению вашей дочери. А так, Григорьевич.

— Как же Лев Григорьевич так вышло? 

— Удивительнейшим образом, Лев Львович. Но вот. Это я нашёл в кармане. Не мое, даю руку на отсечение. 

— Да уж, вижу, что не ваше. Эти удивительные образцы от советской резиновой фабрики я покупал ещё в конце восьмидесятых…