Все произойдет за восемь лет (1633–1640). Это были годы переворота и обращения в сторону королевства! Они зачеркнули, и надолго, восемь веков полного немецкого владычества. Это резкое вторжение французов за Вогезы, осуществленное как Blitzkrieg, отличалось от медленного утверждения владычества королевства Капетингов над Лотарингией, на это утверждение потребовалось в общей сложности более двух веков (1552–1766).
Швеция, о парадокс, тоже ввязывается в войну: в 1632 году солдаты Густава-Адольфа, государя этой страны, располагаются в Эльзасе и вплоть до Кольмара, чтобы защищать регион от имперской и католической угрозы. Но Густав-Адольф умер (1632), и великодушные протестанты потерпели поражение при Нордлингене (1634). Такие города, как Мюлхауз и Страсбург, напуганные перспективой завоевания их «папистами», согласились на то, чтобы установить контакт с Францией. Франция, пришедшая на смену Швеции, представляла собой наименьшее зло: конечно, это была католическая власть, но терпимая к протестантам и враждебная по отношению к Габсбургам. Со своей стороны Ришелье поначалу думал только о том, чтобы проложить себе дорогу в Германию через Страсбург; но в 1639 году умер Бернард Саксен-Веймарский, который, если бы он прожил больше, стал бы для Франции очень представительным немецким ландграфом Эльзаса, и после его смерти оккупация или просто военное вмешательство Франции в Эльзас, осуществленное в 1633 году, начиная с 1640 года трансформировалось в прямое управление de facto, с присланными правителями и интендантами. После этого естественная граница перестала быть самостоятельной целью. На самом деле имело место что-то наподобие «функциональной» логики: поскольку не все было в необходимой степени продумано, она заменила менее чем за десятилетие изначальное простое «получение гарантий» на плохо скрываемую аннексию.
Мюнстерские соглашения 1648 года признают уступку Эльзаса Франции свершившимся фактом. Габсбурги предпочли такое решение (хирургическое), чем удержание этого региона во власти своей империи: им казалось, что если допустить второй путь, то Эльзас станет таким Троянским конем, который позволит власти Бурбонов вмешаться в Дела Германии в ущерб вполне конкретным интересам Габсбургов, особенно это представляло бы собой угрозу их обладанию императорской короной. Иронизируя, можно вменить Вене в вину потерю Эльзаса по отношению к чисто политической общности «Германии», притом что она была еще сильно раздробленной. Также стоит принимать во внимание, что во время первого вхождения Эльзаса во французское государство парижские власти признали status quo установившихся в регионе религий: в будущем это признание гарантировало достаточную преданность и католической, и протестантской церквей по отношению к королевской власти. По правде говоря, такое уравновешенное положение дел в религиозной области, установившееся таким образом, было достаточно слабым утешительным фактором в стране, которая после двадцати лет войны к 1650 году осталась малонаселенной и опустошенной грабежами и проходившими по ее территории войсками. С 1672 по 1678 годы война в Голландии, такая же разрушительная для всех регионов в долине Рейна, не исправила положение. Конечно, Франция укрепляла там то, что она получила в Мюнстере, несмотря на протесты, возникшие по этому поводу со стороны муниципии Кольмара[15] (в Эльзасе в это время присутствовали некоторые настроения франкофобии, даже националистические, если только можно применить к ним этот эпитет). В 1681 году Страсбург под военным давлением вынужден был признать власть французского короля и согласиться на то, чтобы его собор вновь стал католическим, но при непременном условии, что протестанты сохранят в городе большинство своих позиций, в том числе в университете.
В Эльзасе, понимаемом как единое целое, «Господин Интендант», присылаемый из Франции, не был скроен, однако, по образцу исключительно грубого проконсула, который был бы малопривлекательным: стоящие над ним люди, как в Лувре, так и в Версале, им советовали насколько возможно следовать образцу австрийских эрцгерцогов, которые до них выполняли управленческие функции на месте; в 1701 году генеральный инспектор по финансам произнес свою знаменитую фразу: «Ни в коем случае нельзя нарушать обычаи Эльзаса». При этом интендант Людовика XIV был главным образом королевским комиссаром перед различными местными органами власти, будь то правительственные инстанции или представительные органы, многие из которых были организованы еще до прихода французов.
