Я подразумеваю, в частности, прекрасную работу, которую опубликовал Пьер Ригуло и где речь идет о «второй жизни» Олье Мордреля после его окончательного падения в 1944–1945 годы, во время освобождения территории Бретани. Сначала это было его неминуемое бегство в восточном направлении. В августе 1944 года (Ренн был освобожден 4 августа) Мордрель находился на прирейнской территории, где его семья присутствовала на параде «гитлер-югенд». Он переехал в Баден, затем в окрестности Сигмарингена, здесь он снова наладил контакты с крошечной частью уже не бретонцев, а французов, которые были коллаборационистами, сторонниками Виши и тоже оказались в изгнании. Это бегство в Германию повторилось второй раз, поскольку в 1939–1940 годы этот бретонский борец уже жил по другую сторону Рейна во время тогдашней странной войны[101]. Во время нового пребывания в Германии в 1945 году, когда он «прославил» своим присутствием Сигмаринген, Мордрель даже подписал протокол соглашения, достаточно смехотворный, с Жаком Дорио на берегах озера Констанс, а впоследствии он был в числе присутствовавших вскоре после этого на похоронах этого самого Дорио, погибшего насильственной смертью. В апреле 1945 года Мордрель был в Италии, сначала он обосновался в Тироле в южных Альпах, затем в Милане и Риме. После этого он оказался в Аргентине (июнь 1948 года). Одному из сыновей Мордреля крайне не нравилось то, что они обосновались в Южной Америке; он хотел остановить отца и при этом чтил память деда (отца Олье), который был не кем иным, как французским генералом Жильбером Мордрелем, гордым и старым французским военачальником, чьи потомки оказались непредвиденно… настроенными против Франции. Олье Мордрель, со своей стороны, предпочел бы жить в Ирландии, но там уже находился его главный соперник Селестен Лене. В ирландском болоте не хватало места для этих двух крокодилов одновременно. В 1971 году французское правосудие помиловало Мордреля, и он вернулся в Арморику, где его более или менее хорошо приняли. Чтобы обеспечить себе средства к существованию, наш герой стал торговать блинами. Бретонцы, оставаясь автономистами, однако, смотрели на него свысока из-за его неприглядного прошлого. Чтобы восстановить свою активную жизнь, Мордрелю пришлось сблизиться с GRECE, Клубом французских интеллектуалов ультраправой направленности, конечно, более общефранцузским, чем кельтоцентрическим. Второй сын Мордреля отныне видит в старом Олье, претерпевшем столько несчастий, человека, ставшего здравомыслящим и умеренным; Олье воспринял в качестве своего девиза высказывание бывшего бойца LVF, которого в «Горе и жалости» спрашивают, как вести себя после Второй мировой войны: «Я посоветую осторожность…». Осмелимся сказать: семья Мордрель не стала в некотором роде персонажами из романа, будь то даже дешевый черный роман, или фильма категории «В»; они требуют некоторой литературной обработки[102], смягченной сочувствием, прежде всего, и это будет лучше, чем безжалостный приговор или неизбежные проклятия в их адрес.

Как бы то ни было, но все эти сведения счетов, из которых далеко не все проходили на литературном уровне, породили у бывших участников военных событий целую серию болезненных воспоминаний. При IV и V Республике силы борцов за «бретонское дело» пополнялись долгое время только за счет СБЫВ[103], организации, которая больше всего интересовалась производительностью региона: это формирование оказывало сильное влияние на экономическую экспансию в Бретани и в других регионах в течение четверти века до де Голля, во времена де Голля и Помпиду. «Обжегшийся на молоке дует на воду»: СБЫВ запретил себе любые выпады в пользу независимости Бретани, какими бы мало обозначенными они ни были. Однако, заявили о себе другие организации, включавшие в себя меньшинство, как, например, БДС (Бретонский демократический союз): он пошел легальным путем для утверждения автономистских позиций. FLB, шумная группка, — не более чем бледная, но производящая вокруг себя много шума, подделка под ИРА в Северной Ирландии — еще один бастион кельтской ностальгии. Дух шестьдесят восьмого года моментально пробудил на несколько пятилетий активные тенденции. К тому времени уже завершился тот переход, который привел бретонское движение от правого клерикального и монархического в стан левых, и даже ультралевых, где оно находится в наши дни. Этот переход привлекает здесь и там горстку тех, кто поддерживает местный национализм в сочетании с крайним радикализмом. В массе своей бретонцы, напротив, долгое время голосовали за «правых», несмотря на то, что значительные «сектора» социалистов выделились, в частности, с 1981 года, в Ренне, Бресте и других местах. В культурном отношении[104] «бретонское дело» остается актуальным, в частности, благодаря замечательной исторической школе, которую украшают имена Жана Мейера, Алена Круа, Франсуа Лебрена.

И что сказать о 2000 годе, вездесущем, как всегда…: БДС, представители автономистов, которые не признают терроризм, насчитывают 400 «настоящих» бойцов, и им удается «взять» примерно 4 % голосов; БДС также поддерживает контакты с Коммунистической партией и Социалистической партией во время предвыборных периодов. После официального коммюнике Матиньона (20 июля 2000 года) о будущем Корсики — этого текста, о котором можно было в то время спросить, видя его последствия в периферийных регионах на континенте, все ли в нем правильно, — все тот же БДС через своего официального представителя[105] заявил, что статус Жоспена «явился прекрасным стимулом для Бретани», уточнив даже, что «уже свершившимся фактом является то, что вопрос о статусе внутренней автономии для полуострова будет основной политической ставкой» на региональных выборах 2004 года; БДС удержался от того, чтобы представить план, нацеленный на то, чтобы в наилучших деталях Бретань смогла «достичь автономии власти, которой требуют ее культурная сущность и ее географическое положение». Однако, БДС затронул очень серьезную проблему упадка родного языка, и это несмотря на создание школ с бретонским языком («Диван») на различных уровнях образования, начиная с начальной школы, — в 1997 году в западной Бретани едва ли 1 % жителей в возрасте от 15 до 19 лет заявили о том, что могут хотя бы изъясняться по-бретонски[106].

Говоря о нынешних организациях гораздо более экстремистского толка, какими бы малочисленными они не были, скажем только, что «Энганн», организация, которая время от времени подкладывает бомбы, состоит из примерно пятидесяти террористов, разделенных на приблизительно двенадцать отрядов, количество боевиков в которых колеблется от трех до пяти человек в каждом (?).

Региональные политики[107] из крупных национальных партий, наконец, которые, со своей стороны, не являются ни автономистами, ни националистами (Жан-Ив Ле Дриан, Ивон Бурж), требуют прежде всего децентрализации для культурной деятельности, обустройства территории и транспорта. Настал ли момент напомнить, ведь некоторые имеют тенденцию об этом «забывать», что хозяйственные ведомства департаментов внесли огромный вклад в то, чтобы развить в Бретани великолепную систему дорог и шоссе (не будем даже говорить о скоростных поездах), такую сеть, что ей бы охотно позавидовала моя родная Нормандия, полностью чистая как от бомб, так и от терроризма, и которая даже не требует нового объединения старой провинции, которая сейчас как никогда разбита на два региона, Нижнюю и Верхнюю Нормандию, со столицами в Кане и Руане… Это значит, что в нашей Бретани к концу 2000 года обозначились также признаки пацифизма, или, точнее, некоторого успокоения: 28 ноября нынешнего года поступила информация, что БРА (Бретонская революционная армия, действующая иногда достаточно жестокими методами…) вернула некоторую часть от восьми тонн ранее украденной взрывчатки, а остальную часть она до того переуступила своим баскским «товарищам»…