— …

— Несмотря на то, что я попросила выткать пояс для своей сестры?

— Хорошо, я приму его, барышня, — помолчав, нерешительно сказала Наэко. — И простите меня за резкость.

— Он принесет его вам сюда. Вы у кого живете?

— Хозяина дома зовут господин Мурасэ… Наверное, это будет очень нарядный пояс. Только представится ли случай надеть его?

— Разве мы знаем, что нас ждет завтра?

— Это вы верно сказали, — кивнула головой Наэко, — но я не собираюсь менять свою жизнь… Все равно: если и не надену никогда, стану беречь его, как самое дорогое сокровище.

— В нашей лавке специально поясами не торгуют, а вот кимоно к поясу подобрать можно.

— …

— Отец странный человек. Последнее время он потерял интерес к торговле. Тем более что теперь в нашей лавке продаются не только хорошие вещи. Держат всякую всячину — все больше из шерсти и синтетического волокна.

Наэко поглядела на верхушки деревьев и встала.

— Еще немного капает, но я, кажется, вас слишком стеснила.

— Напротив, вы…

— А почему бы вам, барышня, не помочь отцу в лавке?

— Мне? —Тиэко вскинула на девушку удивленные глаза. Одежда на Наэко была совсем мокрая и прилипла к телу.

Наэко решила не провожать ее до остановки — не потому, что вымокла: она опасалась, как бы не заметили, что они друг на друга похожи.

Когда Тиэко вернулась домой, Сигэ стряпала полдник для работников лавки.

— Вот и я, матушка. Извините, что я так задержалась… А где отец?

— Он за занавеской — сидит за столом и о чем-то думает. — Сигэ подняла глаза на девушку. — Где ты была? Кимоно все мокрое и смялось. Пойди переоденься.

— Сейчас. — Тиэко поднялась наверх, не спеша переоделась и присела отдохнуть. Когда она снова спустилась вниз, Сигэ уже кончила кормить работников.

— Матушка, — сказала Тиэко, и голос ее дрогнул. — Мне надо кое о чем рассказать вам, вам одной…

— Хорошо, поднимемся к тебе.

Тиэко замялась, не решаясь заговорить.

— Здесь тоже был ливень? — спросила она, пытаясь собраться с мыслями.

— Ливень? Ливня не было, но ты ведь не о ливне хочешь мне рассказать.

— Матушка, я ездила в деревню на Северной горе. Там живет моя сестра — не знаю, младшая или старшая. Мы, оказывается, двойняшки. Я впервые встретилась с ней на празднике Гион. Она сказала, что наши родные отец и мать давно уже умерли.

Слова Тиэко были для Сигэ как гром среди ясного неба.

— Значит, она живет в деревне на Северной горе? — тихо переспросила она, глядя в глаза Тиэко.

— Да. Я больше не могу скрывать это от вас. Мы встречались дважды: на празднике Гион и сегодня.

— Чем она сейчас занимается?

— Работает на хозяина в деревне — шлифует бревна. Хорошая девушка. Я приглашала ее к нам, но она прийти отказалась.

— Так. — Сигэ помолчала. — Ты правильно поступила, что рассказала мне. Ну, а что ты сама об этом думаешь?

— Матушка, я ваша дочь и прошу вас по-прежнему считать меня своей дочерью, — горячо ответила Тиэко.

— Само собой, вот уже двадцать лет, как ты моя дочь.

— Матушка! — Тиэко всхлипнула и уткнулась лицом в колени Сигэ.

— Я заметила, что с самого праздника Гион ты то и дело о чем-то задумываешься. Хотела даже спросить: не влюбилась ли в кого?

— …

— Все же постарайся привести ее. Можно вечером, когда продавцы разойдутся.

Пряча лицо в коленях у матери, Тиэко помотала головой:

— Она не придет. Она называет меня барышней…

— Вот оно что. — Сигэ ласково погладила волосы Тиэко. — Скажи: она очень на тебя похожа?

В горшке из Тамбы послышалось пение сверчков.

Такитиро узнал, что поблизости от храма Нандзэндзи продается подходящий дом, и предложил Сигэ и Тиэко осмотреть его. Заодно и совершить прогулку, насладиться бабьим летом.

— Хочешь купить? — спросила Сигэ.

