Пятилетняя Поля была парализована. И почти не говорила. Филимонова давала матери дополнительные деньги за уход, который был не прост. Поднять девочку утром, посадить в инвалидное кресло, кормить три раза в день, менять нижнее бельё несколько раз в день. Это становилось для матери всё труднее. Матери шёл пятьдесят шестой год, она ушла на пенсию рано, проработав двадцать пять лет. Её беспокоил артрит в запястьях и пальцах. Ей было тяжело поднимать с кресла Полю, чтобы менять подгузники и трусы. Надо было избегать опрелостей. У неё была современная стиральная машина, которую купил Соловей. Он собственноручно привёз машину из магазина, и установил. Мать стирала в машине каждый день, конца этому было не видно. В глубине души она теперь побаивалась свою дочь. Чувствовала, что дочь имела на неё зуб. Она знала, что Филимонова была тесно связана с преступным миром. Частично ей льстило, что её толстая нескладная дочь, являлась одной из самых опасных бандиток Москвы. Она часто вспоминала свою бурную молодость, о которой не распространялась. В своё время её могли тоже посадить на долгий срок. Её спасло замужество на лимитчике и тот факт, что она работала, как пролетарий, на швейной фабрике. Была ударником социалистического труда.

Андрей сразу проникся весьма тёплыми чувствами к доброжелательной дородной тётке. Он решил, что скорей всего её тоже, как его, никто не любит, и что они оба нищие, одинокие, пропавшие родственные души. Факт, что она работает в прачечной, да ещё иногда дежурит там по ночам, вызвал у него сочувствие. В молодости он работал электриком в гостинице, потом в баре гостиницы пристрастился к алкоголю. Вследствие чего у его жены развилась послеродовая депрессия, которая вылилась в открытую ненависть к Андрею. Она совсем перестала обращать на него внимание, как будто его не существовало. В один прекрасный день он пришёл домой, а его жена и сын исчезли, будто никогда не существовали. Позже ему пришло письмо от адвоката и бумаги о разводе, которые нужно было подписать. Он стал ещё больше пить. Наконец, его выгнали из гостиницы. Он устроился в булочную – разгружать ночами хлеб. Но вскоре понял, что работать ночью он не может. Диабет бесконтрольно свирепствовал в его теле. Он перестал ходить на работу. Его отчислили. Он продолжал пить, продавая марку за маркой из его коллекции, покуда не появилась в его жизни новая жена – толстуха Наташа. Она привозила еду и не брала с него денег. Он стал её боготворить. Ему в голову не приходило, что она не работала, а только числилась. Половину её зарплаты получал директор Центральной фабрики-прачечной, член партии Кульков, знакомый Соловья по армии. Он также получал пол или треть зарплаты от других, кому нужно было работать для прикрытия. Все должны были работать в СССР.

У Андрея не было никаких секретов, кроме одного – его коллекции марок. Его бывшая жена, которую он мысленно называл «стерва», ничего не знала о существовании коллекции. «Стерва» отсудила бы или спёрла его коллекцию, думал Андрей. Андрей очень гордился своей коллекцией, когда был моложе, а теперь только думал о том, как бы ему напиться. Марку за маркой продавал он свою редкую коллекцию московским филателистам. Когда ему было двенадцать, они с приятелем залезли по водосточной трубе в окно Латвийского посольства на второй этаж. Посольство в то время находилось на улице Машкова. Оказалось, что альбому с марками, который он украл тогда, не было цены. Кому принадлежал этот альбом – было неизвестно. Андрей прятал альбом долгие годы, прежде чем он начал распродавать марку за маркой, чтобы купить пива и водки. У него были марки стран, которые уже давно не существовали, такие как Бурунди, Родезия. Были даже марки царской России и третьего Рейха. Одна марка была одной из первых британских марок с красным профилем царицы Виктории 1854 года. Все гонялись за чёрной Викторией, напечатанной в 1847 году – первой в мире маркой, которая была без перфорации. Красная Виктория также очень высоко ценилась. Она всё еще хранились в его альбоме, который он прятал на антресолях в коробке со сломанными игрушками его сына. В молодости он мечтал разыскать чёрную Викторию. Он знал, что их достаточно напечатали в своё время и кто-то должен был их иметь, но кто? Теперь это никакого значения не имело. Чёрная Виктория подождёт.

