Впятером они покинули тюльпановое поле и стали подниматься по каменным ступеням.

Вдоль лестницы протянулась живая изгородь, даже не изгородь, а настоящая стена из кирисимских рододендронов. Рододендроны еще не цвели, но густая свежая зелень их мелких листочков подчеркивала яркость цветущих тюльпанов.

Сверху открывался вид на сады, где росли древесные пионы — ботав и душистые китайские пионы. Они тоже еще не цвели. Пионовые сады казались несколько непривычными, — наверное, потому, что появились недавно.

Сквозь дымку смутно проступала гора Хиэй.

Почти из любого места в ботаническом саду открывался вид на какую-нибудь гору — на Хиэй либо на Восточную или Северную. Гора Хиэй, видневшаяся за садом душистых пионов, казалась совсем близкой.

— Только вот вершина не видна — туман застилает, — сказал Сосукэ, обращаясь к Такитиро.

— Весенняя дымка скрадывает очертания… — ответил Такитиро. — Отомо, тебе не напоминает она о приближении весны?

— Как вам сказать…

— А может, наоборот, наводит на мысль, что весна уже на исходе?

— Как вам сказать, — повторил Сосукэ. — Весна проходит быстро. Мы не успели даже как следует полюбоваться цветами вишни.

— Ничего нового ты бы для себя не открыл. Некоторое время они шли молча.

— Отомо, не пройтись ли нам по твоей любимой аллее камфарных лавров? — предложил Такитиро.

— С удовольствием, это мне только в радость. А если и барышня с нами пойдет — тем более. — И Сосукэ оглянулся на Тиэко.

Наверху ветви лавров соединялись, образуя над головой зеленый шатер. Нежные молодые листочки были красноватого оттенка. Несмотря на безветренную погоду, они слегка колебались.

Все пятеро шли молча, лишь изредка обмениваясь короткими фразами. Здесь, под сенью лавров, каждый думал о своем.

Когда Хидэо сравнил Тиэко с самыми прекрасными в Наре и Киото статуями Мироку да еще сказал, что девушка прекрасней, чем они, Такитиро не на шутку встревожился. Неужели Хидэо настолько увлечен его дочерью? Но если девочка выйдет за него замуж, где она станет ютиться? В их мастерской? Будет с утра до ночи сучить нитки?

Он оглянулся. Хидэо что-то оживленно рассказывал Тиэко, а та время от времени согласно кивала.

Вообще-то Тиэко не обязательно идти в дом Отомо. Хидэо можно принять и в нашу семью, подумал Такитиро.

Тиэко — единственная дочь. Можно представить, как будет тосковать Сигэ, если она уйдет в дом мужа. С другой стороны, Хидэо — старший сын у Отомо, и сам Сосукэ признает, что он превзошел отца в мастерстве. Согласится ли он отпустить Хидэо? Но у него ведь есть еще два сына. И все ж, хотя дела его последнее время пошатнулись, он, Такитиро, оптовый торговец из квартала Накагё. Разве можно сравнить его торговый дом и мастерскую, где всего три ткацких станка, где нет ни одного наемного ткача и работу всю делают вручную сами домашние? Пустяковое дело с точки зрения коммерции. Поглядеть хоть на Асако — мать Хидэо, на жалкую утварь на кухне… Так отчего бы Хидэо, пусть он и старший сын, не прийти в их семью, когда он женится на Тиэко…

— Хидэо серьезный юноша и с характером, — промолвил Такитиро, как бы продолжая вслух беседу с самим собой. — На такого вполне можно положиться, хотя и молод.

— Вы так считаете? Благодарю, — спокойно ответил Сосукэ. — Ничего не скажу: в работе он прилежен, а вот с людьми не ладит… Груб, неотесан… Просто иногда боюсь за него.

— Не это главное, хотя мне тоже на днях, как ты помнишь, от него досталось, — без обиды, скорее даже весело сказал Такитиро. — Не стоит на него сердиться, такой уж нрав… Кстати, почему вы пришли только вдвоем с Хидэо?

— Можно было позвать и младших, но тогда пришлось бы остановить станки. К тому же я подумал: вот походит среди этих лавров, полюбуется природой, может, его характер смягчится…

— Аллея в самом деле чудесная. А знаешь, Отомо, я привел сюда Сигэ и Тиэко, в общем-то, по совету Хидэо.

— Как это? — Лицо Сосукэ выразило недоумение, — Значит, он захотел поглядеть на барышню?

— Нет-нет, вовсе не в этом дело! — Такитиро испуганно замахал руками.

