Поскольку непрерывно мотаться по свету было опасно и утомительно, Емеля решил осесть на одном месте. Постоянную базу они разместили с умом, возле моста через реку. Логика подсказывала Емеле, что все путники, едущие или идущие в обоих направлениях, неизбежно воспользуются им, просто потому что не захотят пересекать водную преграду вплавь. А тут-то их уже и будет поджидать крутой перец со своими верными лохами.

Они разыскали и доставили к мосту несколько строительных вагончиков, вполне пригодных для проживания, и разметили их в зарослях, полностью скрывавших их от посторонних глаз. Себя они к тому времени величали стаей, ибо были ну чисто волки злые. Емеля, правда, считал волком себя одного, а своих лохов он полагал лохами, но не говорил им об этом открыто.

И пошла у них не жизнь, а сказка. Пропитание они добывали вылазками, наведываясь в расположенный в пятидесяти километрах городок, на окраине которого высился огромный супермаркет. Путников, проезжавших или проходивших через мост, случалось немного, но двое-трое в месяц попадались стабильно. Этого вполне хватало для проведения ритуальных актов людоедства, к которым вскоре пристрастились все члены стаи.

Емеля чувствовал, что его крутость уже весьма велика. Он стал настоящим главарем разбойничьей банды. Пленные женщины служили ему наложницами, пока не утрачивали товарный вид и не передавались в пользование лохам, а после них переводились в разряд еды. Лохи исполняли любую прихоть своего вождя. Мальчишки буквально боготворили Емелю, и готовы были целовать ему ноги, что иногда и проделывали по его приказу с отрадным рвением. Любуясь собой нынешним, Емеля порой вспоминал прошлую жизнь, свое жалкое униженное бытие до конца света, и поражался тому, как же сильно все переменилось в его пользу. А ведь не случилось зомби-апокалипсиса, он бы так и прозябал охранником за копейки, всеми презираемый и униженный. Но ненавистный старый мир сгинул. А новый мир отныне принадлежал крутым перцам. И он являлся одним из них.

Все было прекрасно до нынешней ночи, когда сказка вдруг закончилась. И вот теперь он, крутой и авторитетный Волк, стоял на коленях, давился соплями, прижимал ладонь к простеленному плечу, а какие-то незнакомые люди решали его судьбу. Словно ожил старый мир, и вновь пытался принудить его жить по своим законам.

Что-то подсказывало Емеле, что ему не стоит ждать милосердия от этих незнакомцев. Особенно его тревожил невысокий мужик с непроницаемым лицом, который держался отдельно от остальных и не спускал с Емели пристального взгляда. Как-то уж очень нехорошо он посматривал на пленника, будто знал что-то такое, чего не знали его приятели. Емеля быстро прикинул, могут ли эти люди догадаться о людоедских практиках его банды. Нет, такое едва ли было возможно. Им никогда не отыскать костей. Его подчиненные зарывали их далеко в лесу. Там же оказались и останки последней жертвы, рагу из которой до сих пор находилось в большой кастрюле. Кости надежно спрятаны, а мясо они не опознают. Мясо и мясо. Если спросят, он соврет, что это говядина. Сразу ведь видно, что эти люди совсем не крутые перцы, так откуда бы им знать вкус человечины?

— И что мы будем с ними делать? — спросил Павел и взглянул на пленников.

Те не выглядели ни грозными, ни опасными. Подростки шмыгали носами и имели смертельно напуганный вид. Сорокалетний дядя держался еще хуже — весь погряз в слезах и непрерывно скулил по поводу своей раны, которая по факту являлась обычной, уже переставшей кровоточить, царапиной.

— Замочить их надо, вот что, — предложила избитая женщина, успевшая познать все прелести сексуального насилия, а ее спутник согласно кивнул головой, поддерживая подругу.

Услыхав приговор, пленники разразились воплями и рыданиями, умоляя о пощаде и наперебой прося прощение. С такой неистовой силой давили на жалость, что даже Павел проникся. Умом он понимал, что имеет дело с откровенными нелюдями, но видел перед собой давящихся соплями детишек да какого-то великовозрастного дурня, тоже крайне несчастного и беспомощного. И что им делать? Просто взять и расстрелять их как есть? Павел сомневался, что он сможет. И замечал, что остальных тоже гложут сомнения.

