— Подождем, — сказала Ранка своим бойцам. — Немцы скоро сами поймут, что попали в западню. Теперь они отсюда уже не выберутся живыми, если не сдадутся в плен.

Ранка еще раз глянула вниз и вдруг увидела немца, укрывавшегося за скалой, тот готовился открыть огонь из пулемета.

— Эй вы! — крикнула Ранка по-немецки. — Не вздумайте стрелять! У вас нет никакого шанса спастись. Если вы сделаете хоть один выстрел, мы вас закидаем гранатами.

Немец на ее угрозу ответил длинной очередью. Пули защелкали совсем рядом. Комиссар пригнулась и спряталась в укрытие. Отсюда ущелье просматривалось еще лучше. Оно было похоже на гигантскую трещину, образованную в горах. На дне этой трещины виднелись чужеземные солдаты. Они лежали, распластавшись на снегу, и Ранка подумала, что сейчас самая пора накрыть их огнем минометов.

Пулемет опять заработал, и пули теперь прожужжали немного ниже, чем в первый раз.

— Прекратите стрельбу! — снова выкрикнула Ранка. — Приказываю всем сложить оружие! Мы гарантируем вам жизнь, если сдадитесь без сопротивления. Вы в ловушке, слышите? У вас нет иного выхода. Даю пять минут на размышление.

Такие длинные фразы было трудно выкрикивать, и ее лицо сделалось совсем красным, лоб вспотел, а на шее вздулись багровые жилы.

— Скажи ты им, — обратилась она к бойцу, который все время находился рядом с ней как телохранитель, — если через пять минут не сдадутся, мы начнем обстрел ущелья минометами и артиллерией и что им не выбраться тогда отсюда живыми. — Она посмотрела на свои часы, подумала, успеет ли Марко за эти пять минут прибыть сюда с ротой. Может, она поторопилась, не подумала, может, надо было дать врагам не пять минут на размышление, а немного больше.

Тут подошли остальные бойцы первого взвода, и Ранка почувствовала себя более уверенно. Вскоре ей доложили, что подпоручик Валетанчич развернул в цепь остальные два взвода роты и приближается к ущелью. От немцев еще никакого ответа не было, но стрельба прекратилась, и Ранка решила, что они, наверное, сейчас совещаются. Из своего укрытия она отлично видела немцев. Они не подавали никаких признаков жизни. Солдаты лежали неподвижно, как трупы. Впервые Ранка видела вражеских солдат в положении, когда они не стреляли.

— Как ты думаешь, комиссар, они сдадутся или еще вздумают палить по нас? — спросил боец у Ранки. — Может, нам не надо ждать этих пяти минут, а прямо сейчас открыть огонь?

— Нет, мы должны выждать, пока кончится срок ультиматума, — ответила она и добавила: — А вскоре подойдет и вся наша рота.

— Разве что подождать, пока вся рота подойдет. А то я не верю, что швабы так легко сдадутся. Если бы они хотели сдаться без боя, они могли это сделать и в прошлом и в позапрошлом году.

— В позапрошлом году они еще верили, что победят, и в прошлом тоже надеялись выиграть войну. Сейчас же им не на что надеяться. Советская Армия уже ведет бои в Германии.

— Все равно фашисты — такие твари, и я не верю, что они возьмут и так просто сдадутся.

Ранка взглянула на часы и обнаружила, что прошло всего три минуты, как она предложила немцам сдаться. Ей показалось, что еще никогда время не тянулось так мучительно долго. Скорее бы кончались эти пять минут, тогда бы все знали, что делать. Нет ничего хуже неизвестности. Она раньше никогда не представляла себе, как это можно стоять лицом к лицу с врагами и не стрелять в них. И это безмолвие ее тревожило. Оглянувшись, Ранка увидела, как ее бойцы занимают места поудобнее и готовятся к бою. Это ободрило и вдохновило ее. Она на всякий случай приказала всем приготовить по две гранаты и по истечении времени ультиматума по ее команде бросить их в ущелье. В южном направлении, в стороне, откуда они только что пришли, слышались частые выстрелы. С высот по другую сторону ущелья стреляли тяжелые пулеметы.

— Товарищ комиссар, смотри — они бросают оружие! — закричал один из партизан. — Они на самом деле хотят сдаться.

