— Общественное мнение? У нас? — Сергей Сергеевич пожал плечами. — Ну, понятно, что толпа, которая бьет вам стекла и выкрикивает ругательства, — это никакая не общественность, а хорошо организованная массовка. Но вот беда: прогрессивной демонстрации, призывающей поддержать вашу акцию, я на улицах что-то не заметил. А знаете почему?.. Да потому, что все нормальные люди над вами смеются! Во всякой борьбе есть свои правила, и эти правила надо соблюдать. А если кучка экзальтированных шутов выдвигает заведомо невыполнимые требования и пытается шантажировать правительство — это может вызвать у интеллигенции только снисходительную улыбку! Ну, переубедите меня! Докажите мне, что вы серьезные, взрослые, политически зрелые люди!.. Сформулируйте мне вашу идею! Объясните конкретно, чего вы добиваетесь!

— У нас несколько требований, — спокойно отвечает Боря. — Почти все они касаются защиты нашей чести и достоинства. Но главное, на чем мы настаиваем, это — возвращение Рябинину советского гражданства!

— Вот-вот! — с усмешкой кивает Сергей Сергеевич. — А вы уверены, что он сам этого хочет? А что, если он специально давал все эти скандальные интервью, чтобы иметь возможность остаться на Западе? Вы скажете, что он мог там остаться и без скандала? Верно, мог! Но без скандала он там никому не нужен. Чтобы Запад проявил к тебе интерес, ты должен иметь ореол мученика, изгнанника, борца за права человека! Неужели вам никогда не приходила в голову такая элементарная догадка?

— Как вам не стыдно! — едва сдерживая ярость, говорит Сима. — Вы же ближайший друг Георгия Петровича! Почему вам так не терпится сделать из него подлеца?

— Ну вот и я попал в реакционеры, — разводит руками Сергей Сергеевич. — Разумеется, я не знаю истинных намерений Георгия Петровича. Я только пытаюсь мыслить логически. Рябинин, что называется, тертый калач и, в отличие от вас, превосходно знает правила игры. Давая все эти интервью в печать, он не мог не понимать, чем это для него кончится!.. А это значит, что он шел на лишение гражданства сознательно! Ну вот скажите, звонил ли он вам хоть раз из Лондона? Объяснял ли свои поступки? Беспокоился ли, как вы тут без него?.. Нет? Нет!.. Так какого же черта вы портите себе жизнь в угоду его биографии? Во имя какой идеи вы, нищие советские комедианты, разыгрываете из себя матерых диссидентов? Впрочем, воля ваша, поступайте как знаете, я искренне хотел вам помочь…

— Спасибо, — проникновенно отвечает Гвоздилова. — Вы действительно сделали все, что могли. И не ваша вина, что мы оказались такими идиотами.

Наступает неловкая пауза. Никто не предлагает Сергею Сергеевичу уйти, но он чувствует, что от него ждут именно этого. Пауза затягивается. И тогда Сима, точно показывая, что разговор исчерпан, затягивает тоненьким голоском:

Ее поддерживает еще несколько голосов. Поют по-семейному, тихо, нестройно и жалостно. Будто это не гордая мужественная песня, а саратовские страдания. Сергей Сергеевич некоторое время зачарованно слушает песню, словно пытаясь вникнуть в ее смысл, а затем резко поднимается со стула и, не прощаясь ни с кем, выходит из репетиционного зала. Вслед за ним выскакивает Левушка…

…Сергей Сергеевич стремительно удаляется по коридору. Левушка едва поспевает за ним.

— Сергей Сергеич! — задыхаясь, говорит Левушка. — Извините, если мы вас обидели… Вы же знаете, артисты, как дети… Ну, брякнули по простоте душевной…

— А вы что, действительно голодаете? — Сергей Сергеевич внезапно останавливается. — По-настоящему?.. То есть все это время вы ничего не ели?..

— Конечно, ничего! — удивляется Левушка. — А как же иначе? Если бы мы голодали не по-настоящему — мы перестали бы себя уважать.

