Тут Павел выяснил, что его друг склонен не только к нытью, но и к безбожному преувеличению. Никакого рабства в Цитадели не было, хотя бы потому, что никого там силой не держали, и каждый был волен уйти на все четыре стороны в любой момент. Он так и не смог понять, зачем Костя принялся сгущать краски. Неужели давил на жалость?

— Многим пришлось куда как хуже, — произнес отец Серафим. — Нам довелось повидать ужасные вещи, совершаемые людьми в отношении людей. Иногда мы сталкивались с таким, что выходило за все возможные рамки. Одна несчастная девушка, например, три месяца находилась в плену у банды мерзавцев. Ее посадили на цепь, кормили объедками, насиловали и били. Когда нам удалось вызволить ее, бедняжка была чуть жива.

Тут даже Косте хватило ума не сравнивать свои трудовые будни в Цитадели с участью той самой невезучей девушки.

— И что с ней теперь? — спросил Павел. — Она с вами?

— Да, с нами. Теперь у нее все хорошо. Насколько может быть хорошо после пережитого ею кошмара. Да вы наверняка видели Вику. Высокая, светловолосая, худенькая. Она была в числе тех, кто спас вас в том городе.

— А, да, да, понял, о ком вы, — кивнул Павел, вспомнив блондинку, с которой пытался наладить контакт в бронетранспортере. Теперь ему стало ясно, почему девушка повела себя столь неприветливо.

— Ну, ладно, будет о плохом, — произнес отец Серафим, и улыбнулся. — Я хотел поговорить с вами вовсе не об этом. Мир поглотила тьма, нам всем это прекрасно известно. И нет смысла перебирать все оттенки этой тьмы, ибо нет им числа.

— Вы хотели позвать нас в свою группу, — напомнил Павел. — Знаете, мы бы рады остаться, но у нас есть важное дело. Правда. А потому….

— Да подожди ты! — напустился на него Костя. — Дай человеку договорить.

Он посмотрел на отца Серафима, и вежливо предложил ему:

— Продолжайте, пожалуйста. И извините моего приятеля, он такой невоспитанный.

— Нет-нет, все хорошо, — кротко улыбнулся отец Серафим. — Я понимаю. Сейчас такие времена, что каждый думает только о себе. Иначе просто не выжить. Но если вы дадите мне еще несколько минут, я объясню вам кое-что. Кое-что действительно важное.

Речь явно шла о Павле, поскольку Костя готов был слушать отца Серафима сутками напролет, лишь бы при этом его не забывали кормить кашей с тушенкой.

— Хорошо, — согласился Павел. — Мы вас выслушаем. Мы же обещали. Только учтите, что мы не сможем с вами остаться. Никак.

Отец Серафим ничего не ответил. Он чуть ускорил шаг, вышел вперед и повернулся к ним лицом. Друзья остановились напротив него. Иван, тенью следующий за ними, тоже застыл посреди трассы.

— Я не стану спрашивать, куда вы так спешите, и что за цель движет вами, — произнес отец Серафим, — но осмелюсь предположить, что по большому счету у всех людей, уцелевших после апокалипсиса, цель одна — выжить.

— Ну, с этим-то не поспоришь, — согласился Павел.

— Возможно, вам кажется, что вы каким-то образом сумеете приспособиться к новым условиям, — продолжил отец Серафим. — Возможно, вы полагаете, что этот мир, пусть он и сильно изменился, все еще пригоден для жизни. И вы сумеете вписаться в эту новую жизнь. Найдете в ней свое место.

Тут предводитель крестоносцев был прав. Именно на это Павел и рассчитывал. Просто выживание, это, конечно, хорошо, но ему хотелось большего. Хотелось жить по-человечески, пусть не так, как прежде, но и не так, как он провел год с лишним после конца света.

— Ну, кроме этого и рассчитывать не на что, — произнес Костя. — Мир теперь такой, какой есть, нам этого не изменить. Остается приспосабливаться.

Отец Серафим поднял вверх указательный палец, призывая, тем самым, к вниманию.

— А с чего вы взяли, что этот мир уже не изменить? — спросил он.