— Это они умышленно сейчас бросают винтовки, чтобы ввести нас в заблуждение, — пояснил боец, все время находившийся рядом с комиссаром. — Они думают, что мы поверим им, войдем в ущелье, и тогда они схватят оружие и расстреляют нас в упор. Фашистам никогда нельзя верить. Они самые подлые твари, какие только существуют на этой земле.

— На войне никому нельзя верить… Смотрите, смотрите, вон у той скалы, на которой растет сосна, поднялись пять человек и идут сдаваться. Они, наверное, хотят сдаться первыми.

— Если они решили сдаться, то будут сдаваться все сразу.

— Ничего подобного. Где ты видел, чтобы немцы все сразу сдавались в плен?

— У этих белый флаг. Они, конечно, идут сдаваться.

Ранка снова посмотрела на часы. Пять минут были на исходе. Срок ультиматума истекал. Она стояла за каменным выступом, положив руку на кобуру пистолета, и смотрела вниз, в ущелье, как в пропасть, в которую можно сорваться и из которой нет выхода. Ей стало жутко от этой мысли, мурашки поползли по телу. Через несколько секунд она должна приказать своим бойцам открыть огонь. Ей было страшно, но она не хотела отступать от своего слова. Перед тем как отдать приказ бойцам открыть огонь, комиссар еще раз внимательно посмотрела на немцев в ущелье и вдруг увидела, что несколько человек с белым флагом приближаются к ней. Впереди шел солдат с флагом, за ним еще два человека, а сзади, шагах в трех от них, двигался немецкий офицер. Они были еще далековато, но все равно Ранка без труда разглядела погоны на его плечах. Офицер шел при полной экипировке, даже с пистолетом на боку. Метров за семьдесят от партизан, в том месте, где лежал его последний солдат, офицер остановился, что-то сказал своему эскорту, те тоже остановились и дальше не пошли. Офицер поправил свое снаряжение, будто шел не сдаваться в плен, а собирался идти к своему генералу на доклад. Он слишком долго, как показалось Ранке, приводил себя в порядок. Наконец, закончив приготовления, повернулся лицом к партизанам, поднял руки так, что его ладони оказались на уровне глаз, и уверенно зашагал вверх по узкой тропинке. Солдаты, прежде сопровождавшие его, теперь сидели на земле, как болванчики, и заинтересованно смотрели в спину офицеру. Ранке очень хотелось понять, о чем они сейчас думают, какое у них, должно быть, отвратительное настроение. Еще недавно им внушалось, что они станут властелинами мира, а теперь их берут в плен даже без боя. Сдаваться в плен всегда отвратительно.

У Ранки было тоже неважное настроение. Она едва дождалась, когда подойдет рота. Но вот совсем рядом увидела Марко и услышала его голос. Он подоспел: в последний момент, был весь взмокший, дышал прерывисто.

— Слава богу, что у вас тут все в порядке, — сказал он, опускаясь прямо на землю позади комиссара. — Когда началась стрельба, я подумал, что вы угодили в засаду.

— Почему ты не догадался, что засаду устроили немцам мы? Ведь оно так и есть. Они не ожидали нас, когда мы накрыли их огнем. Видишь, двое лежат убитые. А теперь остальные сдаются в плен. — Ранка показала Марко на немцев с белым флагом. — Я им спустила ультиматум, и они его как миленькие приняли.

— У них не было другого выхода, кроме как сдаться или погибнуть, — заметил Валетанчич.

Ротный встал, подошел ближе к обрыву и посмотрел в ущелье. Оно было битком набито немецкими солдатами.

— Приведи себя в порядок, — сказала ему Ранка. — Неудобно в таком виде принимать капитуляцию. Мало ли что они могут подумать.

Подпоручик Валетанчич засмеялся.

— Меня ничуть не беспокоит, что они подумают о нас. Мы берем их в плен, и это вынуждает немцев думать о нас самое лучшее.

— Они никогда о нас не будут лучшего мнения.

— Мы им доказали, что с нами надо считаться и нас надо уважать. Они могут думать о нас что угодно, но обязаны признать, что мы их победили, а не наоборот. И теперь ты будешь принимать капитуляцию. Пусть этот гад паршивый увидит, что наши сербские девушки храбрее их мужчин. Вот будет потеха! Будет ему что рассказывать, когда вернется к себе домой: сербская девушка вместе со всеми солдатами взяла его в плен.