— Читайте вместе — да разберитесь, что к чему! — говорил он каждому.

По пути к рыночной площади он наталкивался на людей, собравшихся группами. Все живо обсуждали текст листовки, и не чувствовалось, чтобы им что-нибудь было непонятно. Интересовались они и тем, что им скажет Георг Хайнике, которого некоторые из них уже считали чуть ли не умершим.

Скоро людей на улице стало столько, что тротуары оказались тесными для них.

Несколько человек из отряда Раубольда сооружали возле фонтана нечто похожее на трибуну.

Один из них зашел в ближайший дом и попросил у хозяев на время стол для оратора.

— А что, ваш оратор без стола и говорить не может?!

— Он-то может, но мы хотим поставить его на стол, чтобы всем его видно было.

Через несколько минут они принесли на площадь пять столов: четыре сдвинули вместе, а пятый поставили на них. Один из мужчин влез на эту импровизированную трибуну. Площадь с нее была видна как на ладони, только само сооружение оказалось недостаточно устойчивым. Пришлось поддерживать столы руками.

Через полчаса всю площадь заполонили толпы людей. Любопытные высовывались из окон. Над площадью стоял неясный гул людских голосов.

Последнюю листовку Грегор сунул себе в карман. Он остановился, размышляя, чем заняться еще. Мимо прошли какие-то люди и толкнули его, но он даже не заметил этого. Вдруг его словно осенило что-то, и он быстрыми шагами направился к себе домой.

Жена Грегора сидела на кухне и вязала теплые носки. Напротив пристроилась Элизабет Шернер, глядя на быстро мелькающие спицы в руках вязавшей.

Грегор остановился, не понимая, почему женщины сидят здесь, когда все люди там, на улицах и площади.

— Все люди на площади, будут слушать Хайнике, а ты сидишь тут в четырех стенах и ковыряешь своими спицами!

— Я молюсь за тебя, дорогой!

— Вот, читай! — почти приказал он.

Жена Грегора отложила вязанье в сторону и взяла в руки листовку, которую ей подал муж. Прежде чем начать читать, она тщательно разгладила листовку, так как не могла терпеть беспорядка даже в мелочах.

— Читай вслух!

Женщина сбивчиво начала читать, сначала довольно тихо, сопровождая чтение легким покачиванием головы. Чем дальше она читала, тем больше интересовал ее текст.

— «Жители Вальденберга! Миф о создании несокрушимого рейха, о котором так долго и часто кричала нацистская пропаганда, рухнул как карточный домик. То, о чем догадывался каждый здравомыслящий человек, свершилось: гитлеровская система рухнула, оставив после себя хаос и нищету, каких люди еще никогда не видели. Миллионы убитых, несчетное количество раненых, которые навечно обречены на инвалидность, вдовы и дети, которым никогда не суждено увидеть своих отцов. Родители, единственная забота которых заключалась в том, чтобы создать для своих детей нормальную жизнь, оказались, по сути дела, обворованными в своих лучших помыслах и надеждах. А сколько невест осталось без женихов! Миллионы бездомных бродят сейчас по свету, не зная, что ждет их завтра. Сколько городов и сел разрушено войной! Сколько заводов и фабрик лежит в руинах! И вся эта страшная картина дополняется полностью парализованным транспортом и общей хозяйственной разрухой.

Мужчины и женщины Вальденберга, все это явилось результатом двенадцатилетнего господства нацистов, которые правили народом, прибегая ко лжи, обману, террору и насилию. И горе было тому, кто осмеливался протестовать против этого страшного режима: их ждали смерть, мучения, тюрьмы и концлагеря. Под властью нацизма весь немецкий народ превратился в послушное орудие гитлеризма.

А что мы имеем сейчас? Все наши иллюзии разрушены. Сегодня все выражают свою ненависть нацистам и всему гитлеровскому режиму. Мужчины и женщины Вальденберга! Мы с вами обязаны спасти то, что еще можно спасти!

Несколько дней назад антифашистские органы власти в городе взяли вашу судьбу под свою защиту! Во главе антифашистского движения стоят самые лучшие люди нашего города.

Граждане, поддерживайте любые начинания антифашистских властей!» — Прочитав, она подняла глаза на Грегора. — Боже, что ты надумал? — спросила она. — Ничего безбожного я не одобряю!

