– Ивлев! Твою мать! Ты штоль опять? – услышал я дикий рык Ефремова. – Хорош стучаться!

– Я там Приму начатую нашёл и всё, – доложил я, заглянув одной головой в приёмный.

– А что ты там ещё хотел найти? – хохотнул доктор. – Табачный киоск?

Они оба заржали. Алкаши.

Я вернулся к себе в Хирургию. Свет в палате остался только дежурный: тусклая лампочка над дверью. На стуле у моей койки лежало тонкое шерстяное одеяло и маленькое вафельное полотенце. Иван уже был укрыт и, похоже, спал. Зато дедок Митрич ждал меня.

– Ну, что? – спросил он меня.

– Есть полпачки Примы.

– Давай!

– Не дам.

– Чего?!

– Это не моё. Это Ивану передали. Вот проснется и сам даст.

– Дай ему сигарету, – вдруг сказал Иван.

Он еще не заснул, оказывается.

Я послушно подошёл к деду и протянул ему пачку. Дед вытащил три сигареты и вернул пачку мне, а я передал её Ивану.

– Хорошо, что ты успел догнать Вениаминыча, – проговорил он, вытаскивая одну сигарету.

– Да они с доктором бухают в приемном, – возразил я.

– Они могут, – блаженно улыбаясь, сказал Митрич, прикуривая сигарету.

– Ты что, старый! Здесь курить будешь? – не выдержал я.

– А кто мне запретит? Ты штоль? – беззлобно ответил Митрич, выпуская струю дыма.

– Кинь спички, – попросил Иван деда. Митрич кинул коробок ему на одеяло, Иван кивком попросил меня прикурить.

– Вы что все здесь, с дуба рухнули? – растерянно спросил я их. – Вы что в палате курите?

– А где нам курить? – не понял Иван.

– Блин. Ну, на улице, – предложил я.

– Ты ещё скажи, в туалете, – съехидничал дед.

– Вы про пассивное курение что-нибудь слышали? – начал заводиться я.

– Не, не слышали. И слышать не хотим! – послал меня Митрич.

– Вдыхать сигаретный дым некурящему человеку гораздо вреднее, чем курящему затягиваться, – настаивал я на своём.

– Угомонись. Нас большинство, – выставил свой аргумент Иван.

– А может четвертый сосед тоже против! – возразил я.

– Он не против. Ему пофиг, – ехидно прошептал дед. – Его любовник жены избил, когда этот раньше времени из командировки вернулся.

Я молчал. Перспектива круглосуточно находиться в курилке меня совсем не радовала. Если мне нет 18 лет, то я ещё ребёнок, и надо требовать перевода в другую палату.

– Вань, а мне сколько лет? – спросил я.

– Ну ты спросил! – заржал дед.

С появлением курева настроение у всех улучшилось.

– Ну, мы с твоей сеструхой в 8 класс пошли, а ты в первый. Мне сейчас 24, значит, тебе 16, – не торопясь вычислял Иван, время от времени затягиваясь сигаретой и выпуская клубы дыма.

– Получается, я еще несовершеннолетний?

– Получается.

– Значит, мне положено в детскую палату.

– Зачем? – не понял Митрич.

– Хочу в палату для некурящих, – объяснил я.

– Не кипишуй, – осадил меня Иван. – Спи давай. Мы не будем больше курить.

– Сегодня! – подсказал дед и опять заржал.

Весёлые какие. Мать их за ногу. Я только обрадовался, что курить не тянет. Когда сердце у меня начало тарахтеть не по-детски, за полгода где-то до ДТП, медики запретили мне курить. А курил я, на минуточку, с 8 лет! Все эти полгода промучился: курить тянуло. А сегодня вдруг почувствовал: свободен! Это так здорово!

Я улегся. В мыслях мелькали сумбурные события сегодняшнего дня. Я никак не мог понять, что со мной произошло. Как я мог переселиться в другое тело в прошлое? Что стало с моим старым телом? Я умер? Мазда хорошая машина, там подушек сколько. И они сработали, я слышал. Похоже, сердце у меня, всё-таки, оттарахтелось. А мальчишка? Если я занял его место здесь, получается, он умер? В смысле, утонул и покинул тело? Никогда не верил в реинкарнацию, но тут задумался и сам не заметил, как уснул.

Проснулся я от громких голосов и яркого света. Чувствовал я себя совсем невыспавшимся. Мне казалось, что я только мгновение назад заснул.

В палате царила какая-то суета. Сестра раздала нам стеклянные ртутные градусники.