— Сначала поглядеть надо, — сердито ответил Такитиро. — Мне нужен домик маленький и подешевле. — И добавил: — Даже если не купим, просто прогуляемся — разве плохо?

— Конечно, хорошо…

Сигэ охватило беспокойство. Если они купят дом, придется каждый день ездить в лавку. Здесь, в Киото, уже многие оптовые торговцы из квартала Накагё живут в отдельных от своих лавок домах — так же, как и владельцы магазинов на Гиндзе и Нихонбаси в Токио. Впрочем, это бы еще ничего. Тем более что Такитиро пока может позволить себе приобрести дом, хотя последнее время дела в лавке идут неважно. А если он намерен купить дом, чтобы продать лавку и удалиться на покой? Ну что же, он, наверное, решил приобрести дом, пока еще есть свободные деньги. Но на что он тогда станет жить? Правда, Такитиро уже далеко за пятьдесят, и он вправе поступать так, как ему заблагорассудится. За лавку дадут немалую сумму, а все-таки грустно жить на одни проценты. Можно, конечно, найти верного человека, который с выгодой поместит вырученные за лавку деньги, но никто из знакомых не приходил Сигэ на память.

Хотя Сигэ не сказала ни слова, Тиэко сразу почувствовала охватившую ее тревогу. Она ласково поглядела на мать, стараясь ее успокоить.

Такитиро же, напротив, был в отличном расположении духа.

— Отец, если мы будем поблизости от Нандзэндзи, может, заглянем и в храм Голубого лотоса — хотя бы у входа постоим, — попросила Тиэко, когда они садились в машину.

— Понимаю, хочешь поглядеть на тот камфарный лавр?

— Очень хочу! — Тиэко удивилась догадливости Такитиро.

— Что же, заглянем. Твой отец, Тиэко, в молодости частенько встречался с друзьями под сенью этого лавра. О чем только мы не беседовали! Теперь никого уже в Киото не осталось.

— …

— Там много памятных для меня мест.

Некоторое время Тиэко молчала, стараясь не мешать отцу, предавшемуся воспоминаниям, потом сказала:

— Я тоже давно не видела этого лавра — с тех пор, как окончила школу. А знаете, отец, в один из вечерних туристских маршрутов входит осмотр храма Голубого лотоса. Там туристов встречают монахини, с фонариками. Однажды я ездила на таком туристском автобусе.

Дорога от автобуса до входа в храм, по которой идут туристы при свете фонариков, довольно длинная и приятная. Но этим и исчерпывается очарование от его посещения.

В путеводителе указано, что монахини из храма Голубого лотоса устраивают для туристов чайную церемонию.

— На самом же деле всех разом приводят в большую комнату, ставят огромный поднос с некрасивыми чашками, туристы быстро выпивают чай и удаляются, — рассмеялась Тиэко. — При сем, правда, присутствуют несколько монашек, но церемония, если так можно назвать подобное чаепитие, совершается с головокружительной быстротой. Я была так разочарована. К тому же чай был едва теплый.

— Ничего не поделаешь. Если бы они соблюдали все правила, на чаепитие ушла бы уйма времени.

— Это бы еще ничего, но после чаепития они включают в храмовом саду прожекторы, на середину выходит до невозможности красноречивый священник и начинает бесконечную лекцию о храме.

— …

— Потом нас проводили в храм. Откуда-то доносились звуки кото, но мы с подругой так и не поняли: играли ли на настоящем кото[54] или включили проигрыватель…

— Так-так…

— Потом нас повезли поглядеть на гионских танцовщиц. Они исполнили несколько танцев, но какой у них был вид!

— Чем они тебе не понравились?

— На них были поношенные кимоно, пояса завязаны кое-как — жалкое зрелище. Из Гиона туристский автобус отправился в Сумию, что в квартале Симабара, где туристам показывают куртизанок-таю. Уж они-то одеты в роскошные кимоно. При больших свечах демонстрируют ритуал обмена чашечками сакэ при свадебном обряде, затем таю, принимая различные позы, имитируют прогулку по улице. Вот и все.

— Не так уж мало, — возразил Такитиро.

— Из всего маршрута самое интересное — шествие с фонариками к храму Голубого лотоса и поездка в Симабару, — сказала Тиэко. — Но, кажется, я вам об этом уже рассказывала…