Но Грегор уже выбежал на улицу. Жена, сама того не зная, вдохновила его на действие, так как она читала значительно лучше, чем ее муж, которому это искусство давалось с большим трудом.

Хайнике проснулся в своем кресле в удобной позе. В комнате стояла тишина. Георг подумал, что Раубольд, возможно, сам заедет за ним или, в крайнем случае, пришлет кого-нибудь из товарищей. «Не идти же самому на площадь», — подумал он, но тут же вспомнил, что каждый из патриотов получил задание и ни у кого из них нет свободного времени, чтобы болтаться без дела. Он сам же и дал им эти задания. Ничего лишнего он не поручал, напротив, кое-что до сих пор осталось не сделанным. Ну, например, почта. Там пока нет своего человека. Почтовые служащие наверняка сидят за своими конторками и торгуют как ни в чем не бывало почтовыми марками с изображением Гитлера. Если бы они были немного поумнее, то они ставили бы самый жирный штемпель на морду фюрера… В самое ближайшее время нужно будет послать на почту своего товарища, пусть он займется почтовыми делами.

Георг встал, подошел к зеркалу, висевшему на стене, и, посмотрев в него, сказал себе: «Ну, хватит! Время идет! Сейчас каждая минута дорога. Всю свою жизнь я только тем и занимаюсь, что считаю минуты. Так почему сейчас я должен вести себя как-то иначе! Сегодняшний день — один из многих, и только! Кто мне может возразить?.. Мне, Георгу Хайнике? Да и почему бы мне не выйти из дому? Из-за больных ног? Из-за боязни, что может случиться что-нибудь непредвиденное, ну, например, сердце откажет? Я еще не мертвец! Я еще кое на что способен! Еще покажу себя! Они снова поверят в чудеса, когда увидят меня. Самое главное — дойти до площади. До победы я дожил, но, черт возьми, мне хотелось бы пожать плоды нашей победы, независимо от того, сладкими или горькими они будут!» Георг прошелся по комнате. Подойдя к своей инвалидной коляске, с силой оттолкнул ее от себя.

«Коляска мне больше не нужна, по крайней мере на сегодня. Через несколько минут я выйду из этого дома… А почему не сейчас?» Георг бросил суровый взгляд на коляску и решительно произнес:

— Я иду!

Он надел свою куртку и при этом почувствовал легкое головокружение. Чтобы оно прошло, встряхнул головой. «Неужели я ослаб?» Георг на миг присел на стул и не без труда зашнуровал ботинки. На это ушло довольно много времени. Пальцы дрожали и плохо повиновались ему.

«Как маленький ребенок, — прошептал он про себя. — Ботинки и те не могу надеть как следует. Но голова варит что надо. Возникает, таким образом, некоторое противоречие». Георг взглянул на свои руки и воскликнул:

— Ну, хватит! Нечего попусту тянуть время! Если нужно будет, я ведь и босиком могу пойти. — Он горько рассмеялся, заметив, что ему так и не удалось отвлечь мысли от собственной беспомощности.

Он стукнул кулаком по спинке стула, подошел к двери и взялся за ручку. Неожиданно так закружилась голова, что все поплыло перед глазами. Георг зажмурился. Ему показалось, что он видит рыночную площадь, фонтан с фигурой обнаженной женщины, закрытые окна домов. Но вот странно, на площади не было ни одной живой души. «Почему опять все куда-то попрятались?» Георгу не верилось, ему хотелось видеть на улице массу людей, которые шли бы с красными флагами и с национальными флагами республики. Ему хотелось при огромном стечении народа провозгласить на площади социалистическую республику. «Но где люди? Почему они молчат? Почему не поют революционных песен? Почему они не поют «Интернационал»?..»

Георг с силой ударил кулаком по двери. Глухой звук удара вернул его к действительности. Он распахнул дверь и вышел намного медленнее, чем предполагал. Сделав несколько шагов, оглянулся на дверь, словно прощался с ней. Для него начиналась новая жизнь.

Он вышел из дому и пошел по улице, спотыкаясь на каждом шагу. В ногах снова появились сильные боли. В висках стучало. Он с трудом держался на ногах. «Только бы не упасть! Только бы не упасть! — билась в голове мысль. — Не хватало только, чтобы я упал и надо мной смеялись. Нет! Этого не будет! В квартиру я не вернусь, на диван не лягу, меня не интересует то, что происходит в данный момент в моем мозгу. Я не могу оставить людей».