– Который час? – спросил я.

– Шесть, – ответила она, пытаясь растормошить нашего четвертого соседа.

Она резко повернула его на спину и сдернула одеяло. Мужчина застонал, держась за сердце. Лицо его было одним сплошным синяком. Я сразу проснулся. Сестра крикнула:

– Позовите кого-нибудь!

– Кого? – не понял я.

– Марину или Юрия Васильевича!

– Понял! – подхватился я и босиком побежал искать врачей. Каменный пол был ужасно холодный. Я выбежал в холл, там никого, забежал без стука в приёмный. Там на кушетке спал Ефремов, а доктор спал, сидя за столом.

– Подъём! – заорал я что есть дури.

Четверг, 11.02.71 г. Святославская городская больница

Мужики сразу повскакивали.

– Что ещё? – первым включился доктор. Тренированный. Старший сержант немного тормознул, но тоже быстро пришёл в себя.

– Там больной помирает! – доложил я.

– Где там? – недовольно переспросил Юрий Васильевич, выходя в холл.

– У нас в палате, в Хирургии.

Доктор быстрым уверенным шагом направился к нам. Я за ним. Ноги замёрзли! Первым делом, когда мы вошли в палату, я засунул их в свои тапки.

– Только что загрузился, – доложила сестра.

Доктор наклонился над мужиком, потом вдруг резко схватил его за руку и за ногу и сдернул с койки на пол. Быстро встал перед мужиком на колени и своим здоровенным кулачищем с размаху ударил его по груди. Потом ещё раз.

Сестра в этот момент держала мужика за горло.

– Есть, – сказала она, – даже отжиматься не пришлось.

Доктор отхлестал мужика по щекам, и тот открыл глаза.

– Так. Надо его на койку поднять, – сказал доктор.

– Что ж вы, батенька?! – осуждающе выговорила сестра мужику.

Бедный мужик хлопал глазами, пытаясь приподняться, но доктор ему не позволил.

– Помогите мне, – потребовал Юрий Викторович.

Я подошёл к нему, но меня отодвинул Ефремов, стоявший, как оказалось, всё это время в дверях.

Вдвоем с доктором они подняли мужика на его койку.

– Тощий, а такой тяжёлый, – кряхтя, проворчал старший сержант.

– Ты давай это брось, – сказал мужику доктор, держа его за запястье. – Ещё не хватало из-за бабы сдохнуть.

– Я не из-за бабы, – промычал мужик, – я из-за детей переживаю.

В этот момент сестра принесла штатив с полной бутылью. Я даже не заметил, когда она успела выйти из палаты. Заметил только, когда вернулась.

– И из-за детей не надо так убиваться, – успокаивающим голосом сказал доктор и поставил мужику в вену капельницу, – зачем детям отец в белых тапочках?

Сестра примотала иглу бинтом к руке и ушла. Доктор ещё немного постоял и тоже ушёл. Никто и слова не сказал, что в палате сигаретный дым коромыслом.

– Петрович. А давай хату им спалим, – сочувственно предложил Митрич мужику.

– Это моя хата, – ответил равнодушно Петрович. Успокоительное ему, что ли, вливают? Лежит как зомби, в потолок уставился. У него, похоже, нос сломан. Но чуть не скопытился он сегодня не от этого. С сердцем шутки плохи. Уж я-то знаю.

Но доктор. Красавчик. Голыми руками Петровичу движок завёл.

Как здесь интересно.

Ещё бы понять, с какого перепугу Пашка Ивлев с моста бросился? Молодой же, вся жизнь впереди.

Пришла медсестра.

– Варлен Дмитриевич, укольчик! – обратилась она к деду.

– Нет меня, – спрятался под одеяло дед.

– Рано ты, горемычный, прятаться начал, – подколола деда сестра, стаскивая с него одеяло, – сорок уколов! А сейчас только третий.

– Вот ты ехидна, Валька! – обиженно заявил Митрич, заголяя живот.

– А не надо было лису хватать, – строго сказала она, уколола деда и вышла из палаты.

– Она курицу задушила! – крикнул Митрич ей вдогонку, сжимая кулаки то ли от боли, то ли от ненависти к лисе.

– Вилами её надо было, – посоветовал Иван.

– Тебя лиса бешеная покусала? – удивился я.

– Может и не бешеная. Но всё равно тварь. Всю икру разодрала, – ответил дед, задирая на правой ноге пижаму и показывая толстый слой бинтов с жёлтым пятнами.