Как только юноша достиг лестницы, подвал оглушил хруст.

А затем – вновь наступила тишина, прерываемая лишь далеким звуком капель.

– В бардачок, Боузи. Убери обратно в бардачок, и все.

Ступор, охватывающий все мое тело, не давал рукам нормально функционировать.

В правой я цепкой хваткой сжимал пластиковый бутылек с раствором хлоргексидина, а в левой мял использованный кусочек ваты, белизна которого была орошена свежей кровью с лица Джереми.

Мужчина смотрелся во внутрисалонное зеркало, ощупывая собственный нос.

– Не сломан. Все в порядке, – резюмировал он, скорее, для меня.

Произошедшая несколько минут назад драка между Оуэном и доктором Константином порядком выбила меня из колеи. Но в большей степени я поражался собственному отношению к ситуации. Несмотря на то, что зачинщиком потасовки казался мистер О, я был всецело на его стороне и даже не думал винить мужчину в проявлении насилия.

– Правильно ты его, вообще-то, – все-таки пересилив себя, я убрал бутылек обратно в ящик и спрятал грязную ватку в карман. – Я бы никогда на такое не осмелился.

Джереми усмехнулся:

– Поддерживаешь? Интересно. Думал, что скажешь, что такому «деду», как я, бить в нос не по статусу.

– Справедливо, но язык он в этот раз свой вообще не держал! – я нахмурился и мотнул головой. – Если кто-то и выжил из ума, то это он, точно тебе говорю. Никакой врачебной этики! И плевать на халат, даже человеческих приличий вообще никаких!

– Надеюсь, больше вопросов о том, почему я не люблю мозгоправов, не будет, – невесело хохотнул мой спутник.

– Да блин! – наконец, не выдержал я и распалился. – Сколько раз я слышал эти подозрения в болезни, звучащие как завуалированные оскорбления! И всегда думал, что так и должно быть! Ну, знаешь, вот это – «Он же врач!». Словно врачи не могут ошибаться. И диагноз он пророчил мне абсолютно тот же! Как будто бы куда ни посмотри – все, кто думает иначе, видит иначе – сразу шизофреники!

Оуэн положил мне руку на плечо, призывая слегка выдохнуть, но, зарядившись давно вынашиваемой обидой, я уже не мог остановиться:

– Ему лишь бы прописать поганое лекарство, которое превратит тебя в овощ, понимаешь? Какая-то карательная психиатрия, а не помощь, я так считаю. А ведь таблетки, все эти пустышки, топящие твой ход мыслей, лишь костыли! Они даже не лечат. Просто лишают способности что-то чувствовать, что-то переживать. Бросишь их – и все начнется заново. И какой тогда вообще в этом смысл? Так, конечно же, проще всего! Без понимания, без разбора – изолировать человека от внешнего мира, повесить на него ярлык, просто потому что его восприятие не вписывается в регламенты, написанные в твоем учебнике!

Я закрыл лицо руками, пытаясь стереть с себя приступ злости. Горечь от чувства предательства, которое я испытал, просто вернувшись туда, где меня всегда ждали, накрывала с головой. Отвратительное время, дающее столько возможностей, но на самом деле не оставляющее ни шанса на то, чтобы быть кем-то действительно другим. Ты мог отличаться, выглядеть иначе, но все еще в пределах той шкалы «ненормальности», которую никто и никогда не видел. Ходить к врачам класса, к которому принадлежал доктор Константин, было модно, престижно и осознанно. Однако, как я теперь думал, большинство недобросовестных специалистов просто не были готовы работать с тем, что было чуть сложнее классической депрессии, потому что не знали как. Самым простым решением было впихнуть медикаменты. Не мотивировать бороться самостоятельно и принять ту истину, что существует в каждом из нас, а лишь убедить тебя в том, что ты тяжело болен. Даже если это было совсем не так.

– Боузи, – Джереми тяжело вздохнул, принявшись слегка успокаивающе гладить меня по предплечью. – Я понимаю, о чем ты говоришь, потому что попал в тот диспансер, где сейчас работает Константин, еще в конце прошлого века. Все было значительно хуже, поверь мне. Однако добросовестные врачи существуют. Что не отменяет того, что бороться за право быть самим собой ты должен сам.

