– Глеб? – произнесла растерянно. И добавила, заметив собравшихся вокруг нас студентов. – Власович…

– Как ты? – спросил я, невольно улыбнувшись. Внутри меня шла борьба. Я буквально разрывался между долгом перед семьёй и общиной и своими собственными неясными чувствами. Но показать ей свои сомнения я не мог. Не в тот момент, когда она смотрела на меня таким наивным беспомощным взглядом.

– Я нормально, – ответила Ника и потянулась к термосу, что держал её друг. – Кир, дай, пожалуйста.

Здоровяк покачал головой. Ника вопросительно приподняла брови.

– Так, ребят, давайте-ка отойдём и поговорим, – предложил я, протягивая Нике руку. Та несмело оперлась на неё и поднялась на ноги.

Её всё ещё немного покачивало из стороны в сторону.

– Э, Кирилл, кажется? – обратился я неуверенно к здоровяку и протянул ему полтинник. – Купи, пожалуйста, воды. Мы будем за углом в коридоре.

Парень растерянно кивнул и побрёл к кассе буфета. А я перевел взгляд на Нику. Отпускать её руку не хотелось, но держать её и дальше было совершенно непозволительно. Она первая это поняла и спрятала руки в карманы. Мы побрели по коридору к свободной скамейке.

– Извините, – опустив глаза, сказала она. – У меня малокровие, так что вот…

– Не пей больше эту дрянь, – покачав головой, ответил я. – Аконит – яд для волков. И твой дядя должен бы знать об этом.

Ника бросила на меня испуганный взгляд, а затем огляделась по сторонам. Убедившись, что никто, кроме неё, не слышал моего предупреждения, она чуть наклонилась в мою сторону.

– Вы тоже обо…ротень?

Это было даже немного забавно – то, как она споткнулась на полуслове. Но я сдержал подступивший смешок, чтобы не смущать её ещё больше, и просто кивнул. Ника отчего-то только больше залилась краской и занервничала. Я услышал её учащённый пульс и забеспокоился, что она может вновь невольно начать трансформироваться.

– Дядя говорит, что оборотни – это зло, – шумно вздохнув, сказала она. – Но мне не хочется верить в это. Я думаю, в детстве оборотень спас меня. И я очень благодарна ему за это.

Ника осторожно глянула на меня исподлобья, и от этого взгляда сердце в груди сделало кульбит. Я медленно выдохнул. Вот ведь… И что она творит?

– Я часто видела этого волка во сне после. И думала, что он мой единственный друг.

Мне стало приятно от её слов. Но вместе с тем я подумал, что ничего удивительного в них нет. Никифоров хотел скрыть волчью сущность девушки, а потому изолировал её от сверстников из охотничьих семей, с которыми та хоть как-то могла подружиться. Должно быть, у неё было очень одинокое детство.

– Если тебе дома угрожает опасность, я мог бы найти тебе убежище, – предложил я.

– Убежище? – удивилась Ника. – Вы о чём? Дядь Валера заботится обо мне. Он мой единственный родственник.

«Хороша забота – поить оборотня аконитом», – горько усмехнулся я про себя, а вслух спросил:

– А где ты обычно проводишь полнолуние?

– Полнолуние? – повторила она задумчиво, и на её лице мелькнула паника. – Нигде… А что, в полнолуние должно случиться что-то особенное?

– Когда наступает полная луна волчьи инстинкты обостряются. Как ты можешь этого не знать?

– Я в тот день впервые обратилась, – призналась она. – Что же теперь делать?

Ника навалилась спиной на стену и подняла мучительный взгляд к потолку.

– Во-первых, перестать пить настой аконита, – строго произнёс я. – Во-вторых, найти место, где будешь встречать полную луну. Лучше всего подходит лес, благо у нас их в достатке. Только место нужно выбирать такое, куда охотники побоятся сунуться.

– Охотники… – глаза Ники стали совсем круглыми и напуганными.

– Да, Ника, такие как твой дядька, – ответил я немного грубовато, чтобы смысл сказанного точно впечатался в её разум.

Подошёл Кирилл с бутылью воды и настороженно оглядел нас.

– Продиктуй мне свой номер, я отправлю тебе дозвон, – поднимаясь со скамьи, сказал я.

Ника в ответ назвала кое-как заветные одиннадцать цифр. Я набрал и нажал кнопку вызова.