— Ну, если вы действительно этого хотите, тогда ладно, — неуверенно произнес Павел, обращаясь к спасенной парочке.

С этими словами он протянул женщине автомат. Та подняла руку, чтобы взять его, но затем передумала. Оружием завладел ее приятель Миша. С ним он шагнул вперед и направил ствол на пленников. Те взвыли громче, захлебываясь слезами и умоляя сохранить им жизнь. Клялись, что больше так не будут, что бес попутал, что не они такие, а жизнь такая. И это возымело результат. Миша собирался, собирался, да так и не собрался дать по ним очередь. В итоге он чертыхнулся, сплюнул себе под ноги, и вернул оружие Павлу.

Емеля рыдал и умолял наравне со своими лохами, но в душе его расцвело ликование. Ему удалось провести этих глупых людишек своей безупречной актерской игрой. Те разжалобились, и решили пощадить его. Они, кончено, успели прикончить большую часть его лохов, но это дело наживное. Ничто не помешает ему продолжить путь по дороге крутости. И впредь он не повторит совершенной ошибки. Свою новую базу устроит так, чтобы никто не сумел пробраться в нее незамеченным. А еще….

— Так что будем с ними делать? — вновь спросил Павел.

— Пусть катятся куда подальше, — махнул рукой Миша. — Рожи им начистить, и довольно.

Остальные выразили свое согласие. Никому не хотелось палачествовать, потому что с этим потом придется жить. Но тут молчание нарушил Леха. Он произнес:

— Вам следует знать, что они людоеды.

— Что? — вздрогнул Павел.

Остальные уставились на Леху с откровенным ужасом. Емеля облился холодным потом. Как? Ну, вот как этот тип узнал? Что их выдало?

— Они людоеды, — повторил Леха. — В термосе, что мы нашли в блиндаже, была человечина. Я узнал, по запаху.

Павел едва сдержался, чтобы не спросить, откуда Лехе известен запах тушеной человечины. Но затем решил, что не хочет этого выяснять. Зато он знал кое-что иное — Леха не тот человек, который говорит не подумавши. Уж если он сделал подобное заявление, то уверен в нем на сто процентов.

— Так они что же, съесть нас собирались? — помертвевшим голосом простонал Миша, а его спутница вскрикнула и уткнулась опухшим от побоев лицом в грудь кавалера.

Павел взглянул на пленников, и по одному их виду понял, что все это правда.

— Нет, это не так! — завопил Емеля. — Мы ничего такого не делали! Это оговор!

И вдруг рядом с Павлом загрохотали выстрелы. Костя и Вика как по команде вскинули автоматы и открыли огонь. Вопли пленников потонули в грохоте выстрелов. А когда автоматы смолкли, на земле распростерлись три окровавленных тела. Четвертое тело корчилось и выло, но пострадавшим не выглядело. По какой-то счастливой случайности ни одна пуля не задела Емелю. Но он еще сам не понял этого. От страха у него едва не помутился рассудок. Он до того потерял связь с реальностью, что принялся слезно звать на помощь, взывая к неким добрым людям.

— В это говно даже пули попадать брезгуют, — проворчал Костя, направляя автомат на последнего пленника.

— Пожалуйста! — выл Емеля. — Не убивайте! Я ни в чем не виноват. Они меня заставили. Вы не представляете, что я пережил в лапах этих малолетних чудовищ. Они и меня грозились съесть. Я жертва!

— Стреляй, — посоветовала Вика, ничуть не впечатленная актерской игрой пленника.

Но Костя этого не сделал. Чуть подержав Емелю на прицеле, он опустил автомат и проворчал:

— А чего я-то? Пусть кто-нибудь другой его грохнет. Есть желающие?

Таковых не нашлось. Скорее всего, Леха мог бы расправиться с пленником, но он не был склонен к проявлению инициативы.

— Отпустите меня, — стенал Емеля. — Я хороший.

Он попытался подползти к Вике и облобызать ее ботинки, но девушка с отвращением отскочила от него.

— Я исправлюсь! — божился Емеля. — Я искуплю!

— Ну, раз рвешься искупить, мы тебе предоставим такую возможность, — пообещал ему Павел.