– Я понял. – Я снял его руку с себя, испытывая сильное напряжение от тактильного контакта. – Извини, мне такое непривычно. Я просто хотел сказать, что никогда бы не осмелился на то, что ты сделал. Я – трус, думаю.

– Иногда страх – это благоразумие, мой мальчик, – Оуэн невесело улыбнулся мне и шмыгнул подбитым носом. – Он оставляет нам время на раздумья, которые необходимы, прежде чем ты совершишь что-то непоправимое.

Рука мистера О легла на ключ зажигания. Но стоило ему обратиться к навигатору на смартфоне для того, чтобы выбрать новый пункт назначения, у входа в подъезд замаячила знакомая фигура.

– Поехали, – твердо скомандовал я. – Не хватало еще с ней болтать.

– Погоди, – мужчина прищурился, вглядываясь в приближающуюся к нам девушку. – Кажется, у нее твои вещи.

Несмотря на то, что Иви уже практически подошла к автомобилю вплотную, выходить я не собирался. Джереми догадливо опустил свое окно.

К моему удивлению, художница спустилась к нам без «боя». Ее лицо было заплаканным, а в руках действительно виднелась большая спортивная сумка. Большим количеством личных артефактов я не располагал, а потому они вполне могли сюда уместиться.

Казалось, теперь от ее страха к О не оставалось и следа. Она спокойно передала ему объемную поклажу прямо в руки и обратилась, как я понимал, к нам обоим:

– Простите, – всхлипывала подруга, теребя ворот свой разноцветной шубки. – Правда. Я совершенно не знаю, что на него нашло.

– Весеннее обострение, – картинно оскалился Оуэн. – Март на дворе.

– Я серьезно, – девушка опустила голову, скрывая свои глаза под белоснежными прядями челки. – И он, и я сказали ужасные слова. Как бы там ни было – так нельзя. Боузи! Я знаю, что так нельзя.

Я подкатил глаза и покачал головой. Возможно, мне было понятно ее сожаление, но второй раз войти с ней в одну воду уже не представлялось возможным.

– Послушай, Иви, – тяжело начал я. – К мистеру О у меня вопросов не меньше, чем у доктора Константина. Нельзя сказать, что я верю ему до конца. Но я хотя бы пытаюсь разобраться во всем, понимаешь? А не сыплю оскорблениями на то, что не способен понять.

– Боузи! – соседка воскликнула мое имя и принялась тереть покрасневшие глаза рукавом. – Я только счастлива, если ты, наконец, нашел того, кто мыслит так же, как ты, честное слово. Потому что я пыталась, все эти годы наблюдая за тобой и тем, как к тебе относились другие дети, – я, правда, пыталась! Но мне нужно совершенно другое, и поделать с этим я совсем ничего не могу.

– Об этом можно было сказать, Ив, – кивнул я, поджав губы. – Или хотя бы не говорить, что ждешь меня обратно в любое время.

– Но, я не лгала… И пыталась с тобой связаться… – хотела было возразить девушка.

– Твое недоговаривание – тоже обман, так я считаю. Ты имеешь право на любую жизнь, взрослую, отдельную. Поэтому ложь бесцельная куда хуже, чем…

Я посмотрел на Джереми, который молча смотрел на лобовое стекло, не мешая нашей беседе.

– Вранье, которое все же преследует какой-то результат, – я забрал сумку с ног Оуэна и переложил ее на заднее сидение. – Пусть у вас все будет хорошо. Тебе ведь тоже очень нужна семья.

Художница кивнула:

– До свидания, Боузи.

Мой сопровождающий поднял стекло, и мы сдвинулись с места, плавно сдавая назад для того, чтобы покинуть парковку.

– Жестковато, – с ухмылкой заметил мистер О. – Разговариваешь ты порой, как режешь. Никаких тебе блеяний в стиле голосового помощника. Растешь?

– Мечтаю об уроках по мягким навыкам от человека, который ради того, чтобы пообщаться со мной, построил чертов квест, – непроизвольно огрызнулся я.