– Это мой, – кивнул я на загоревшийся экран её смартфона. – Запиши и позвони, если будут проблемы. А сейчас промой желудок и дрянь эту больше в рот не бери. Поняла?

Ника, отчего-то снова покраснев, кивнула.

Я знал, что мои сородичи никогда не поймут меня. Понимал, что предаю Алису и память отца. Вся рефлексия накатывала на меня уже после встреч с Никой. А когда я смотрел на неё, пусть просто издалека в аудитории, не мог не испытывать чувство какого-то благоговения и нежности. Она была интересной. Так забавно морщила лоб, когда сомневалась. А из-за привычки подпирать голову кулаком, сидя за партой, её чёлка всегда немного стояла торчком. И когда она улыбалась, то по неопытности выставляла клычки поверх нижней губы. Все эти её особенности были очень милыми.

Возможно, мне следовало бы задуматься, отчего я пялюсь на неё при каждой удобной возможности. Зачем приехал в колледж, хотя у меня не было занятий. Это все слегка отдавало сталкерством. Но самому себе я этот момент объяснял своим характером, неотъемлемой частью которого была необходимость о ком-либо заботиться. До недавнего времени объектом моей заботы была Алиса. Но чем старше она становилась, тем сильнее крепло её стремление к сепарации, даже несмотря на то, что здоровье всё ещё оставляло желать лучшего. А Ника, хоть и была того же возраста, что и Алиса, с точки зрения жизни оборотня была будто слепой несмышленый щенок.

– Ну так что, ты решила, где будешь в полнолуние? – спросил я её в перерыве перед новой лекцией. Ника замялась.

– Думаю, я должна обсудить это с дядей, – ответила смущенно.

При упоминании Никифорова у меня сработал триггер. Я не понимал, как вообще можно о чём-то разговаривать с этим человеком. Да его и человеком то назвать – язык не поворачивался. Злой и жестокий… Я стиснул зубы, чтобы не разразиться бранью. Нужно было успокоиться. Ведь сама Ника ни в чём не виновата, она не выбирала в какой семье родиться. Но выбор ей однажды сделать придётся, хочет она этого или нет. И что-то мне подсказывало, что единственный верный выбор для неё – уйти из дома. Чтобы сдержать трансформации, Никифоров готов был в течение одиннадцати лет травить её аконитом, я не удивлюсь, если теперь в полнолуние он посадит её под замок, чтобы изолировать от людей.

– Послушай, Ник, – выдохнув сказал я. – Ты ведь не на студенческую попойку собираешься. Дело-то серьёзное.

– Я знаю, – кивнула она, не поднимая глаз. – Но слово дядьки – закон. Он мне как отец.

При упоминании отца Ники, пусть и в довольно абстрактной форме, я опять стиснул зубы. Видимо, моё озлобленное выражение говорило само за себя.

– Не злитесь, пожалуйста, Глеб Власович, – произнесла она, чуть не плача. – Я просто пытаюсь сделать, как лучше.

– В том-то и дело, Ник, что лучше для него и лучше для тебя – это абсолютно разные вещи. Охотники считают нас монстрами, а мы всего лишь хотим свободы для нашей второй сущности. Мы не опасны для людей.

Ника тяжело вздохнула. Было видно по лицу, что она хочет мне поверить, но авторитет дяди, утверждавшего обратное, был слишком велик.

– Но охотники ведь не на пустом месте объявили вас… то есть нас, монстрами, – осторожно заметила она.

– Это долгая история, – я, поморщившись, потёр висок.

– А я до начала лекции никуда не спешу, – пожала плечами Ника и присела на край моего стола.

Невольно я уставился на её бедро в светло-голубых джинсах, оказавшееся в невероятной близости от моей руки. Мне вновь вспомнились замечания Алисы по поводу импринтинга. Я замотал головой, отгоняя навязчивые мысли. Мне положено соблюдать приличия, в конце концов, я ведь преподаватель. Вздохнув, я откинулся на спинку стула.

– Знаешь, как говорят: в любой семье не без урода, – начал я, сложив руки на груди. – И среди оборотней был такой. Полвека тому назад. Макар Агеев его звали. Вот он был настоящим уродом и монстром, во всех смыслах. Благодаря хитрости и силе он занял высокое положение в стае и начал творить то, что ни один уважающий себя волк никогда не позволил бы. Унижал и избивал сородичей мужчин, насиловал женщин. Но, разумеется, самым страшным его преступлением стало убийство человека.