Обуславливали и готовили мирное урегулирование конфликтов факторы религиозного характера. «В Эльзасе Святой Дух состоит на королевской службе» — без смеха заявил интендант Шарль Кольбер. Католики, конечно, да и как могло быть иначе при Людовике Богоданном, пользовались покровительством новой власти, пришедшей из Парижского бассейна: в их пользу учредили simultaneum (практикующийся до наших дней), благодаря которому они могут сосуществовать или скорее поочередно пользоваться одним культовым сооружением — церковью — с протестантской общиной. Официальные должности были в большей или меньшей степени (по правде говоря, скорее в большей, чем в меньшей) распределены между верующими римской конфессии, что подвигло многих протестантов, стремящихся к политической карьере, принять католическое крещение. Особенным образом неудобное для населения и дорогостоящее размещение войск распределяли по «еретическим» районам. Однако соблюдался главный принцип религиозной свободы: удел многочисленного лютеранского меньшинства в Эльзасе казался завидным по сравнению со злоключениями гугенотов-кальвинистов во внутренних районах королевства; они могли существовать исключительно подпольно после отмены Нантского эдикта. И речи не было о том, чтобы Король-Солнце применил этот акт в Эльзасе, где плюс ко всему само понятие «Нантский эдикт» не существовало, поскольку он был присоединен к Франции позднее, чем Генрих IV подписал этот либеральный документ в бретонском городе Нанте (1598). Король-Солнце, а впоследствии Людовик XV правили в Эльзасе так, как до того справедливо правили во Франции Старый Повеса (Генрих IV) и Людовик XIII. Они поощряли одну Церковь (католическую), но позволяли существовать и даже процветать конкурирующей конфессии (протестантам). Сам по себе такой дуализм, о котором можно пожалеть в том плане, что он не сохранился к западу от Вогезов, во многом способствовал верноподданническим чувствам со стороны жителей Эльзаса. Против таких чувств играли лишь слабые проявления языкового национализма, поскольку большая территория за Рейном не подверглась унификации, и она могла послужить желанным полюсом для определенно придерживавшихся прогерманских настроений жителей Эльзаса. В любом случае, около 1700 года население хранит верность в большей степени принцу или монарху, нежели национальному языку. «Преданность языку» еще не пришла на смену «преданности королю» (де Серто).
В XVIII веке между Вогезами и Рейном наблюдался значительный рост населения, притом что в политическом плане это не причиняло никаких особенных неудобств. В эпоху Просвещения население этой провинции почти удвоилось по сравнению с теми небольшими цифрами, что были в предшествующую эпоху из-за последовавших тогда катастроф (в период с Тридцатилетней войны и до конфликтов времен Людовика XIV). Это увеличение численности населения содействует новому наступлению мира под властью французов, освященного эпохой Просвещения. Благодаря выращиванию картофеля, более интенсивному засеву новых территорий и некоторому развитию промышленности в Милхаузе столь сильное увеличение численности населения не принесло с собой особых трудностей (но все же неурожайное начало 1770-х годов было тяжелым). Относительно гармоничное сосуществование двух языков и культур, обеспечивало быстрое распространение элементарной грамотности на немецком языке, а также высокой образованности, развивавшейся благодаря системе высшего образования, на французском и на немецком языках, и началу Sturm und Drang на местах. Звезда Пруссии восходит в зенит. Одновременно сближение Франции с Австрией (в частности во время бракосочетания будущего Людовика XVI с Марией-Антуанеттой) положило конец старой борьбе против Габсбургов, которая с XVI века поддерживала противостояние «галлов» и «германцев». В случае сохранения противостояния Эльзас могли разорвать на части. Кроме того, провинция, даже притом что она находилась под правительственной и военной властью Версаля, сохраняла свои специфические формы управления (правда, под эгидой интенданта и правителя). Аристократическая иерархия по немецкому образцу, «каскады презрения» оставались гораздо более обременительными, чем во «внутренней» Франции. Несмотря на официальную поддержку, оказываемую католической церкви, в XVIII веке simultaneum католиков и протестантов продолжает функционировать в этой провинции вполне удовлетворительно, тем более что ближе к концу эпохи Старого режима дух терпимости усилился.
