⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Влюбленный в паруса

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В середине XIX столетия парусники строились во всем мире. Инженеры соперничали друг с другом, стараясь придать кораблям наиболее мореходные формы. Вместе с капитанами они придумывали не только усовершенствованную оснастку, но даже новые типы парусного вооружения.

В 1880-е годы появились корабли с металлическими корпусами и стальными мачтами — барки, — которые могли принимать на борт до 6000 тонн груза!

Барки — обычно четырехмачтовые суда, причем три первых мачты несут прямые корабельные паруса, а задняя — сухая, то есть без рей, и имеет только косые паруса.

Деревянные корабли никогда не строили длиннее 90 метров. Сталь впервые позволила увеличить длину корпуса. В 1902 году в Германии построили барк «Прейссен». Он был длиною 124 метра и шириною 16 метров! 5081 тонну груза могли поглотить его трюмы.

Барки были настолько прочны, что могли, не убавляя парусов, продолжать плавание при такой силе ветра и такой высоте волны, при которых деревянное судно неминуемо перевернулось бы.

Ходили по морям вплоть до 1900-х годов корабли со смешанным вооружением — знаменитые бригантины (шхуны-бриги) и баркентины (шхуны-барки). Баркентины были трехмачтовыми, на фок-мачте несли прямые, а на грот- и бизань-мачтах косые, так называемые гафельные паруса.

Гафельные шхуны вооружались только косыми парусами.

Все они были отличными ходоками, требовали немного рук для управления и прекрасно выдерживали самые жестокие штормы.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

тчим хотел сделать из него офицера, мать — юриста. Дима же мечтал только о парусах. Он увидел их впервые в Кронштадте — легко несущиеся по желтоватой балтийской волне узкие яхты и шхуны — и уже не мог забыть никогда. Все свободные минуты, которые выдавались, он проводил в знаменитом Петербургском морском музее. А такие свободные минуты выдавались только на каникулах, потому что семья жила в Москве и в Петербурге бывала наездами.

Отчим отдал десятилетнего Диму в Третью московскую военную гимназию. Мальчик сразу же возненавидел муштру. За невинные шалости, за которые в простых гимназиях оставляли без обеда или наказывали двумя часами отсидки в классе после уроков, здесь держали ребят по двое, по трое суток в карцерах — в крохотных темных камерах, где можно было только смирно сидеть на узеньких скамеечках, или даже спарывали погоны, что считалось самым унизительным наказанием.

В четвертом классе Дима заявил отчиму, что офицерский мундир его нисколько не соблазняет и что училище ненавидит всем сердцем. Отчим жестоко выпорол мальчика.

И тогда Дима решил действовать по-своему.

Он купил в букинистическом магазине «Морскую практику» Федоровича и «Теорию судостроения» Штенгауза и стал их усердно изучать. В гимназии приналег на иностранные языки и математику.

В шестом классе решил, что для мореходных классов он уже подготовлен.

И вот однажды, забравшись на большой перемене в уборную, он размалевал себе лицо акварельными красками, прицепил на голову рожки, вылепленные из жеваной промокашки, и, выждав, когда в коридоре появится воспитатель, заорал, как дикая кошка, выскочил из туалета и с разбегу прыгнул на плечи ничего не подозревавшего немца (почти все воспитатели в гимназии были немцами).

Это произошло 10 сентября 1882 года.

15 сентября Дима уже ехал в вагоне третьего класса в Севастополь.

Отчим выдрал его еще более жестоко, чем в первый раз, дал двадцать пять рублей на дорогу и приказал не являться домой до тех пор, пока «не станет человеком».

Дима осел в Керчи.

Там, в мореходных классах, благодаря хорошей теоретической подготовке, он был сразу принят на второй курс.

В марте 1883 года, блестяще перейдя в третий, выпускной класс, Дима устроился на летнюю практику на пароход Волго-Донского общества «Астрахань», совершавший рейсы между Таганрогом и Константинополем. «Астрахань» был небольшой плоскодонный товаро-пассажирский пароход типа трехмачтовых шхун. По обычаю того времени, он кроме машины имел парусное вооружение с реями на фок-мачте.

В Таганроге пароход нагрузили пшеницей и приняли на палубу двадцать четыре лошади. Эти лошади были куплены какими-то важными турками для конюшни султана.

Погода стояла отличная.

Пароход без малейшей качки прошел почти весь путь и на рассвете четвертого дня рейса подходил к пролйву Босфор.

И тут на море спустился такой густой туман, что с кормы перестал быть виден нос корабля.

«Астрахань» убавила ход и начала давать гудки, чтобы на нее не налетело какое-нибудь судно, идущее по проливу.

Вдруг баковый вахтенный закричал не своим голосом:

— Берег под носом!..

Все на палубе полетело от страшного удара. Нос парохода поднялся и вылез из воды на камни. Впереди смутно чернела стена гористого берега.

Обмерили воду.

Под носом оказалось всего четыре фунта. Под кормой — двадцать пять. В трюмах воды не обнаружили. Значит, пробоины не было.

Дали полный назад, но «Астрахань» даже не дрогнула.

Положение было критическим. Задуй ветер с моря, начнись прибой, буруны — и ни одна живая душа не спаслась бы у этих скал. Волны разнесли бы корпус судна за какой-нибудь час…

К счастью, ветер не задул, а часам к девяти утра туман разошелся — и все увидели высокую черную гору, у подножия которой сидел пароход. На вершине белела башня, окрашенная красными поперечными полосами. От башни в глубь берега тянулись провода и шли телеграфные столбы. Это была телеграфная станция!

Тотчас послали шлюпку с одним из помощников, который вез телеграмму в Константинополь.

Капитан описал в телеграмме положение судна, просил посла доложить о происшедшем султанскому двору и выражал надежду, что на помощь «Астрахани» будет прислано турецкое военное судно.

Однако расчет капитана не оправдался. Султан ответил кратко и просто: «Старайтесь спасти лошадей».

Барометр падал. Ждать следующего дня было рискованно.

Прослышав о русском пароходе, выскочившем на камни у входа в пролив, у места происшествия появились три греческих частных буксира.

Началась буквально базарная торговля, сопровождаемая руганью на всех европейских языках.

Наконец за одиннадцать тысяч рублей «Астрахань» была стянута с мели…

Пришли в Константинополь.

Капитан отпустил свободную вахту на берег.

Был среди этой вахты и молодой практикант Дима Лухманов.

«На берегу мы проделали все, что полагалось проделать матросам старого русского флота в Константинополе, — вспоминал он. — Были на базаре и накупили всякой ненужной дряни, вроде коробочек, оклеенных раковинами, рамочек из кипарисового дерева и пестрых шелковых носовых платков. Впрочем, купили еще по фунту турецкого табаку и по коробке рахат-лукума. Посетили Святую Софию, напились отвратительной сладкой греческой мастики и вонючей ракии.

Подрались с английскими матросами и часов в одиннадцать вечера вернулись на судно. На другой день наша вахта осталась работать на судне, а другая съехала на берег и проделала то же самое..»

Через неделю «Астрахань» вернулась в Таганрог. Здесь, за драку с одним из матросов команды, Диму списали на берег.

Остаться без места матросу в старой России во время навигации было делом не из приятных. А морская практика для дальнейшей учебы в мореходных классах была ох как нужна!