Павел даже не счел нужным отвечать на этот глупый, по его разумению, вопрос. Изменить мир — как же! И каким же, интересно, способом? Вероятно, истребив всех зомби до последнего. В теории такое, конечно, было возможно, но только в теории. Потому что стоило коснуться практики, как этот план тут же летел к черту. Хотя бы потому, что живых людей на свете осталось слишком мало, и им, даже задайся они целью утилизировать всю нежить, потребовались бы сотни лет, чтобы добиться результата. И это лишь в том случае, если люди будут действовать сообща. А они ведь не будут. Павел готов был дать голову на отсечение, что не будут. Потому что людям сейчас не до воплощения каких-то безумных замыслов. Они тупо хотят выжить. Им некогда спасать мир. К тому же и люди бывают разные. Кто-то из них, возможно, и согласился бы принять участие в священной войне с нежитью. Но есть и такие субъекты, которым это мероприятие будет совершенно неинтересно. Да что там говорить, сам Павел не стал бы тратить свою жизнь на это откровенное безумие. Уж лучше он проживет оставшиеся годы поисковиком в Цитадели, чем спустит их на бесполезную ерунду.

— Так с чего же? — повторил свой вопрос отец Серафим.

— Ну, потому что это невозможно, — ответил Костя. — Мертвецов слишком много. Нам с ними никогда не справиться. Можно даже не пытаться.

— То есть, нужно смириться и жить дальше? — улыбнулся отец Серафим.

— А почему бы и нет? — излишне дерзко бросил Павел. — Что плохого в том, что кто-то просто хочет жить? Для себя жить, а не заниматься всякой….

Он не закончил фразы, но, кажется, отец Серафим понял его и без слов. Понять-то понял, но ничуть не обиделся. Наоборот, заулыбался еще шире.

— В этом ничего плохого нет, — согласился он мягко. — Напротив, это даже очень хорошо. Вот только есть одна загвоздка — просто жить кому-либо из нас едва ли позволят.

— Кто? — спросил Павел. — Кто не позволит?

— Тьма, — ответил отец Серафим.

— Тьма? Какая еще тьма?

— Та, что поглотила наш мир.

Павел попытался открыть рот и что-то возразить, но отец Серафим поднял руку, жестом прося его помолчать.

— Возможно, вам кажется, что все худшее уже позади, — продолжил он. — Поверьте мне, это не так. Мне встречались люди, одержимые идеей возрождения погибшей цивилизации. Они верили, что если остатки человечества сплотятся, им будет по силам начать все заново. Всего-то и нужно, что отгородиться от кишащего чудовищами мира высокими стенами, и жить под их защитой. Жить, плодиться, бережно сохранять накопленные знания, и ждать. Ждать того дня, когда монстры исчезнут сами собой. Не вечные же они, эти монстры. Рано или поздно время прикончит их, обратив в прах. И вот тогда-то люди выйдут из своих крепостей, и вновь займут принадлежавший им прежде мир.

Отец Серафим замолчал, переводя дыхание. Павел и Костя помалкивали, ожидая продолжения. То вскоре последовало.

— Да, на это уповают многие. На то, что можно переждать бедствие. И если не они сами, то их дети, внуки или даже правнуки вернут себе Землю. Но они не понимают сути происходящего. Видят мертвецов, но не осознают их природы. Часто даже не задаются вопросом — какая сила создала этих существ? Ведь сами собой мертвецы не встают и не бродят по улицам. Прежде ведь такого не происходило. Логично, что мы имеем дело с вмешательством извне. То, что обратило большую часть человечества в монстров, пришло из другого мира.

— Ну, это не факт, — не удержался от возражения Павел. — А вдруг это следствие какого-то научного эксперимента или неизвестной техногенной катастрофы?

Отец Серафим усмехнулся.

— Да полно! — фыркнул он. — Не было у людей таких технологий. Медицина не могла победить банальный грипп, а ты говоришь об оживлении мертвецов. И потом, речь ведь не только о том, чтобы заставить мертвое тело проявлять какую-то активность. У всех одержимых есть характерные, присущие всем особям, черты. Они, к примеру, гниют, но не разлагаются. Как такое возможно?

Павел пожал плечами. Ответа на этот вопрос он не знал.

— А их прямо-таки неудержимая ненависть к живым людям. Притом именно к людям. На животных они практически не реагируют, разве что за редкими исключениями. Они ведь пожирают людей не потому, что нуждаются в пище. Вы это знаете?