Сосукэ оглянулся. На некотором расстоянии от них шли Хидэо и Тиэко, а вслед за ними — Сигэ.

Когда они вышли за ворота ботанического сада, Такитиро предложил:

— Отомо, поезжай-ка на нашей машине. Отсюда до Нисидзина рукой подать, а пока она вернется, мы еще немного погуляем вдоль реки…

Сосукэ остановился в нерешительности, но Хидэо сказал:

— Спасибо, мы воспользуемся вашей любезностью. Сначала он усадил в машину отца.

Машина тронулась, Сосукэ приподнялся с сиденья и вежливо поклонился Такитиро и его спутницам. Хидэо же то ли слегка склонил голову, то ли нет — понять было трудно.

— Забавный юноша, — сказал Такитиро, с трудом подавляя смех: он вспомнил, как влепил ему пощечину. — Тиэко, как тебе удалось увлечь этого юношу беседой? Не иначе он питает слабость к молоденьким девушкам.

Тиэко смущенно опустила глаза:

— Говорил он, а я только слушала. Я и сама сначала подумала: отчего это он так разговорился, а потом мне стало даже интересно…

— Не влюбился ли он в тебя? Знаешь, Хидэо сказал мне, что ты прекрасней статуй Мироку в храмах Тюгудзи и Корюдзи… Представляешь, каков чудак?

Слова отца привели Тиэко в смятение. Ее лицо и даже шея порозовели.

— О чем он рассказывал? — спросил Такитиро.

— Кажется, о судьбе ручных станков в Нисидзине.

— Вот как? О судьбе? — задумчиво произнес Такитиро.

— Конечно, слово «судьба» предполагает разговор непростой, но… в общем, о судьбе, — подтвердила Тиэко.

Они шли вдоль Камогавы по дамбе с сосновой аллеей. Такитиро спустился к реке. Здесь, внизу, он вдруг отчетливо услышал звук переливавшейся через плотину воды.

У самой реки на молодой траве сидели молодые парочки; пожилые люди подкреплялись принесенной из дома едой.

На противоположном берегу, пониже шоссе, тянулась прогулочная дорожка. За редкими вишнями, ярко зеленевшими после цветения молодой листвой, виднелась гора Атаго, рядом с ней — Западная, а чуть выше по течению — Северная гора. Там был заповедный участок, где специально сохранялся естественный пейзаж.

— Присядем, — предложила Сигэ.

Неподалеку от моста Китаодзи сушились на траве ткани юдзэн.

— Хорошая нынче весна, — сказала Сигэ, оглядывая окрестности.

— Послушай, какого мнения ты о Хидэо? — обратился к ней Такитиро.

— Что вы имеете в виду?

— Если принять его в нашу семью?..

— Что?! Так сразу?..

— Человек он достойный.

— Это верно, но вы поинтересовались мнением Тиэко?

— Разве она не говорила, что готова во всем беспрекословно подчиняться родителям? Не так ли, Тиэко? — Такитиро повернулся к девушке.

— В таком деле нельзя настаивать. — Сигэ тоже поглядела на Тиэко.

Тиэко сидела на траве, опустив голову. Перед ее глазами всплыл образ Синъити Мидзуки — не нынешнего, а того мальчика, который в праздник Гион ехал на колеснице в старинной одежде храмового прислужника, с подведенными бровями, алыми от помады губами и набеленным лицом. Таким его вспомнила Тиэко. В ту пору она и сама была несмышленой девчушкой.

Еще исстари, с хэйанских времен, так повелось в Киото: когда говорят «гора» — это значит прежде всего гора Хиэй, а когда говорят «празднество» — в первую очередь подразумеваются праздники храма Камо.

Минул уже Праздник мальвы[25], который отмечают пятнадцатого мая.

С тысяча девятьсот пятьдесят шестого года в Праздник мальвы к торжественному шествию во главе с императорским послом добавилась процессия, возглавляемая юной принцессой, — в память о старинном ритуале, когда принцесса, прежде чем посвятить себя служению в храмах Камо, совершает омовение в реке Камогава. В церемониальном наряде из двенадцати кимоно принцесса восседает в возке, запряженном быками. За ней следуют в паланкинах придворные дамы, а также служанки, отроковицы и музыканты. Эта процессия придает празднеству особую красочность благодаря богатству нарядов и молодости принцессы, в роли которой выступает девушка, выбираемая из студенток колледжей. Иногда выбор падал и на подружек Тиэко. В этих случаях она вместе с другими девушками отправлялась на дамбу у Камогавы поглядеть на процессию.