Медленно, но верно катился Андрей вниз по косогору жизни к смерти – без драм и сожалений. В первый раз в жизни Филимонова встретила человека, который не хотел жить. Все, кого она знала, хотели жить – она сама, её мать, Барон, Соловей, Вовчик Муганов, даже паршивый лысый чурка Ибрагим и его подручный Шалим-Водолаз. Целая наука медицина была придумана для того, чтобы продлить человеческую жизнь. Ко всему прочему она думала, что жизнь – это редкая привилегия. Быть зачатой, выжить в утробе, родиться, потом не умереть в детстве от несчастного случая или болезни, пережить подростковый возраст статистически было почти невозможно. Один случай на миллион, – думала она.

Через месяц Андрей предложил Филимоновой замужество, что не стало для неё сюрпризом. Она быстро согласилась, действовала со стратегической точки зрения. Правда, что Соловей и она имели в прошлом романтические отношения после того, как она вышла из тюрьмы. Она похудела в тюрьме и выглядела даже привлекательно. После родов Филимонова начала опять толстеть не по дням, а по часам, Соловей потерял к ней романтический интерес, но никак не человеческий:

– Давай, худей, Бублик, – говорил он ей. – Это даже для здоровья полезно.

Выйдя замуж за Андрея, Мадам стала совладелицей двух комнат в коммуналке в центре Москвы, в Даевом переулке. Андрей прописал её в свои две комнаты из благодарности за её уход за ним и бесплатную еду. Скоро она начала планировать, как ей от него избавиться.

– Он запросто сможет уколоться большей дозой инсулина. Участковый врач подтвердит, что Андрей пил и мог допустить такою ошибку. Она станет вдовой.

Я случайно встретила Филимонову много лет назад. У меня была школьная подруга Дина Кузьминская, которая была знакома с Филимоновой по бизнесу. Я не знала точно в то время, каким бизнесом они ворочали. Знала только, что Кузьминская собиралась уезжать в Израиль, на что были нужны деньги. Мы только закончили среднюю школу, нам было по семнадцать лет. Филимоновой было двадцать пять лет. В то время Лиза была без работы, а я работала в «Институте Морфологии Человека» лаборантом. Филимонова уже зарабатывала деньги подпольной продажей платьев – самострока с заграничными лейблами и белыми кружевными воротниками. Лейблы отпарывались со старой фирменной одежды на фабрике-прачечной или прямо в магазинах одежды в примерочных и пристрачивались на швейной машине к новому самостроку. Подпольное название модели было «Стюарт». У неё была профессиональная швея, с которой она познакомилась в тюрьме. Швея отсидела несколько лет за то, что стукнула мужа, защищаясь от его пинков, по голове его же рубанком, и убила, попав в висок. Никаких доказательств, что он её периодически дубасил не было. Швея не ходила в милицию и в травмпункты. На ней всё заживало, как она говорила, «как на собаке». Её психологическое состояние ухудшалось не по дням, а по часам. Муж бил её ногами по телу. От этого никто никогда не видел синяков. Они были скрыты под одеждой. В глубине души швея надеялась, что он перестанет. В тот злосчастный день, он начал обвинять её в том, что она бросала игривые взгляды на его друга. Его глаза налились кровью, и он начал на неё наступать. Сама того не ожидая, швея схватила рубанок со стола и ударила психопата в висок. Она до сих пор помнит его недоумевающий взгляд разъярённого быка, которого неожиданно заколол матадор. Он ещё побалансировал какое-то время на ногах, потом резко покачнулся в сторону жены, которая вовремя отпрыгнула, и завалился на находившийся рядом стул. Стул с треском под ним развалился. Уже мёртвый, он крякнул в последний раз, выпустил оставшийся в его лёгких воздух, и затих навеки.