— Господи, какие идиоты! — ужасается Сергей Сергеевич. — Ия еще взывал к их разуму!.. Да, до сегодняшнего дня я был о вас лучшего мнения.

— Неправда! — тихо говорит Левушка. — Вы всегда были о нас худшего мнения. А мы оказались лучше. Это-то вас и раздражает. Разве не так?

Прощаются они молча и, не подавая друг другу руки, просто обмениваются кивками. Сергей Сергеевич долго смотрит, как Левушка уходит по бесконечному тоннелю.

— Дураки! — вдруг с неожиданной яростью кричит Сергей Сергеевич. — Чтобы стать Христом, надо иметь идею! А у вас ее нет и не может быть! И не прикидывайтесь детьми! Вы — злобные, коварные, хитрые, подлые и тупые существа! Нет, вы не дети! Вы — сукины дети!

Левушка останавливается посередине тоннеля и поворачивается к Сергею Сергеевичу. Кажется, сейчас он ответит оскорблением на оскорбление, наговорит кучу яростных и запальчивых слов, сорвется на крик. Но вместо этого Левушка набирает воздуха в легкие и вдруг заводит звонким, как струна, голосом:

Тут он по-дирижерски взмахивает руками, и по его яростному взмаху оглушительно вступает мощный невидимый хор:

Сергей Сергеевич ищет по карманам платок, чтобы промокнуть внезапно вспотевший лоб, а когда вновь поднимает глаза, Левушки в тоннеле уже нет.

А хор, набирая яростную силу, продолжает катиться по гулким, пустым коридорам:

…Ночь. Репетиционный зал. Артисты спят тут не раздеваясь: кто на полу, кто на пандусе, кто на сдвинутых столах. Впрочем, судя по приглушенным разговорам, возникающим в разных концах помещения, спят далеко не все…

— Толика жалко! — всхлипывает Аллочка. — Случись со мной что-нибудь, он просто погибнет! Ты же знаешь, какой он: ни к чему не приспособленный!

— Ах, оставь! — машет рукой Ниночка. — Чего это он неприспособленный? Сам готовит, сам стирает, сам полки делает… Уж кто другой, а твой Толик не пропадет!

— Девочки, а давайте я сказку расскажу, — предлагает Игорь. — Жил в одном королевстве свирепый дракон. Каждое утро ему на завтрак приводили красивую девушку…

— Опять он о еде! — возмущается Ниночка. — Ты что, нарочно, что ли?.. У меня и так живот к позвоночнику прилип!

— Что же я могу поделать? — вздыхает Игорь. — На том стоит весь мировой фольклор. Раз — и слопал Красную Шапочку!

— Игорь! — тихо спрашивает Аллочка. — Как ты думаешь, что с нами будет?.. Неужели нам позволят вот так умереть? Господи, уж лучше бы нас всех арестовали!

— …Лен, ты спишь? — Сима в темноте подползает к прикорнувшей в углу Гвоздиловой. — Я хочу сказать тебе… В общем, ты прости меня… Ну, ты понимаешь за что… Я была дура!

— Я не сержусь, Сима! — как всегда, ровно отвечает Гвоздилова. — Я сама актриса и хорошо знаю, что такое артисты. Им надо все время с кем-то бороться. Это оттого, что их унижают…

— Вот, возьми! — Сима протягивает Гвоздиловой сверток. — Это твое. Ну, трусики… Я спрятала их тогда в душевой… Обозлилась на тебя… А теперь вижу — ты… Возьми, а?

— Вы так торжественно их преподносите, — смеется Гвоздилова. — Как переходящее знамя. Так и хочется горячо поблагодарить вас за оказанное доверие!

— …А в Пицунду мы можем поехать осенью! — говорит Татьяна. — Путевки будут, мне обещали.

Татьяна видит, как лицо Левушки покрывается бисером пота.

— Что, что, Левушка? Опять сердце?..

— Ерунда! — морщится Левушка. — Обыкновенный спазм! Это от перемены погоды… Ничего, сейчас отпустит!

— Левушка, я боюсь! — Татьяна прикладывает ухо к Левушкиной груди. — Бухает, как молоток! Очень болит, да? Давай вызовем врача?